Убитая монета - Вадим Владимирович Ширяев

диаметру от евро, пусть немного, но отличается, и по толщине, и по весу. К тому же любой магнитный анализатор в Европе наши 2 рубля отсеет. Но… — спутник Владимира Александровича поднял вверх указательный палец, — в гипермаркетах для того, чтобы отцепить тележку или закрыть ячейку вполне сойдет. Там анализатора нет, а разница диаметра в какие-то четверть миллиметра роли не играет. Ну, или вот, мне рассказывали, хотя сам пока не проверял, что в Испании наши два рубля свободно проходят и в подзорную трубу на побережье. И в платные весы для багажа… а еще два рубля годятся для таких больших биноклей на смотровых площадках — знаете, наверное? Не уверен про автоматы с кофе, сигаретами и прочим, но говорят, у испанцев в автомате по продаже воды 10-рублевая монета опознается как 1 евро, причем автомат выдает ошибку и выплевывает обратно один евро. Надо будет непременно попробовать, как с этим в Австрии…

За разговором сосед Виноградова окончательно утвердил свой локоть на поручне между креслами:

— Пять рублей принимают некоторые европейские автоматы по продаже презервативов. И они же, кстати, отлично влезают в тележку для багажа, когда прилетаешь в Европу, или вообще в торговых центрах, если тележки платные… Я вот взял с собой несколько наших пятирублевых. На всякий случай. А что вы хотите, дорогой мой Владимир Александрович? Думаете, сами европейцы там, у себя что, ничего такого не делают? Вон, итальянская лира давным-давно уже выведена из денежного оборота, а ее до сих пор вместо одного евро используют. Или старый франк, или польский злотый. Или 2 лита вместо монеты в 2 евро. Но тут, правда, обязательно надо иметь в виду, что за действительно старые, еще довоенные, литы можно получить намного больше, чуть ли не под сотню евро. Так что главное, не прогадать и не остаться в дураках. Еще рассказывают, что за 2 евро вполне сойдут пять рэндов ЮАР, но у нас южноафриканские монеты и так непросто достать, а тут еще с мелочью возиться… Но, с другой стороны, 10 шекелей дороже 2 евро, а по размерам и виду один в один. Или вот вообще, всучат тебе местные жулики в Израиле вместо шекеля аргентинское песо — вот это попал, надо внимательно смотреть…

— Ладно, я могу понять каких-нибудь студентов или африканских беженцев, — не удержался Виноградов и перебил соседа. — Но, простите, нам-то с вами зачем все это? Нам же выдали вполне приличные деньги на расходы…

— Владимир Александрович, но это же теперь наши деньги. Зачем их тратить?

Получилось, наверное, очень невежливо, но Виноградов достал электронную книгу, нацепил очки и сделал вид, что целиком погрузился в изучение скачанного из Интернета объемного текста, который ему рекомендовал поисковик по темам «нумизматика» и «нумизматы».

Собственно, это было популярное переложение научного трактата некоего австрийского доктора Адольфа Шмудтцига о собирателях редкостей. У автора имелась собственная своеобразная теория о собирателях редкостей — в том числе, разумеется, и о коллекционерах монет. Будучи сам нумизматом, он заявлял, что имеет полное моральное право сравнивать себя и других таких же с кем угодно. А если кто-то считает, что не имеет — то ему, в общем-то, все равно.

Начинал доктор Шмудтциг издалека, из архейской эры, то есть в районе примерно четырех миллиардов лет назад. Именно тогда, по мнению ученых, с которыми автор был по данному вопросу согласен, возникла жизнь. А вся жизнь, все процессы, которые мы можем считать жизнью, построены на контрастах, именно из контрастов можно извлекать энергию для жизни, для самокопирования. Что это за контраст, в общем-то, все равно — разность температур, давлений, концентраций химических веществ, — главное, что где-то чего-то больше, а где-то меньше, и между этими местами есть связь, и они не изолированы. Статистически природа стремится к равновесию, тепло движется от горячего к холодному, вещество от большей концентрации к меньшей. И хотя возможны некоторые локальные отклонения, в данном случае, по мнению автора, вполне допустимо удовлетвориться рассмотрением усредненного результата.

Все живые клетки стремятся получить энергию на перераспределении ресурсов. Если что-то стремится от большего к меньшему, то почему бы не стать на пути этого процесса? Не стать чем-то вроде турбины на пути потока воды, и не отщипнуть немного энергии, накопив ее в виде какого-то всеми востребованного вещества, элементарно превращающегося в энергию? На «черный день» создать запасы нужных веществ, чтобы в нужный момент, превратив их в энергию, потратить на добычу других нужных веществ. Главное, чтобы баланс был положительным — то есть надо регулярно добывать больше, чем тратить, чтобы неожиданно не оказаться у разбитого корыта энергетического истощения…

Первые клетки не знали фотосинтеза, солнце было слишком опасным без озонового слоя, да и просто не научились еще. Поэтому жили клетки за счет ограниченных ресурсов, исходящих из недр земли. То водород выйдет, и можно восстановить им углекислый газ в метан, окислив кислород в воду, и получить дополнительную энергию… то сера, которой можно окислить самородное железо, то еще что-нибудь. Значит, приходилось ждать, когда выплеснется определенная порция чего-то из недр земных. А пока ничего не выплескивалось, одни клетки занимались перераспределением, упорядочиванием имеющегося, дележом веществ, оставшихся от распада умерших клеток. Другие же, пошедшие по пути хищничества, помогали клеткам с большими накоплениями расстаться с жизнью, завладевая их «имуществом». Точно так же себя ведут и такие, как мы, — писал доктор Шмудтциг — нумизматы, фалеристы и прочие собиратели редкого чего-нибудь. Потому что только мы, существа разумные, и можем собирать нечто имеющее исключительно субъективную стоимость.

Иногда выплескивается нечто новое, или находится клад, или нумизмат, не очень разбирающийся в том, что у него есть, этакая «не продвинутая клетка», продает за бесценок, или меняет на хлам нечто уникальное — и начинается процесс перераспределения. Тут уже более уместна аналогия с высокоэнергичной частицей космических лучей. Одна-единственная частица, влетев в атмосферу после столкновения, порождает ливень вторичных, третичных, четвертичных частиц, захватывающих целые гектары. Так и раритетная монета, имеющая большую стоимость, попадая в продажу, может привести к тому, что некто, давно на нее целившийся, продаст большое количество монет ценностью поменьше, чтобы высвободить средства. А те, хоть и для него имеют не слишком большую ценность, очень важны для собирателей рангом и возможностями пониже — и они, в свою очередь, многократно повторяют процесс, пока он не затихнет в мелких покупках монет третьей или четвертой волны, на карманные детские деньги, заработанные или полученные от родителей.

Если продолжить аналогию с частицей, энергия первой частицы перешла в тепло. Только в нашем случае, — писал