Сирени горький аромат - Татьяна Аксинина

пью крепкие напитки, голос садится. Коктейль был безалкогольный. Как пил помню, а дальше полный провал в памяти. Очнулся в номере Жаклин на её кровати с ножом в руках. А рядом Жаклин мертвая лежит, вся в крови. Кровь на моих руках, кровь на рубашке. Я вскочил, не знаю, что и делать. Хотел в полицию звонить. К окну подошел, балконная дверь открыта. Я удивился. Жаклин никогда окна не открывала, тем более двери. Боялась чего-то. Вышел я на балкон, слышу, в моем номере кто-то разговаривает. Мы в соседних номерах всегда с ней останавливались. И балконы рядом были. Слышу, как один голос говорит другому:

«Что, нет здесь его, субчика?» А второй ему отвечает: « Куда ему деться, в её номере он. Убойная это штука с алкоголем. Вряд ли очухался, тепленьким возьмем, с поличным. Не отвертится, гаденыш. Покурим, да пойдем брать убийцу».

Я быстро закрыл дверь в номер Жаклин на защелку, а сам перелез на свой балкон и к себе в номер. Переоделся в чистые вещи, очки надел, кепку натянул. Взял телефон, деньги. Осторожно спустился по служебной лестнице. У меня в вашем городе один хороший знакомый есть. Он важный человек. Я уверен, он поможет мне, разберется. Но он в данный момент в отъезде, приедет через три дня. Мне бы переждать эти дни.

– А кто твой знакомый?

– Кормилов. Глеб Романович Кормилов. Слышала?

– Ещё бы! Моя подруга на телевидении работает, как раз на его канале. Самый богатый и влиятельный человек в нашем городе.

– Послушай, а ты не могла бы узнать у своей подруги, когда конкретно Кормилов вернется?

– Спрошу. Мне не трудно.

Я позвонила Ксюше, надеясь услышать хоть на какие-то добрые новости. Новостей хороших не было. Программу Ксюши окончательно закрыли, уже снятые сюжеты покажут – и всё. Валерка не объявлялся. Завтра утром подруга собиралась вернуться в город, осталось только петушиное пение записать. Голос у Ксюши был по–прежнему вялым, но мне показалось, что он стал менее отчаянным. Я решила рано утром отправиться в город, чтобы встретиться с Ксюхой. «Конечно, прибегай. Никуда не уйду, буду мыться, стирать». В последние дни мне так не хватало Ксюши, и столько событий произошло, и о многом хотелось рассказать и посоветоваться. Да и продуктов у меня недостаточно на двоих. А Никита как-никак, мужчина с хорошим аппетитом, несмотря на неприятности. Никита с надеждой смотрел на меня, пока я разговаривала с Ксюшей. Я покачала головой.

– Плохие новости?

– Это тебя не касается, у нас с подругой свои дела. Она в данный момент находится в командировке в области, но завтра приезжает. Я утром поеду в город. Могу я о тебе ей рассказать? За неё я ручаюсь. Она нам поможет, у неё больше возможностей узнать последние новости и связи есть.

– Если ты ручаешься.

– А почему ты мне веришь?

– Глаза у тебя честные и красивые. Скажи, ты похожа на свою мать?

– Все говорят, что очень похожа.

– А фотографий мамы у тебя нет?

– Есть, но они остались дома. У меня в квартире идет ремонт.

Мне почему-то не хотелось показывать Никите фотографии, которые дал мой отец. Сама толком их еще не рассмотрела. Но Никита не отставал.

– А в этом твоем доме нет фотографий?

– Не знаю, можно поискать.

– Странно, что ты сюда много лет не приезжала, и вдруг решила приехать.

Я хотела резко ответить Никите, чтобы не лез не в своё дело. И что не у его одного неприятности. Но я поймала его взгляд, и мне стало стыдно за свои невысказанные слова.

Мы нашли целый альбом с фотографиями. Альбом был старый, с плюшевыми пыльными корочками, с открыткой, приклеенной на первом листе. Ветки сирени буйно цвели на открытке.

Альбом лежал в ящике стола в «детской», как я назвала небольшую комнату с моей кроваткой. Я оставила её не тронутой, как она была, приведя в более или менее жилой вид две других комнаты. В этом доме было целых пять комнат, одна – маленькая, проходная, а четыре – просторные с отдельными входами. Еще была большая кухня-столовая и коридор. Дом, видимо, строили для большой семьи. И что случилось с моими родственниками? Куда они исчезли? Может быть, фотографии ответят на мои вопросы?

Мы с Никитой сидели рядом, склонившись над старыми страницами чужой жизни. Я чувствовала его бедро, тесно прижавшееся ко мне. Он увлеченно рассматривал фотографии. Это был альбом моей мамы. С первых страниц строго и церемонно на нас смотрели мужчины и женщины, жившие в прошлом веке. Фотографии были «парадные», сделанные в каком-то фотоателье. А затем пошли фото маленькой девочки.

Я, замерев, проживала её жизнь, перелистывая старые фотографии. Детский сад, школьные годы, подруги, друзья…

– А это мой папа! – воскликнул Никита. – Смотри, они дружили со школы с твоей мамой.

– А здесь – мой! Они дружили втроем!

Девочка и два мальчика на фото взрослели, и затем пошли фото Татьяны и Игоря. Антон, мой отец отошел на второй план. На одной фотографии, мне показалось, я узнала Галину. Она вполне могла оказаться на фото в альбоме моей мамы, они же жили в соседях. А может быть, это – не она, много лет прошло. Время меняет лица.

На последней фотографии моя мама обнималась с отцом Никиты. Букет цветов в руках у мамы, счастливые лица, на ладони Игорь держит обручальные кольца…

Мы долго молчим. Наконец, я спрашиваю у Никиты:

– Ты не знаешь, почему они расстались? Похоже, они очень любили друг друга. Почему же они создали другие семьи?

– Я не знаю. Мне долго ничего не рассказывали об отце, потом рассказали, но совсем немного: он покончил жизнь самоубийством, из-за твоей матери. Она его бросила.

– Бросила? А может, тебе опять наврали? Ну-ка, скажи-ка, когда ты родился?

– 26 марта 1991 года.

– А я -3 июня 1993 года. Ты родился на два года раньше меня! И кто кого бросил? – Я резко вскочила со стула. Альбом захлопнулся и упал на пол. – Причем здесь моя мать? Мама погибла, когда мне было пять лет. Мне говорили, что это была автомобильная авария. Я на днях узнала правду, хотя не уверена, что это действительно правда.

– И что ты узнала? – Я смутилась. Могу ли я рассказывать постороннему человеку такие подробности о своей семье, об отце. Он все-таки мой отец.

Никита встал и развернул меня к себе лицом. Его руки больно вцепились в мои плечи.

– Расскажи! Я имею право знать правду.

– Что ты хочешь от меня? Я всю жизнь считала,