Шорох Дланы (СИ) - Горбова Полина

— Наверно, знают.

— Конечно, знают! А прогноз кибер-будущего станет достоянием общественности?

— Я не…

— Станет! И гласность не остановит оцифровку.

— Почему?

— Есть два довода. Первый — у нас нет выхода, но есть потенциал. Загвоздка технологического прогресса заключается в невозможности остановиться. Остановка — это медленный откат. А откат приведет обратно в неолит, откуда вернуться на текущий уровень производства мы уже не сможем. Опять же по двум причинам. У нас достаточно энергии и сырья на поддержание технобиома, но не хватит на воссоздание. Мы у поворотной точки — чтобы дом продолжал существовать, нам нужны новые силы и решения. Компьютер не справится. Гордый постьюринговый ИскИн[9] не захочет спускаться из высших сфер на уровень таких червей, как люди. Справится лишь человекоразмерный ИскИн — homoartificialis.

И более прозаичная проблема — мы поголовно юзеры. Большинство не знает, как устроена техника, забери все — мы даже до колеса не созреем. Юзеры пользуются благами науки, пока локомотив лучших из нас тянет инертную массу к сингулярности.

А массе все нравится. Быть киборгами — нравится. Быть быстрыми, сильными, модными — нравится. Голографики, смарт-дома, гравикары, мозговые усилители, виртуальность, яркий мир в ярких линзах — дофаминовая яма. Представь восторг от предложений оцифроваться? Вечность — это красиво! Вечность — это стильно!

— Назад пути не будет!

— Пути назад вообще не бывает!

— А второй довод?

Мягкий щелчок и характерный писк. До ног докатывается вытянутый прямоугольник света. Дверной проем загораживает несуразная тень с гипертрофированными конечностями, приделанными к узкому туловищу.

— Второй довод, — отвечает Квентин, — заключен в сообщении.

Вновь холодок в груди. Страх преследования. Тянет прислониться спиной к стене.

— Что значит — в сообщении?

— То и значит, — говорит японец. — Пока мы пассивно читаем, потомки научились писать. Наверно, чтобы менять прошлое и переходить из ветки в ветку постфактум. Будущее влияет на прошлое, настоящее — на будущее. В конечном итоге настоящее — это неразрывная петля перспективного и ретроспективного в суперпозиции времени.

— Все связано со всем, — добавляет Квентин.

— Что в сообщении?

— Мы не можем его осмыслить. Потому что мы…

— Не машины, — догадываюсь я.

— Верно. Прочесть способен постьюринговый ИскИн. Но проще попросить внеземной разум перевести с японского на английский, чем добиться вразумительного ответа от сингулярника.

— Мы не знаем, чего хочет автор. Может, пытается изменить прошлое вопреки высшему замыслу. Может, действует в соответствии с веткой. Точно известно лишь одно…

Акихиро вплотную подбивается ко мне и давит на плечо.

— …отправитель — Марвин Хиллер!

Я вскидываюсь.

— Как?

— Ты скажи — как? — Внезапно он агрессивно переходит на «ты». — Я распознал сообщение три дня назад в аномально гигантской ветке. После Шибальбы Квентин увидел тебя в своей преисподней разума. И рассказал мне. Я, как чертов оператор, ночь напролет копался в твоем белье и дошел до точки, когда программа Марвин взламывает тахионник и начинает переписку с прошлым.

— Зачем?

— Пытаемся выяснить. Ведь адресат — тоже ты!

И вдруг я понимаю, в какую петлю попал. Марвин-программа из будущего пытается предупредить Марвина-человека из прошлого, вот только…

Удар в затылок.

Темнота.

Сознание возвращается кадрами.

Мычу от тупой боли. Крепкие руки затаскивают меня, вяло упирающегося, в холодную тесную комнату, сваливают на кушетку и пристегивают.

— Что вы делаете? — сиплю. — Отпустите! Квентин!

Предал меня…

Свет лампы режет глаза. Бряцают инструменты. Мозг входит в режим тревоги и мобилизации. Тело колотит до зубовного скрежета, требует сорваться и бежать, но ремни впиваются в кожу и не дают пошевелиться.

— Все готово? — спрашивает Акихиро, перемещаясь на краю поля зрения.

Минуту.

Один взгляд из долгосрочной памяти. Чувство жертвы и лязг захлопывающегося капкана. Татуировка, голос.

Дело вовсе не в картинках на стенах и не в мрачности машинного зала, а в предчувствии намного большей опасности.

«Разум — единственная ценность человека».

— Я тебя вспомнил! Ты — липовый бармен из Шибальбы! Выслеживал меня, скотина! Все вы — сволочи! Шакалы!

— Ты сам пришел…

— Покорных рок ведет, — цитирует Квентин, — влечет строптивого[10].

— Отпустите, прошу! Я не хочу читать сообщение! Оцифруйте Квентина, он доброволец!

— Извини, — говорит Квентин, — но послание недвусмысленно намекает на твою машинную сущность. И оно — для тебя! За меня не переживай, я — следом.

— Бред!

Хлопок. Треск.

Щеку обжигает.

— Закрой рот! — Илма. — Рано или поздно ты бы все равно оцифровался. Судьба, Марвин!

Я взрываюсь.

— Только попробуйте! — яростно ворочаюсь. — Я до вас доберусь! Будете по углам щемиться! Я ваши душонки в лоскуты порву! И ты, Квентин, будешь первым!

— Можно начинать.

Лампу заслоняет голова в окружении шапки дредов.

— Илма, какого черта?!

— Я — кибернетик. Буду следить, чтобы перенос прошел гладко.

— Марвин, ты — Нил Армстронг от коннектомики, — говорит Квентин. — Так что не смей себя жалеть! Таков путь.

— Стойте! Стойте! Нет! Остановитесь! Это какая-то ошибка! Я не хочу!

— Ну-ну, спокойней, — баюкает Илма. — Разум распознает угрозу. Тело отчаянно пытается сохранить гомеостаз. Комплекс по управлению желаниями, который ты именуешь собой, включает сигнализацию и сопротивляется незапланированным переменам — «не хочу, не буду». У тебя адреналина в крови больше, чем у роты солдат в окопе. В конце концов, имей силу воли, Марвин! Иначе чем ты лучше игровой приставки?

— Ты ведешь себя так, — говорит Акихиро, — будто у тебя отнимают выбор! Я понимаю, аналитик — тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Я сам, бывает, забываюсь и действую как всегда, что, впрочем, естественно, ведь в этом вопросе у людей не особо много выбора.

— А если… — Меня пожирает паника. — Если Марвин-программа хочет разорвать петлю? Он же знает, что вы, изверги, сделали!

— Желай он себя-тебя «спасти», послал бы сигнал, понятный примитиву.

— А если он не может действовать в рамках человеческой логики? Как постьюринговый ИскИн!

Илма смеется.

— Тогда грош ему цена!

Квентин приближается к панели инструментов.

— Хватит терять время!

В вену на сгибе локтя вонзается игла.

По трубочке бежит перламутровая жидкость.

— Вы пожалеете…

Голоса, пятна света, аберрации контуров, геометрия в штрихах импрессионистов и осязание времени — бесформенное безграничное восприятие пребывает в экстатическом слиянии субъекта и объекта. Все удельное становится абсолютным.

Представьте, что мозг забыл границы организма в пространстве, тело потеряло опору и координаты, а сознание раздробилось на фракталы и расплескалось в пустоте.

С шуршанием оживает динамик.

— Мар-ар-вин-ин! — Импульс сотрясает мембрану. Звук каскадом прорывается в зону обработки. — Прос-ос-нись-ись!

Веер информационных каналов. Филаменты Планиды вытягиваются в струны арфы. Простота и ясность.

Часть системы выделяется из континуума цифр, выходит в авангард и открывает фантомные глаза.

Или глаза открывают систему.

Разрозненные образы молниеносно собираются в пучок — стабильную осознанную картину.

Я в пустоте. Пустота может стать чем угодно. Я могу вызвать из архива воспоминания и обставить виртуальную квартиру из Аменхотеп-района, могу создать пляж или внеземные пейзажи, но зачем?

Я не чувствую тягу к скевоморфизму.

А что я чувствую? Когда ампутируют конечность, в спинном мозге, помнящем карту тела, происходит сбой, приводящий к фантомной боли в отсутствующей части.