Рыбацкие байки - Мирсай Амир

ИСТОРИЯ ИСЦЕЛЕННОЙ ПАМЯТИ

Дед Латып принялся было за новый рассказ, но моя жена, помня о своих обязанностях хозяйки, сказала:

— Наш гость угощает нас своими рассказами, а сам ничего не берет! Съешьте рыбки, Латып-ага, ешьте все, что на стол поставлено. Потом будете рассказывать,

— Спасибо, спасибо!..

Дед Латып взял было вилку, но тут же, забыв о еде, продолжал:

— Знаете, кто заставил меня по-настоящему лечиться? Не Кадырмет, сосед мой. И не доктор. Жена! А как?

Он не спешил прямо ответить на собственный вопрос, а по обыкновению завел речь издалека. Вы, наверное, уже усвоили его манеру рассказывать: суть величиной с горошину, а вступление — здоровенная картофелина!

На этот раз дед Латып начал с самой юности. Из его рассказа я узнал, что он сражался с беляками, потом организовывал комбеды, был милиционером, учителем, закончил партийную школу, работал в сельсовете. Он был, оказывается, даже секретарем райкома партии.

Потом война. Был трижды ранен, но инвалидом не стал. После победы направили на хозяйственную работу. Занимал ответственные посты. И наконец дорос до высокого положения... персонального пенсионера. Тут дед Латып перешел к изложению сути своего рассказа:

— Персональному пенсионеру раз в год полагается бесплатная путевка. Обычно я езжу в один из подмосковных санаториев. Моя старуха перед моим отъездом дает мне каждый раз тьму поручений: «И то купи мне в Москве, и это. И пальто модное, и туфли импортные, и крем для лица, и краску для волос номер такой-то...» Чего только не просит.

Список ее заказов, чтобы не потерять, я прятал обычно подальше куда-нибудь, в потайной карман. Так он лежал там,— вспоминал я о нем обычно, уже вернувшись домой, В конце концов жене это надоело, и она решила сама приехать ко мне в Москву. Но не в санаторий, а так — погостить у знакомых, побегать по магазинам. Вот тут-то все и приключилось.

А приключилось, если вкратце передать суть многословно рассказанной дедом Латыпом истории,- следующее.

Курортный знакомый Латыпа, москвич, отдал в его распоряжение на три-четыре дня свою московскую квартиру. Латып из санатория поехал прямо туда, предварительно сдав в камеру хранения на вокзале свой чемодан, чтобы потом было меньше возни. Затем он благополучно встретил жену — ее в Казани снаряжали и отправляли в Москву дети.

На другой день жена с дочерью хозяина квартиры отправились в ответственный рейд по магазинам, а Латып пошел добывать билеты на обратный путь. И тут он, привыкший за последние годы к услугам санатория, вспомнил, что значит доставать проездные билеты своими руками. Два билета на поезд в Казань в разгар курортного сезона — нелегкая задача. Постоял в одной очереди — закрылась касса, постоял в другой — оказалось, не туда встал, пришлось в третий раз становится. Очередь буйная, нервная. Кто-то, работая локтями, лезет нахально вперед, кто-то ловчит, потрясая явно липовой справкой о болезни. Латып нервничает. Он ругается с нахалами и ловчилами, а в голове у него одна тревожная, жалящая мысль: «Не достать мне билетов...Неделю в Москве придется сидеть, а то и больше!»

И вдруг из репродуктора объявляют:

— Есть один билет на поезд «Татарстан» в мягком вагоне!

Дед делает бросок к объявленной кассе, покупает билет.

Поезд отходит через час. «Хорошо, что я догадался оставить чемодан в камере хранения на вокзале. Успею!» Он бежит в камеру, берет чемодан. Садится одним из первых в свой мягкий вагон. Ложится на диван в полном изнеможении. Поезд трогается. Латып думает: «Приеду в Казань, расскажу жене, как мне повезло с этим билетом!» Он даже задремал, и вдруг... «Боже мой, я же забыл свою старуху в Москве!»

Когда мы посмеялись над горестным финалом этой истории, Латып сказал:

— После этого скандального случая жена сама отвела меня и положила, в больницу. В санаториях я, откровенно говоря, не лечился. Ванны, уколы, лекарства... все это я забывал принимать, делать и глотать, и там больше гулял, забивал козла, гонял шары на бильярде. Кино смотрел, телевизор. Персонал на мою память не обижался. Назову молоденькую сестру Марусю Катей, а Катю Наташей — они только улыбаются. Им лишний раз улыбнуться ничего не стоит, а нашему брату такая улыбка лучшее лекарство. В больнице совсем другое дело. Сестры тоже симпатичные и на улыбок и не скупятся, но если уж тебе что прописано, будь уверен, все дадут точно и аккуратно. Короче говоря, вылечили меня.

Об улучшении памяти сужу по многим приметам. Одна из них вот какая: выучил много новых слов.

В детстве я мог заучивать наизусть длиннющие молитвы на арабском языке, такие трудные, что пока вслух их прочтешь, язык заболит! Про одну молитву, помни в молитвеннике так было сказано: «Человек, который будет знать наизусть эту молитву, первым, вне очереди, попадет в рай. В день светопреставления лик этого человека будет сиять, подобно луне в четырнадцатый день ее рождения». Длинная-предлинная была молитва. Как вожжа! И ничего! Я ее тарабанил наизусть — будь здоров! Сильная была у меня память в детстве, очень сильная, прямо-таки богатырская...

— Вы сказали, Латып-ага, что сейчас выучили много новых слов. Что же это за слова?

— Слова? Вернее, названия лекарств, а не слова. Ну, вот например, нитроглицерин. Пожалуйста! Или, интенсаин, кардиамин, лепокаин, андоксин, папаверин, ундевид, натнамат, мепробамат, галинур, гамза, бренди...

— Простите, Латып-ага, а гамза и бренди — это тоже противосердечные средства?

Он не смутился.

— Виноват, гамза и бренди сами собой на язык подвернулись. Список лекарств могу продолжить, потому что в него входят не только те, что мне нужны, но и те, которые я достаю для жены, родственников и знакомых. Пожалуйста: инсулин, холензим, аллахол, халагол, атропин, колготки, шиньон… Жена не выдержала:

— Шиньон, колготки — это, кажется, не лекарства...

— Да, да, виноват. Но вообще-то говоря, не мудрено и перепутать все эти названия. Раньше проще было; аспирин — он и был аспирин. А теперь извольте видеть, он уже не аспирин, а аце-тил-са-ла-циловая кислота. Если все названия собрать, которые я выучил за последние годы, они в пяти бочках не поместятся!

Нужно было дать отдых языку гостя и ушам хозяев, и жена сделала очередную попытку обратить внимание Латыпа на блюда, стоящие на столе, но деда не так-то легко было остановить.

ОТЧЕГО ДУША БОЛИТ

— Ладно! — сказал он.— Все это пустяки... Я еще самого главного из того, что хотел вам сказать, не сказал. Я очень рад, что с вами познакомился. Вы оказались радушным, добрым человеком, и мне это очень приятно. А то ведь среди вашего брата есть такие, что смотрят на нас сверху вниз. Душа болит, когда столкнешься с таким зазнайкой! Слов нет — нынешние молодые руководители по сравнению с нами во многом выигрывают. У них н образование есть, и уменье вести дело по-научному. Но и среди них попадаются... На днях зашел я к одному такому... руководящему... Принял хорошо — спасибо. Я поделился с ним некоторыми своими мыслями. Покритиковал его: кое-что он, с моей точки, зрения, делал неправильно. Посоветовал, что и как можно поправить. Слушал очень внимательно. Поблагодарил за критику: «Вы высказали очень важные и дельные вещи. Спасибо. Надо подумать!» А на другой день этот товарищ — мне передали — сказал про меня: «У него винтиков не хватает!» Верно, мы тоже ошибались, но как бы там ни было и что бы там ни было, мы свое дело сделали.

Латып замолчал. Он ждал, что я скажу. А что я мог ему сказать? Я пробормотал, как и тот руководитель, к которому дед пришел со своими, советами:

— Спасибо! Вы высказали важные и дельные вещи. Надо будет подумать!

Потом Латып набросал передо мной целый ворох тем для газетных фельетонов — о недостатках, которые, по его мнению, надо «беспощадно выкорчевывать».

— Почему у нас на Волге на крошечных, с ладонь, островках кто угодно и как угодно воздвигает дома? Почему гак легко живется заядлым браконьерам? —-горячился он.

Я не стал кормить его пустыми обещаниями, а честно признался, что у меня сейчас нет ни охоты, ни времени заниматься журналистикой, но пообещал познакомить его с Фанилем. Он энергичный и страстный газетчик, его, наверное, заинтересуют все эти проблемы, и он сумеет в них разобраться.

...Наконец наш гость поднялся из-за стола и стал прощаться. Я пошел проводить его. Не садясь в свою лодку, он сказал, показав мне на мотор:

— У него девяносто девять деталей. И у каждой свое название. В этой кладовке,— он постучал костяшками пальцев по своей голове,— для каждой нашлось местечко.

— Хорошо работает ваш мотор?

— Хорошо?! Не то слово, дорогой! — Дед снова разговорился:— Однажды, когда у меня с памятью было еще плохо, я забыл якорь с собой взять. Возвращаться домой? Клев пропустишь! Взял да и опустил вместо якоря этот самый мотор. В крайнем случае, думаю, дойду обратно на веслах. И что ты думаешь? Поднял потом мотор со дна, вытер тряпкой насухо, открыл, продул цилиндр пять-шесть раз, и — на тебе! — затарахтел как миленький! Вот какой у меня мотор! Сила! Он легко вскочил в лодку.