Парад обреченных - Тимофей Печёрин

— Да, да, ты была права! — восклицал при этом алхимик, — о, мудрейшая из юниц! Да прольются все ручьи под твои благородные стопы. Ибо здесь именно то, что нам нужно. И даже больше!

— Странно, что хозяин бросил это добро без присмотра, — флегматично молвила Эдна, зажигая от факела свечи. Одну за другой.

— Хозяин, — Аль-Хашим хмыкнул, — я думаю, он первым пал жертвой своих опытов. Сколь опасных, столь же и мерзостных перед очами Всевышнего.

— Что ж. Тебе карты в руки, — подытожила разбойница, — делай, что нужно. И возвращаемся в гробницу. Не смею тебе мешать. Хотя поторопить, наверное, стоит.

— Нет-нет! — небрежно бросил Аль-Хашим, — не стоит. Это не займет много времени… для знатока своего дела, вроде меня!

Я то судорожно отплевывал песок, то стряхивал его с лица. И все же постепенно до меня доходило, что сыпучая серовато-бурая дрянь являлась лишь фантомом. И такими же фантомными были ощущения от нее.

Следом я понял, что стою на ногах. Особенно меня в том убедила тряска. Земля или пол под моими ступнями поминутно вздрагивал. Заставляя мои руки судорожно шарить в воздухе, ища опору. И те нашли-таки. Нащупав нечто тонкое и длинное, вроде палки или шеста. Но прочное. Уцепившись за него обеими руками, я избежал падения, которое при тряске неизбежно. И более мог его не опасаться.

А уже в последнюю очередь я открыл глаза. И не удержался от крепкого выражения. Чего прежде не позволял себе почти никогда.

А обнаружил я себя стоящим… в салоне маршрутки. Вроде той, что везла меня в универ в роковое утро. Я стоял, привычно держась за поручень. Что выглядело теперь чистой воды идиотизмом. При пустом салоне-то.

Правда, повернув голову и осмотревшись, я понял, что был не единственным здесь пассажиром. С одного из сидений на меня взирал человек совершенно неподобающей внешности. Пришелец из средневековья. В салоне маршрутного такси смотревшийся столь же дико, как чернокожий рэпер в замке какого-нибудь короля или графа.

— Так вот ты какой, Игорь, — сообразительности средневековому человеку по имени Вилланд было не занимать, — может, знаешь, что это за катафалк? Даже без махонького ослика едет…

— Катафалк, ага, — подтвердил я, — лучше и не скажешь! Это, между прочим, та повозка, из-за которой я погиб. Ну… вроде той.

— Вон оно что, — Вилланд сочувственно кивнул, — тогда неудивительно. Я и сам ее боюсь… даже с сиденья подняться. Вон как несется… Куда едем-то хоть — знаешь?

Сквозь грязные стекла салона ничего видно не было. Как ранее — из окон фантома общаги. Лобовое стекло оказалось заметно чище. Но там я снова увидел серовато-бурую пустыню под мертвым бесцветным небом. Лишь немного красок этому миру придавали сполохи пламени. Кроваво-красные, те маячили где-то у горизонта. Маршрутка неслась им навстречу. Неслась по песку без малейшего намека на дорогу.

За рулем сидел не человек — черный безликий силуэт. И не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: этот водитель не сделает остановку по требованию. Довезет строго до конечной.

— Куда едем, говоришь? — чисто риторически переспросил я, — не в самое приятное место, это точно!

— Все гробница, да? — с грустью проговорил Вилланд, — голоса эти… про которые ты говорил. Эх, зря я тебя не послушал.

Я сам в тот момент еле удержался. Чтоб не предаться унынию, самоедству или запоздалому поиску виноватых. Не то нашел бы занятие, чтоб скоротать время пути. Смешно-с… Однако, чего-чего, а нытиков я никогда не любил. И себя от того предостерегал. Так что даже в столь безнадежной ситуации раскисать не следовало.

Тем паче, как вскоре и оказалось, я был прав. Не в смысле безнадежности. А насчет раскисания. Потому что внезапно маршрутка резко остановилась. Мотор заглох.

Снова выглянув в кабину, я обнаружил ее пустой. Водитель-силуэт исчез. Даром, что до кровавых огней было еще далековато.

— Что? Передумали нас везти? — с ехидством изрек со своего сиденья Вилланд, — ну, туда, откуда нет возврата…

— Похоже, да, — только рад был согласиться я, — теперь бы выпустили еще.

Это на старых маршрутках отечественного производства двери открывались вручную — прямо из салона. Благодаря чему любой пассажир теоретически мог выйти где угодно. Хоть на проезжую часть выскочить, прямиком под чьи-нибудь колеса.

Однако с недавних пор в городе, куда я приехал учиться, на смену таким маршруткам успели прийти новые. Отпрыски американского или корейского автопрома. С такой досадной особенностью, как автоматическая дверь.

Не стало исключением и это транспортное средство.

Однако отчаиваться все равно не следовало. Я кое-как пролез в кабину. И принялся нажимать на все подвернувшиеся рычажки и кнопочки панели управления. В поисках той единственной, что и освободит нас.

Краем глаза я заметил, что кровавые сполохи на горизонте померкли. Да и сама пустыня сделалась какой-то плоской и блеклой, точно графика в старых компьютерных играх. А затем под руку подвернулась-таки нужная кнопка. И дверца салона со скрипящим звуком отъехала в сторону. После чего маршрутка озарилась нестерпимо ярким, слепящим светом.

«А ведь я мог с панелью-то не возиться, — еще подумалось запоздало, — так, через кабину, и выбрался бы… Только блокировку снять. Хотя… ведь вылез бы я тогда один, без Вилланда. А у него комплекция не та, чтоб в кабину пролазить».

3. Столичный город Краутхолл

Чем больше город, тем быстрее течет в нем жизнь. И тем дороже любой торговец, ремесленник или даже простой работяга ценит свое время. Ведь его золотоносная городская суета стремится отнять без остатка. А взамен наполняет чьи-то карманы блестящими кругляшами с профилем короля. И хотя бы не дает протянуть ноги с голоду всем остальным.

Сколько б ни было времени — его никогда не хватает. Вот потому пословица про тех, кто рано встает, в больших городах справедлива как нигде больше.

Но в час, когда лишь первые солнечные лучи показались над крышами Краутхолла, на улицах было почти пусто. Редкие прохожие едва попадались на глаза. Чтобы миг спустя снова скрыться в утренней тени. Не давил на голову неизменный шум. Эта солянка из грохота телег, ржанья лошадей, криков зазывал и глашатаев. Разве что откуда-то с соседней улицы доносился звон кузнечного молота.

Так что продираться через толпу Катрине не пришлось. Никто не оскорблял ее ни взглядом, ни окриком — хоть осуждающим, а хоть и похотливым. Ничто не отвлекало от мыслей. Даром, что мысли эти были не того рода, чтоб встречать с ними солнечное утро нового дня.