Немецкая осень - Стиг Дагерман

статье, он был штурмовиком, но особо не высовывался. Маленький бледный мужчина с хорошо поставленной речью отвечает на вопросы, как отличник воскресной школы. Расска­зывает о своем безрадостном детстве, прошедшем в бедности, о том, что всегда мечтал стать учителем и уже успел пройти бóльшую часть непростого пути к этой мечте, но тут перед ним встал непростой выбор: выполнить долг, стать членом нацистской организации и добиться всего, о чем мечтал, или отказаться от будущего.

— Я принял решение вступить в эту организацию после множества сомнений и долгих обсуждений с отцом.

— Но почему именно штурмовые отряды?

— Потому что штурмовые отряды, на мой взгляд, были невиннее всего.

— «Die Strasse frei den braunen Bataillo­nen» [15] — по-вашему, это «невинно»? — спрашивает судья.

Однако у ответчика есть шестеро свидетелей, и все они в один голос твердят о его невиновности: свидетели заверяют судью в том, что ответчик ни разу не был замечен в про­нацистских высказываниях, подтверждают, что он слушал иностранные радиостанции (этим, кстати, занимались все обвиняемые), свидетели-евреи говорят, что он всегда дружелюбно относился к евреям (такие свидетели есть у всех обвиняемых — их гонорар составляет около двухсот марок каждому); выступает директор школы, естественно не посещавший его уроков, но при этом на удивление хорошо осведомленный об их содержании. Под конец выходит девчушка из библиоте­-ки школьной семинарии и рассказывает, что ответчик всегда был честным, готовым на самопожертвование, верным своему долгу, хорошо обращался с книгами, детьми и собаками, а потом начинает рыдать, когда судья жестко прерывает ее и говорит, что это к делу не относится. Наиболее веским основанием для оправдательного приговора школьному учителю становится то, что он дирижировал церковным хором целый год после того, как церковная деятельность стала считаться компрометирующей. Сам прокурор произносит слова в его защиту, и дело закрывают.

Потом слушаются два рутинных дела, мужчина с оберткой от бутерброда несколько рассеянно и разочарованно уделяет им свое внимание — дела настолько же заурядные, как и фамилии ответчиков: Мюллер и Краузе. На работе герр Мюллер был членом неудавшегося нацистского профсоюзного движения — нацисты на протяжении нескольких лет на удивление безуспешно пытались вдохнуть в профсоюзы хоть какую-то жизнь, но тщет­-но. Свидетели подтверждают, что он, по крайней мере, никому не угрожал и никого ни за что не агитировал, однако два раза был замечен в профсоюзной униформе, причем один раз — в день рождения Спасителя. К тому же он, разумеется, слушал иностранные радиостанции и помогал одной еврейской семье. Вердикт — две тысячи марок в качестве Wieder­gutmachung [16]. Униформа подлежит уничтожению, а ответчику предстоит приобрести себе костюм и пару обуви.

Герр Краузе слушал иностранные радиостанции, а еще у него есть кузен-еврей. Герр Крау­зе, вступивший в партию только в 1940 году, — маленький, постоянно кашляющий бухгалтер в очках, которые все время нервно путешествуют между переносицей и столом. Герр Краузе принес шестнадцать длинных справок от руководства банка, от коллег из банка, от соседей, от лечащего врача и от адвоката, занимавшегося его бракоразводным процессом. Герр Краузе зачитывает их гнусавым сонным голосом, постепенно усыпляя судью и присяжных. С задней скамьи доносится шуршание обертки от бутерброда.

Почему же в 1940 году герр Краузе стал нацистом?

В справках говорится, что это было связано с бракоразводным процессом, который начался в 1930-м и не остановился с приходом нацизма. В 1939 году процесс завершился, и герр Краузе остался практически без штанов, но зато с язвой. Доведенный до отчая­ния, в 1940 году он последовал примеру коллег и все-таки пошел на этот отвратительный шаг.

На этом судья перебивает его:

— А не было ли ваше решение связано с тем, что именно в этом году была побеждена Франция, герр Краузе, и вы сочли необходимым выразить свою солидарность с победите­лем, особенно если учесть, что такое решение гарантировало вам значительно более высоко­оплачиваемую должность?

Нет, ну что вы! Герр Краузе ни в коем случае не Nutziniesser [17], герр Краузе не собирался заработать на жалком подобии победы. Да-да, подобии, — он же слушал иностранные радио­станции. К тому же герр Краузе действительно получил повышение, но исполнять свои обязанности ему пришлось в банке на Восточном фронте — «сами понимаете, господин судья, для человека с моим желудком…» Нет, просто герр Краузе был болен и беден, нужно было как-то предотвратить надвигавшуюся катастрофу. В остальном — вот шестнадцать справок, там все сказано.

Адвокат тем временем листает толстое постановление и наконец с победоносной улыбкой требует, чтобы ему предоставили слово. Возможно, из справок это не совсем ясно, но, вообще-то, герр Краузе при оккупантах продолжает работать все в том же банке, а, согласно закону о денацификации, немцы, официально работающие на военное правительство, не могут быть обвинены в нацизме.

— Разве можно предположить, господин судья, что американцы взяли бы на работу подозрительную личность, да еще на такую высокую должность?

В зале суда воцаряется тишина, и из этой мертвой тишины возникает плотная, черная, непроницаемая плашка цензуры и мягко опускается на документы. Герра Краузе вскоре отпускают, сняв все обвинения, и он уходит — маленький, нервный, покорный и, как все­-гда, услужливый. Груз страданий из-за разво­-да и больного желудка прижимает его очки к носу, герр Краузе собирает шестнадцать напе­чатанных на машинке справок и засовывает их в блестящий кожаный портфель — добрый сгорбленный человечек кланяется судье, присяжным, адвокату и прокурору и быстро выхо­дит из зала, так же сильно боясь опоздать на службу в банк в 1947 году, как боялся в 1924-м, 1933-м и 1937-м, а также в 1942-м, накануне Сталинградской битвы.

Зато следующим вызывают герра Зинне, и его добрым никак не назовешь. Герру Зинне семьдесят три года — дряхлый, седой, с кукольной головкой, он выглядит как ангел на пенсии. Но герр Зинне вовсе не ангел. Герр Зинне призван к ответу как активист. Он был главой квартала во Франкфурте, и никакие справки о том, что он всегда хорошо относился к евреям или слушал английские радиостанции, ему не помогут. У суда есть документ, в котором говорится, что герр Зинне сказал следующее: «В моем квартале евреям не место». У суда есть свидетели, которые рассказывают, как герр Зинне угрожал владельцам магазинов в своем квартале, что обратится в высшие инстанции, если они осмелятся отпускать продукты покупа­телям-евреям. Только после закрытия свиде­тели-евреи могли зайти в магазин с черного хода, чтобы тайком купить еду. Одна из свидетельниц часто видела, как герр Зинне подслушивает, стоя рядом с почтовым ящиком ее