Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

Понятно, что великая и ужасная советская разведка только отращивает зубы, но я никак не ожидал, что легендирование поставлено настолько тяп-ляп. Ну ладно я, усмехнулся и забыл, а если его начнут спрашивать другие люди? Или, того хуже, заговорят с ним на словацком? Русский-то, похоже, для него родной, во всяком случае, никакого акцента, иного построения фраз или чуждой лексики я в разговоре с ним не заметил.

Сказал, что словак — значит, словак, все верят. Сказал, что инженер — значит, инженер, никто не проверяет. Читал — с кем-то из великих нелегалов как раз в это время случилась до крайности нелепая история, когда он на первом выходе, в Германии, услышал бытовой вопрос на русском и на автомате ответил на русском же. А потом полдня мыкался, искал хвост и готовился к аресту.

Золотые времена. Ни тебе единого шенгенского учета по всем границам с базами данных за последние надцать лет, ни биометрии, ни анализов, которые могут выявить, например, когда и какой штамм гриппа подхватил, а потом сравнить с «биографией» — а мог ли фигурант такой штамм поймать?

Никакой помощи от «инженера» я не дождался и всю ночь разгребал ворох сообщений самостоятельно, под неодобрительные взгляды Панчо, которому мое шуршание мешало спать.

На Северном вокзале Кочеки быстренько откланялись, а мы плюхнулись в авто. В гостинице, зевая с риском вывихнуть челюсть, я заявил Панчо, что если мне не дадут поспать хотя бы два часа, то пусть пеняют на себя, и заперся в номере.

Скрестись в дверь начали, кажется, минут через двадцать, когда я только-только избавился от фантомной железнодорожной тряски и начал проваливаться в сон. Скреблись настойчиво, но вежливо — это не Панчо и не Ося, они бы колотили в дверь без зазрения совести, и это не гостиничные, они бы предварительно позвонили в номер.

Тогда кто посмел?

Либо газетчики пролезли, либо безумные гении, на которых жаловался Ося — начитаются своих «Гиперболоидов» и суют кому ни попадя лучи смерти! Встал, завязал пояс халата и отправился к двери, проклиная неизвестного изобретателя, до сих пор не придумавшего табличку «не беспокоить».

В коридоре, к моему изумлению, обнаружились пять или шесть работяг со здоровенным фанерным ящиком. Стоявший впереди лысый и бородатый посмотрел на цифры на двери, нахмурился и уставился в разграфленную бумагу типа накладной.

А пока я набирал воздуха в грудь, чтобы наорать матом и выпустить все раздражение, мне в лицо брызнули какой-то дрянью из резиновой груши.

Последняя мысль в гаснущем сознании была «Ну спать так спать».

Очухался я в тесной каморке, размерами живо напомнившей мне историю моего попадания, даже машинально скосил глаза посмотреть, нет ли где на полу двух металлических решеток. Но нет — больше похоже не на кладовку, а на камеру. Пошевелился — не связан и рот тряпкой не заткнут, уже хорошо.

Помещение два шага поперек, четыре вдоль, малюсенькое окошко под потолком, железная койка и… и все, если не считать матраса.

Вставать я не торопился, в голове еще клубилась муть, неизвестно, как поведет себя тело. Понапрягал мышцы в статике — вроде ничего не болит, не сломано.

Что любопытно, ни страха, ни беспокойства я не испытывал и отнес это на счет последействия от той дури, чем меня усыпили. Какой-нибудь мощный транквилизатор или что там сейчас принято в морды брызгать? Эфир, хлороформ? Хикса бы сюда, разъяснил бы живо.

Прислушался… за стенкой бубнили, причем на русском, наши неопределенные артикли «ля» ни с чем не спутаешь.

Вот тут я напрягся — а что если советская власть решила мне секир-башка сделать, как генералу Кутепову? Но зачем, вроде мы обо всем договорились…

Нет! Это с Куйбышевым и Триандафилловым все хорошо, а что там Ворошилов и направляющий его Сталин надумали, неизвестно. Нет человека — нет проблемы, так? В Москве пачкаться не стали, во избежание скандала, а в Париже можно еще и на белоэмигрантов свалить… А вдруг это настоящие белоэмигранты — но им-то что от меня надо? Похищение с целью выкупа? Как-то не вяжется, там люди военные, бомбу бросить еще туда-сюда, но киднеппинг?

Отбросил пустые умствования, еще разок перебрал планы на будущее — да, в Испанию. Не Бельгию же в 1940 защищать и уж точно не Польшу в 1939. Опять же, выбор Испании по личным мотивам — два близких родственника там воевали. И вообще мне страна нравится, хоть я там ни разу не бывал. Барселона, Гауди, Андалусия и все такое. Одни названия городов чего стоят — Малага, Херес, Риоха…

Встал, размял руки-ноги и только подошел к двери, как она открылась и на меня уставился тот самый лысый-бородатый, за его спиной еще парочка серьезных мужчин, и все с пистолетами. Блин, я вам что, Одинокий Герой, которым Джонни в детстве зачитывался? Бац-бац и всех уложил?

Я невольно улыбнулся воспоминаниям, что заставило лысого крепче сжать револьвер и отступить на полшага:

— Спокойно! Несколько вопросов, и все! Следуйте за нами.

Меня крепко взяли за локти и по лестнице вывели из подвала в комнату, всей мебели в которой был стул посередине, а в углу — стол и два кресла.

На них сидели два типа, до одури похожие выражением лиц и повадками на военных контрразведчиков, которые мотали нам души в Чечне после не слишком удачного разминирования с потерями. Один недоверчиво хмурился, второй приветливо улыбался — все по классике, злой и добрый. Лысый с еще двумя подельниками стояли у стенки, не спуская с меня глаз, и меня это снова развеселило, даже несмотря уходящую из головы муть и растущее беспокойство.

— Что вы делали 28 января? — резко бросил на французском злой, заметив мою ухмылку.

Ну, если они изображают французов, я тоже буду изображать:

— Я гражданин Соединенных штатов Америки. Немедленно известите американского консула.

— Отвечайте!

— Немедленно известите американского консула. Я буду отвечать только в его присутствии.

Я попытался встать, но сзади нажали на плечи, а когда это не помогло, один из подельников шагнул вперед и без затей ударил под дых.

— Вы обвиняетесь в причастности к похищению генерала Кутепова, — ласково сообщил добрый, наблюдая, как я ловлю ртом воздух. — Вас видели на месте похищения и вам может грозить гильотина.

— Немедленно… известите… американского… консул…

Хрясь! Тот же подельник дал мне по зубам.

— Молодой человек, — добрый подошел почти вплотную. — Вы в очень тяжелом положении, и в ваших интересах рассказать все, как есть.

— Непременно, в присутствии консула, — я сплюнул кровь и снова поднялся.

По почкам врезали ребром ладони с такой силой, что я чуть не взвыл.

Так мы бодались примерно минут пятнадцать, а я все думал, что случится раньше — они сорвутся или меня спасут? Хорошо бы второе, вон их сколько, отметелят дай боже. А есть еще и «форсированные методы», бр-р-р…

Что в гостинице поднялся шухер, я был уверен на сто процентов — не Панчо, так Ося не пережили бы моего молчания сверх объявленных двух часов. Правда, я не знал, сколько валялся в отключке, сколько времени было у ребят на организацию поисков, и насколько они успешны. Но в любом случае, выбираться силой я не вижу возможностей, переговоры отрезаны требованием консула, а если не знаешь, что делать — стой и ничего не делай, целее будешь. Если не пристрелят с целью сокрытия следов.

Злой потихоньку заводился, с доброго тоже доброта слезала, но полиция успела вовремя. Прямо как в кино — скрипнули тормоза, затопали ноги, ажаны в каскетках и блестящих резиновых накидках, «вы арестованы», следом Панчо и парочка нанятых им детективов, а за их спинами встревоженный Ося…

Первые показания с меня сняли прямо в соседнем кафе — после всех приключений жрать хотелось неимоверно, даже несмотря на разбитую губу и синяки. Идти в комиссариат без еды я отказался наотрез. Грузный бригадир полиции вздохнул, повесил на крючок драповое пальто с бархатным воротником и котелок, устроился напротив меня и вытащил из карманов трубку, ручку и блокнот.

От предложенного обеда он отказался, но кофе прихлебывал с удовольствием, пыхал ароматным табаком и заносил мои ответы на бумагу.