Немецкая осень - Стиг Дагерман

золота, серебра и часов, в обмен на картошку, яйца и масло. Также шла речь и о классовых различиях ме­жду наименее бедными и просто бедными, о растущем недовольстве друг другом кочевых и оседлых, а также о безжалостном соперничестве между конкурирующими партиями.

Однако существует еще одно противостоя­ние, и, возможно, оно куда более судьбоносное, чем остальные: противостояние между поколениями, взаимное презрение молодежи и людей среднего возраста, которые не дают молодежи пробиться в руководство профсою­зов, правление партий и ряды функционеров демократических институтов.

Отсутствие молодежи в политической, профсоюзной и культурной жизни связано не только с тем, что подвергшаяся влиянию нацизма молодежь считается неспособной инте­ресоваться вопросами демократии. В партиях и профсоюзах молодежь бьется со старшим поколением в тщетной борьбе за власть, которую старшее поколение не хочет ей отдавать; эта молодежь, твердят они, выросла в тени сва­сти­ки, а молодежь, в свою очередь, не желает доверить управление старшему поколению, поскольку считает его ответственным за крах старой демократии. Следствием поражения молодежи становится разочарованное, фаталь­но предвзятое отношение к демократическим организациям в целом, которые все чаще считают уделом стариков.

В то же время примечательно, что старшие участники этой межпоколенческой войны уже очень стары, а молодые зачастую уже не так молоды. На профсоюзной арене можно наблюдать безуспешную борьбу тридцатипятилетних с шестидесятилетними: голоса мужчин, которые были радикальной молодежью до 1933 года и не изменили своим убеждениям во времена нацизма, слышны так же слабо, как и голоса молодежи, не знавшей ничего, кроме нацизма. По крайней мере в некоторых местах Германии можно с полным правом говорить о партийном и профсоюзном кризисе, одной из главных причин которого стало то, что в 1933 году заговорщики слишком быстро взяли штурвал в свои дрожащие старческие руки.

Самым трагичным на большом конгрессе во Франкфурте-на-Майне, который я посетил в канун Рождества и на котором с речью выступил старый социал-демократ, бывший председатель рейхстага Пауль Лёбе, было практиче­ски полное отсутствие среди примерно тысячи присутствующих молодых лиц. Удручает и пуга­ет, что все слушатели столь пожилые. Восемьдесят процентов собравшихся — старики, их лица с застывшими улыбками искажены гримасами, они пришли туда, чтобы вспомнить былое, а не чтобы получить заряд, необходимый для борьбы за рождение находящейся в зачаточном состоянии демократии. Эти восемьдесят процентов столпились у сцены под оглушительный грохот дешевых жестяных литавр и прилежно бормотали слова «Интернационала»; леденящая тишина, нарушавшая­ся их молчавшими тринадцать лет бесцветными голосами, вызывала ощущение, что ты находишься в музее несостоявшейся революции и не менее несостоявшегося поколения. А у входа в шатер, на улице, стояла молодежь и подсказывала, как пройти к сцене, с сарказмом произнося: «Hier geht alles nach rechts! Здесь все идет направо!»

Немецкая молодежь находится в трагическом положении. Она учится в школах, где окна заколочены классными досками, где не на чем писать и нечего читать. Эти молодые люди станут самыми неграмотными во всей Европе, сказал молодой участковый врач из Эссена. Со школьных дворов открывается вид на бесконечные руины, которые нередко используются как школьные туалеты. Учителя каждый день читают проповеди о том, что аморально торговать на черном рынке, но из дома школьникам приходится от голода идти на улицы, чтобы найти хоть какое-то пропитание для себя и родителей. Возникает колоссальный ценностный конфликт, неразрешимость которого не помогает преодолеть пропасть между поколениями. Оптимистично и глупо считать, что эта молодежь пойдет в зарождаю­щиеся демократические организации. Необхо­димо взглянуть правде в глаза и признать, что у немецкой молодежи есть свои организа­ции: бандитские шайки и черный рынок.

Потерянное поколение

Потерянных поколений в Германии не одно, а несколько. Можно до посинения спорить о том, какое из них потеряно в наибольшей степени, однако совершенно очевидно, какое находится в наиболее плачевном положении. Двадцатилетние ошиваются у вокзалов в немецких городках до самой темноты, хотя поездов они не ждут, как и многого другого. Там можно столкнуться с отчаянными попытками ограблений, совершаемыми нервными юношами, которые упрямо встряхивают челками, когда их ловит полиция, увидеть, как пьяные девочки вешаются на шею солдатам-союзникам или полулежат на диванах в залах ожи­дания в обнимку с пьяными неграми. Такой судьбы не выпадало на долю еще ни одного молодого поколения, говорит известный немецкий издатель в книге, написанной для этой молодежи и об этой молодежи. Это поколение людей, покоривших весь мир в восемнадцать лет и потерявших все к двадцати двум.

Однажды вечером в Штутгарте — с трудом узнаваемом трупе города, при жизни поражавшем невиданной красотой, теперь полностью скрытой почерневшими пепелищами, — происходит встреча с этим поколением, из всех потерянных достойным наибольшего сожале­ния. Собрание проводится в небольшом зальчике для лютеранских богослужений, вмещаю­щем около ста пятидесяти человек, и в первый и в последний раз за все время моего пребывания в Германии я становлюсь свидетелем собрания, на котором нет свободных мест, собрания, участники которого не столь равнодушны к происходящему, собрания, на которое пришла исключительно молодежь: бледные бедные молодые люди с голодными лицами, в рваной одежде, интеллектуальная молодежь с горячечными голосами, девушки с пугающе суровыми чертами лица, богатый высокомерный юноша в пальто с меховым воротником — от него пахнет американцем, когда он закуривает. Председатель городского отделения «молодых демократов» стоит в дверях, как зазывала, и встречает бледного старичка — это один из адвокатов, участвующих в процессе денацификации.

Множество молодых людей оказались сейчас в ситуации неопределенности, говорит председатель, молодежь, присоединившаяся к гитлерюгенду или вступившая в ряды СС, осталась без работы из-за своего прошлого, и сегодня вечером мы хотим задать вопросы представите­лю Spruchkammern (суда, занимающегося дена­цификацией) и узнать, по каким принципам этим молодым людям выносятся приговоры.

Старый адвокат поначалу кажется типичным представителем тех немецких юристов, которые с демонстративным нежеланием выполняют работу по денацификации. Он не скрывает своего отношения к происходяще­-му, подчеркивая, что законы теперь применяются американские.

— Мы просто юристы, — говорит он, — не надо плевать нам в лицо! Мы вынуждены подчиняться, потому что капитуляция Гер­мании безусловна, и союзники могут делать с нами все, что захотят. Саботировать работу Spruchkammern совершенно бессмысленно. Бессмысленно подделывать Fragebogen (самостоятельно заполняемую идеологическую декларацию). Вы только усложняете жизнь и нам, и себе, поскольку американцам известно, кто был нацистом, а кто не был. Вы жалуетесь, что мы медленно работаем, но ведь в одном Штутгарте перед судом должны предстать сто два­дцать тысяч человек! Вы пишете письма с жало­бами, что вас будут судить, хотя вы не считаете себя