Русская военная история в занимательных и поучительных примерах. 1700 —1917 - Николай Ковалевский

Генерал X. Бенкендорф (отец знаменитого шефа жандармов) отличался большой рассеянностью. Проезжая через какой-то город, он зашел на почту спросить, нет ли корреспонденции на его имя. Но вопрос почтмейстера, как его фамилия, застал Бенкендорфа врасплох, и, отчаявшись вспомнить ее, он ушел, обещав зайти позже. На улице генерала приветствовал знакомый: «Мое почтение, господин Бенкендорф». «Да, да, именно Бенкендорф»,— обрадовался генерал и побежал обратно на почту.

Продолжателем традиций князя Цицианова на Кавказе был генерал А. П. Ермолов. Много сил он положил, чтобы сделать горцев союзниками России, найти с ними общий язык. Угрожал и уговаривал, карал и прощал, действовал как искусный дипломат. Его ближайший сподвижник генерал Мадатов как-то спросил главнокомандующего:

—   Алексей Петрович, что означает выражение «яшка», которое вы любите употреблять?

—  По-нашему, это плут, хитрец.

—   А, понятно,— подхватил Мадатов,— это то, что у горцев называется «Алексей Петрович».

ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ, ГЕНЕРАЛ ОТ АРТИЛЛЕРИИ

Ермолов Алексей Петрович

1777—1861

Видный военный и государственный деятель эпохи Александра I и Николая I. Участник войн с Наполеоном 1805—1807 гг. В Отечественную войну 1812 г.— начальник штаба 1-й армии, в 1813—1814 гг.— командир дивизии и корпуса. С 1816 г.— командир Кавказского корпуса и главнокомандующий в Грузии, руководил русскими войсками в начале Кавказской войны 1817—1864 гг., обустраивал присоединенные земли. За сочувствие декабристам в 1827 г. уволен в отставку.

Будучи главнокомандующим русскими войсками на Кавказе, Ермолов проявлял себя требовательным отцом-командиром. Один полковой старшина не любил ночью проверять свои караулы, предпочитая спать. Узнав об этом, Ермолов сделал ему предупреждение, но тот ночью по привычке завалился спать. Генерал прошелся к его палатке, нащупал в темноте лентяя и отстегал плеткой, после чего вернулся к себе. Через пять минут напуганный до смерти старшина был уже на постах. Утром Ермолов встретил его и добродушно сказал: «А у тебя, брат, денщик-то шалит. Я думал тебя застать ночью в палатке, а он на твоей постели устроился. Ты за ним смотри, не давай баловать!»

Генерал В. Мадатов прославился на Кавказе своей суровой требовательностью, гибким умом, знанием нравов и обычаев горских народов. В 1820—1825 гг. он так умело вел дела в порученных ему для управления ханствах, что сложилась пословица: «Женщина в Карабахе может ходить безопасно с блюдом золота на голове».

Как боевой генерал Мадатов особенно отличился в русско-персидскую войну 1826—1828 гг. Имя этого доблестного генерала воодушевляло русских солдат и страшило их врагов. Когда персы направляли на него огонь, ему говорили: «Вас видят, в вас метят», он отвечал: «Тем лучше, что меня видят, скорее убегут».

В 1820-х гг. Оренбургским генерал-губернатором и командиром Оренбургского корпуса был князь Волконский, человек преклонного возраста. Когда он получил пенсию и готовился уезжать в Петербург, то собрал свое башкиро-мещерякское войско и обратился к нему со словами:

— Прощайте, ребята. Я послужил с вами России довольно. Теперь уезжаю, царь требует меня к себе.

—  Ну, прощай, бачка, ваше сиятельство,— добродушно отвечали башкиры,— что же, пора, пора. Стара стала, глупа стала, ум кончал.

Неожиданно для многих великий князь Константин Павлович, наместник в Польше, неодобрительно отнесся к началу русско-турецкой войны 1828— 1829 гг. Он считал, что Россию в эту войну втянули Англия и Франция (которые, по его мнению, вредили ему и в Польше), и писал из Варшавы своему брату, царю Николаю: «Эта война лишь дело либерализма. По моему разумению, не с Востока можем мы ожидать зла, но с Запада, из этого очага всяких возмутительных мыслей».

В 1831 г. стало неспокойно и в Польше: там вспыхнуло восстание.

В начале русско-турецкой войны 1828—1829 гг. главнокомандующим русской армией был фельдмаршал П. Витгенштейн («спаситель Петербурга» в 1812 году). Николай I не жаловал фельдмаршала и унизил Витгенштейна, приставив к нему для контроля начальника Главного штаба его императорского величества генерала И. И. Дибича. Николай писал Дибичу, однажды заболевшему: «Вообще глупость и беспечность фельдмаршала проглядывают во всем, и ваша болезнь, любезный друг, открыла ему совершенный простор для полного обнаружения своей неспособности».

Вскоре растерявшегося от недоверия царя Витгенштейна на посту главнокомандующего сменил Дибич.

Николай I очень тревожился за исход русско-турецкой войны 1828—1829 гг. Когда армия И. Дибича (Забалканского) стала одерживать долгожданные победы и, наконец, разгромила турецкую армию, он ликовал и в восторге писал Дибичу: «Я не могу начать мое послание, как, возблагодарив Бога, сказать вам: bravo, bravo, bravo! Положение ваше достойно главнокомандующего русской армии, стоящей у ворот Константинополя. В военном отношении оно баснословно. После этого остается только сказать: велик Бог русский и спасибо Забалканскому!»

Генерал И. Дибич горел каким-то внутренним огнем, побуждавшим его к беспрерывной деятельности и проявлениям импульсивной вспыльчивости. При этом он был маленького роста, плотный, с короткой шеей и высокими плечами. Из-за этих особенностей ему дали шутливое прозвище — «Самовар-паша». Кипучая энергия «Самовар-паши» в войне с Турцией на Балканах принесла ему звание фельдмаршала и почетную добавку к фамилии — Забалканский.

Фельдмаршалу Дибичу, находившемуся в 1830 г. с войсками в Бургасе, сообщили, что в Петербурге умерла его жена. Как рассказывали очевидцы, фельдмаршал успокаивал себя следующими словами: «Итак, отныне я весь буду принадлежать России!»

Генерал И. Паскевич, сменивший Ермолова на посту главнокомандующего на Кавказе, отличился своими победами над персами в 1826—1828 гг. Узнав, что Персия вновь хочет начать войну, он направил наследнику персидского престола Аббасу-Мирзе письмо с предупреждением о ждущих Персию бедах. Использовал он и такой довод: «Англичане вас не защитят. В Азии мы можем завоевать государство, и никто ни слова не скажет; это не в Европе, где за каждую сажень земли может возгореться кровопролитная война».

В русско-турецкой войне 1828—1829 гг. генерал Паскевич действовал быстро, смело и решительно. Осадив в июне 1828 г. Каре, он послал записку коменданту этой крепости: «Пощада невинным, смерть непокорным, час времени на размышление», и турецкий гарнизон сложил оружие.

После усмирения польского восстания 1831 г. фельдмаршал И. Паскевич пребывал наместником в Варшаве. Однажды в его отъезд из Варшавы там умер один из генералов. Узнав о похоронах и недовольный распоряжениями о погребении, сделанными варшавским генерал-губернатором, Паскевич объявил тому выговор. Ставший осторожным, генерал-губернатор как-то пишет фельдмаршалу, вновь отъехавшему из Варшавы: «Долгом считаю испросить разрешения вашей светлости, как на случай смерти Жабоклицкого (одного из чинов Польского двора) прикажете вы хоронить его?» Жабоклицкий в то время вовсе не был болен, а только стар.

Во время польской кампании 1831 г. соблюдение порядка при переправе войск через реку Hyp было поручено генералу И. Мартынову, который пропускал офицерские фургоны и телеги по чинам владельцев. Когда один фургон, запряженный четверкой лошадей, смело пошел вперед, Мартынов остановил его: «Чей фургон?» — «Графа Шереметева»,— уверенно отвечал кучер. «Не надо графа. Чин? чин?» — потребовал Мартынов. «Корнет, ваше превосходительство».— «Чин сгубил! Назад!» — скомандовал Мартынов.

В 1837 г. Николай I, отправившись в поездку по России, присутствовал в Вознесенске на военных маневрах. Внимание Николая привлекли действия генерал-адъютанта Витта, начальника кавалерии, который вдруг начал отступать. «Что бы это значило? — спросил государь у стоявшего рядом генерала А. П. Ермолова.— Ведь никакой видимой причины для отступления нет». «Наверное, ваше величество, граф Витт принял учения за настоящую войну»,— ответил Ермолов.

Объезжая в 1837 г. Россию, Николай I посетил и Дон. В Новочеркасске он устроил смотр казачьих войск, которым он остался не очень доволен. Вечером царь был приглашен атаманом Власовым на бал, после которого записал такой вывод в своем дневнике: «Устройство и роскошь праздника еще более меня убедили, что казаки переменяли прежнюю суровость своих нравов на утонченные наслаждения образованности. К несчастью, для восстановления прославленной их удали нужна бы продолжительная война».