СНТ - Владимир Сергеевич Березин

эффект был куда круче. Не звёздное небо было над ним, а сам он вдруг оказался выброшен в космос. Не было старого дачного дома, живущего своей скрипучей жизнью, не было ни стариков, населявших его, ни прошлых и будущих войн, где они, не ставшие ещё стариками, дрались насмерть с такими же, как они, юношами, не было огромного города рядом, и исчезли миллионы людей, которые хотели власти, денег, славы, бессмертия и множество глупых вещей.

Искрами в отдалении возникли их одноклассники, они определённо существовали, и на эти светящиеся огоньки было приятно смотреть. Но всё же они с Аней висели в этом космосе вдвоём, вокруг медленно вращались звёзды-люди, но ярких было совсем немного: вот родители, вот соседи по дачам, да и то не все. Вот несколько чёрных дыр, имевших имена, которые голос не назвал, но он явно знал, что это за имена.

Голос удивительным образом был похож на диктора радио, что рассказывает об удоях и урожаях, а не на пророка. Непонятно было только, этот голос один на двоих или у каждого свой.

Раевский на мгновение подумал, что, может, всё дело в ударе током и в этих восточных чаях. Старик чудил, но скоро эта мысль оставила Раевского. Реальность действительно изменилась, всё пространство покрылось множеством разноцветных линий, и одна из них, голубая, связывала их вместе. Она была то очень толстой, то истончалась и едва не рвалась. Другие линии тянулись за границу дачного участка, какие-то из них уходили вверх и вниз, и все они двигались, перемещались, но только та, что связывала двух подростков, не двигалась никуда, пульсировала, не меняла своего голубого цвета. Они плыли между звёзд, как два космонавта, потерявшие свой корабль, и это было главным знанием, а не мерцавшие разным цветом опасности и тайны.

Кажется, голоса были разные.

Раевский не слышал голос в наушнике подруги, а вот тот, что говорил с ним, был тревожен. Он звал крепить связь, и перед его глазами была картинка из одной детской книги. Там герой-связист, умирая, сжимал зубами телефонный кабель. Ах, как он был непрочен, и не жаль было умереть, чтобы сохранить эту фронтовую линию жизни, но все занятия с репетиторами по физике говорили Раевскому, что такое соединение ненадёжно.

Слушая голос, что говорил ему о странном будущем, в котором всё переменится, от границ и названий, он пытался ухватить ртом нить, а она выскальзывала…

– Ишь, очнулись. Чайку попейте.

– Это у вас был что, чай с коньяком? – спросил, переводя дух, Раевский.

– Вот ещё, – поджал губы старик. – Стану я переводить коньяк. Вы по малолетству ещё всем расскажете, так сраму не оберёшься. Мне самому запретили пить, – правда, те врачи, что запретили, уже сами давно перемёрли.

Он засмеялся, и смех был похож на маленький шерстяной клубочек, который выкатился на стол, прыгнул и исчез под столом.

– А сколько мы?.. Сколько нас тут не было?

– Нисколько. Прикоснулись да руки отдёрнули от искры. И что вы видели?

– Ничего, практически ничего, – быстро произнёс Раевский.

– Правильно отвечаете, Владимир Сергеевич, – медленно улыбнулся старик. Так, как, наверное, улыбнулась бы черепаха.

Адъютант отсоединил ручку, упаковал ящик обратно в брезентовый мешок и ушёл с ним куда-то.

Хозяин сказал устало:

– Хорошо, что мы повидались. И хорошо, что Анюта вас привезла, это очень ценно. Потому что я успею сказать тебе, Анюта, важную вещь: ты должна не понять, а ценить то чувство, что у тебя есть. Приказать я тебе не могу, поймёшь всё потом. Или не поймёшь. Родители тебе твердят наверняка про оценки в табеле. Не спорь с ними, но те друзья, которые есть у тебя сейчас, всегда будут главнее. Самое важное у тебя именно сейчас, хотя потом будет казаться, что пора вырастать из детской дружбы и влюблённости. Вы будете расставаться и, может, заживёте порознь, но это всё глупости. Дружба и любовь, которая сейчас, навсегда, я тебе говорю, и предательство тоже навсегда. Очень важно, чтобы с тобой были люди, которые помнят тебя с детства. Они, как часовые, не дадут тебе сделать неправильного шага. Ты, конечно, всё равно его сделаешь, но они успеют крикнуть тебе: «Стой!» – и ты, может, услышишь…

Впрочем, я устал. Прощаться не надо, сейчас я укачусь от вас в комнаты, а Архип Савельич довезёт вас до города. Он всё равно туда собирался.

Зажужжал мотор коляски, и они увидели, как старый генерал исчезает в проёме двери.

Жужжание стихло, и старый генерал исчез из жизни Раевского навсегда.

* * *

После поступления в университет события вокруг Володи закрутились так стремительно, что он стал реже видеться с Аней. Она прилежно зубрила арабский на другом факультете, что был у Кремля, а он ездил на Ленинские горы и видел во сне интегралы. И к зиме он вдруг ощутил, что та нить, которая дрожала между ними, чьё присутствие он чувствовал каждый день, исчезла.

Он не ощутил того мгновения, когда эта нить порвалась, вокруг были другие люди, заботы и обязанности. Так вдруг разносит людей в толкотне вагона метро.

Ты выходишь на нужной станции, крутишь головой, а потом решаешь, что позвонишь вечером.

Потом она уехала на Ближний Восток, он пытался наводить справки, даже написал пару писем, но, как оказалось, не по тому адресу.

* * *

Раевский очнулся в машине. Станция по-прежнему была пустынна, пискнул навигатор, поймав координату и выстроив маршрут.

Он решил вернуться, чтобы не проезжать мимо генеральских дач, тем более, судя по карте, уже никаких пробок не было.

(эвакуация)

Публика мало этим интересуется, потому что главный факт (эвакуация и пр.) больше этого любопытства, главное, что нас покидают и мы одни.

Михаил Пришвин. Дневники

Сыну пришла повестка. Это слово выплыло из прежних времён, забытое, но не исчезнувшее.

Теперь оно стало символом родительского ужаса, но ужас прошёл все требующиеся стадии – неверие, гнев, апатию и принятие. По всей земле так было уже пару лет, пора бы и привыкнуть. Никакой истерики не хватит на два года.

Стояла пасмурная погода, день будто и не начинался, поэтому старик думал, что до вечера станет длиться это безвременье, а утренние сумерки перейдут в ночные. Из окна тянуло не холодом, а сыростью, мокрым снегом, дымом с далёкого комбината и каким-то сладким химическим запахом с лакокрасочной фабрики.

И тут зазвенел звонок – требовательно, как контролёр.

Сын пришёл в выходной день, в тот момент, когда старик мыл посуду. Немногочисленные тарелки стукались друг о друга в пенистой воде.

Старик смешно