Год спокойного солнца - Юрий Петрович Белов

что уж Ленка-то Мазуренко мужа себе отхватит что надо. Не отхватила никакого, даже из тех, что поплоше. Поначалу еще время было — успеется, мол, какие мои годы. А годы проскочили, не заметила как. Попробуй теперь организуй эту самую нормальную жизнь. Как будто дело несложное: познакомились, приглянулись друг другу, сошлись, живи себе. Только где познакомиться? В лаборатории сплошной монастырь, только завлаб мужчина. Его так и зовут: настоятель женского монастыря. Хотя, если по существу, почему монастырь? Одна только Лена незамужняя, остальные все пристроены. Подруги участие проявляют: давай познакомим, вот у моего товарищ есть, не пьет, не курит, и специальность хорошая, больше двухсот имеет. А ей такое участие хуже горькой редьки. И в то же время как избавиться от позывов женского естества, от желания материнства? Иногда приходили шалые мысли: в конце концов находят же себе другие кого-то, хоть на время, погулять, как говорится, отвести душу. А что делать?.. Но все противилось в ней этому.

И тут Сева. Наверное, встретились они все-таки случайно, вряд ли устроители новогодней вечеринки это имели ввиду. Так ей по крайней мере казалось. Лена и за столом сидела далеко от него, и на танец первым пригласил ее совсем не Сева, а кто-то другой. Но потом, по мере того, как разгулялись, в броуновском движении участников вечеринки стали возникать неведомые силы, которые и свели Лену и Севу. Как это произошло, теперь уже невозможно установить. Под конец они и за столом оказались рядом, и танцевали только вдвоем, и болтали о всяких пустяках, а в улыбках, во взглядах появилось некое значение, тайна, известная им одним. Правда, Лена объясняла все это выпитым вином. Расходились уже утром, светло было и Сева на улице вел себя совсем пристойно, даже под руку ее не взял, провожая до дому. И она не позвала его к себе, попрощалась по-дружески. И второго, придя на работу, вспоминала о встрече с Севой как вспоминают о случайном — с некоторой грустью, с внутренней тихой улыбкой, без каких-либо планов. Новогодняя ночь с каждым днем отдалялось и отдалялась от нее.

Но она вспоминала сон — Сева приснился ей так, что стыдно было утром, и весь день она чувствовала себя неловко, словно кто-то мог знать об этом сне. А когда после работы вышла из института и увидела его, то сбилась с шага и вынуждена была остановиться, чтобы справиться с волнением.

— Я взял билеты ка югославскую эстраду, — тоже смущаясь, хотя заметно было, что это наиграно, сказал он. — Пойдем?

Она молча кивнула и, чтобы скрыть радостные чувства, поспешно взяла Севу под руку, на ходу стала быстро и сбивчиво говорить какую-то чепуху — про разбитую днем колбу, про книгу, которой не оказалось в библиотеке, а она так нужна была, и еще бог знает о чем. А успокоившись, велела обождать ее у входа в Дом офицеров, где давали концерт гости из Югославии, и побежала домой привести себя порядок. На концерте и позже, когда Сева предложил поужинать в ресторане, она держалась спокойно и охотно, пошла с ним, сказав себе: не настолько же я пала, чтобы бояться пойти с мужчиной в ресторан, это совсем ни к чему не обязывает. Что, в конце концов, она должна похоронить себя заживо? Да пропади все пропадом! Поужинаем, потанцуем — и все, прости-прощай. А он вон какой настойчивый оказался. Ой, девка, не устоишь, подумала она весело. Да что в самом деле, ведь старухой скоро станешь, кому тогда будешь нужна…

— Давай выпьем, — сказала она, не отрывая от него горячего взгляда, понимая, что слишком много этот взгляд говорит. — За что?

— Чтобы были мы счастливы вдвоем, — быстро, как заготовленное, ответил Сева.

Ничего не ответив и взгляда не отведя, Лена поднесла свой бокал к его бокалу, чокнулась, послушала, как затихает мелодичный звон, и выпила до дна. Только после этого, переборов неприятное ощущение от выпитого, произнесла как заклятье:

— Дай-то бог.

Она смотрела долгим изучающим взглядом, желая что-то понять в нем, угадать, и он впервые не выдержал, опустил глаза. Ей показалось, что за этим его жестом стоит нечто важное, но тут опять грянул оркестр, и Сева, обрадовавшись, встал.

— Пойдем?

Она молча пошла с ним в круг, а когда он готов был начать танец, не отпустила его руку и крикнула, чтобы услышал за музыкой:

— Ты хоть фамилию свою скажи, дорогой женишок!

— Сомов моя фамилии! — смеясь, ответил он. — А твоя?

— Мазуренко. Вот и познакомились.

Она была необычно возбуждена и танцевала страстно, словно некий ритуал выполняла, от которого зависела вся ее судьба. А когда музыка кончилась и он взял ее под руку, Лена на мгновение прильнула к нему, близко глянула в глаза и засмеялась загадочно. «Колдунья, — подумал он, — настоящая колдунья».

9

Он и сам не понимал, почему его тянет сюда, на заброшенный причал, примыкающий к кладбищу. Тоскливо тут было, уныло, и мысли всякие невеселые лезли в голову. Но когда выпадало время, Пэттисон все равно сворачивал сюда и тихо бродил в одиночестве по опустевшей набережной или садился на кнехт и смотрел на реку.

После рождественских праздников наступила оттепель, от воды поднимался туман и клочьями наползал сквозь металлическую изгородь на могильные плиты, плохо различимые отсюда, и где-то там, в глубине кладбища, собирался, настаивался, густел и стоял сплошной белой стеной. В ясные дни кладбище просматривалось насквозь, по ту сторону виднелись серые громады многоэтажных домов, но сейчас они даже не угадывались за молочной пеленой тумана. «Молочные реки и кисельные берега», — вдруг подумал Пэттисон, и почему-то защемило в груди. В последние дни он много читал о России, и не только то, что могло пригодиться для будущей книги. На рождество он принес домой русские сказки, и они с Джозиной попеременно читали их вслух.

Он снова повернулся к реке. У берега образовался лед, темный и рыхлый, а посредине сквозь клубы тумана видна была вода, темная, тяжелая, текущая словно бы с натугой. Иногда переливчато вспыхивало радужное пятно, но река от этого не становилась веселей. Пахло прачечной.

Еще прошлым летом здесь швартовались сухогрузы, сновали автокары, стальные стрелы кранов зависали над открытыми трюмами и поднимали наверх контейнеры, ящики и тюки, укладывали их на площадке. Лязг железа, голоса