Русская военная история в занимательных и поучительных примерах. 1700 —1917 - Николай Ковалевский

В Петербурге атаман М. И. Платов был приглашен на обед во дворец к императрице Марии Федоровне. Раскланиваясь после обеда с императрицей, Платов нечаянно зацепил саблей дорогую фарфоровую вазу, которая упала и разбилась. Атаман не смутился и весело заметил: «Недаром есть пословица: чего казак не возьмет, так разобьет».

Атаман Платов ездил со своими друзьями погостить в Царское Село. «Вы, наверное, там гуляли?»— поинтересовалась у него одна придворная дама. Платов, по-своему разумея слово «гулять», ответил: «Нет, сударыня, до гульбы дело не дошло, осушили только бутылки по три на брата».

Когда атамана Платова, гостившего в Петербурге, спросили: «Не лучше ли здесь, чем на Дону?», он ответил: «Здесь, конечно, очень хорошо, даже прекрасно, но на Дону лучше, хотя там нет знаменитых петербургских салонов, которые нам, казакам, вовсе не нужны».

М. Платов в 1814 г. в свите царя Александра I ездил в Лондон. Там ему понравилась одна молодая англичанка, и он забрал ее с собой. Тем, кто удивлялся этому, атаман отвечал, что взял ее «не для физики, а больше для морали; она — девка добрая и благонравная, к тому же бела и дородна, как наша русская баба».

Адмирал П. Чичагов, после своих неудачных действий при Березине в 1812 г., впал в немилость и, получив положенную по чину пенсию, поселился за границей. Обидевшись на Россию, он раздраженно отзывался о ней. Его знакомый, П. Полетика, выслушав в Париже язвительные суждения адмирала о России, с улыбкой заметил ему:

—  Признайтесь, однако, что есть и в России одна вещь, которая весьма хороша.

—  Что вы имеете в виду?

—  Те деньги, которые вы от нее получаете.

Генералы М. Милорадович и Ф. Ушаков по моде того времени любили изъясняться на французском языке, хотя сильно коверкали его. Однажды за обедом во дворце у царя они сидели рядом с генералом А. Ланжероном (французом на русской службе) и о чем-то горячо спорили. По окончании обеда Александр I поинтересовался у Ланжерона, о чем те говорили. «Извините, ваше величество,— ответил, смеясь, Ланжерон,— я их не понял, они разговаривали по-французски».

Генерал Н. Раевский, герой Бородино и многих других сражений, выйдя в отставку, взял себе в имение управителем одного бедного майора, заметив с горечью, что тот был заслуженный офицер, отставленный за военные отличия с мундиром без штанов.

Когда в 1814 г. генерал-губернатор Москвы Ф. Растопчин передал свой пост генералу А. Тормасову, то не удержался от каламбура: «Москву подтормозили, видно, прытко шла». Тормасов ответил также в шутливом духе: «Ничуть не прытко, она, напротив, была растоптанной».

Дед знаменитого героя Плевны и Шипки И. Н. Скобелев был боевым генералом, честным и добрым человеком, но и сторонником некоторых своеобычных традиций русской старины. Так, он считал, что «на Руси без розог и батогов, в известной и разумной мере, нет и не может быть спасения». Однажды, ознакомившись с «завиральными, либеральными стишками» молодого Пушкина, он писал в петербургскую полицию, что «не мешало бы посечь этого писателя», и в дальнейшем оставался при том же мнении.

Когда книга воспоминаний Дениса Давыдова о партизанской войне с Наполеоном была отдана на просмотр председателю военно-цензурного комитета Михайловскому-Данилевскому, Пушкин иронически заметил: «Это то же самое, как если бы князя Потемкина послали к евнухам учиться обращению с женщинами».

Пушкин подшучивал над Денисом Давыдовым: «Военные думают, что он отличный писатель, а писатели уверены, что он отличный генерал».

Одна вдова, очень любившая рассказывать всем о биографии своего мужа-генерала, довольно заурядного человека, преследовала Пушкина просьбой написать стих для надгробия супруга. В отместку за назойливость Пушкин придумал следующую надпись по мотивам биографии:

Никто не знает, где он рос, но в службу поступил капралом, французским чем-то ранен в нос и умер генералом.

Генерал-лейтенант Е. Чаплиц, участник войн с Наполеоном, был известен не только своей храбростью, но и привычкой к длинным рассуждениям, нескончаемым рассказам. Генерал-адъютант В. Апраксин приходит однажды в Варшаве к великому князю Константину Павловичу и просится у того в отпуск на месяц. «В чем такая надобность?»— спросил великий князь. «Завтра ко мне придет в гости генерал Чаплиц, который обещает кое-что рассказать. Так что раньше месяца я, ваше высочество, никак не отделаюсь».

Адмирал Н. Мордвинов, имея ум, просвещенный английским образованием, скептически оценивал деятельность Государственного совета и кабинета министров, членом которых он состоял с 1817 г. Наблюдая за их работой и ее результатами, он сделал такой вывод: «Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства решительно нельзя принять никаких мер».

Адмирал В. Головнин, известный своими морскими экспедициями, в 1823 г. был назначен генерал-интендантом российского флота. Изучив флотское хозяйство, он пришел в уныние от беспечности, царившей в морском ведомстве, и сделал такой главный вывод: «Крадут». В статье «О злоупотреблениях в морском ведомстве» он классифицировал эти злоупотребления на несколько родов, особо выделив среди них «неизбежные и необходимые». Для изжития последних Головнин стал проводить реорганизацию флотского хозяйства.

В период царствования Александра I (1801—1825 гг.) ему много приходилось заниматься военными делами. Под его руководством Россия вела войны с наполеоновской Францией, Ираном, Турцией, Швецией, которые закончились успешно. Совершая осенью 1825 г. поездку по Крыму с его благодатными местами, Александр с грустью произнес: «Хорошо бы взять здесь клочок земли и зажить спокойно. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок положены отставка и отдых». Через несколько недель Бог призвал к себе уставшую душу Александра.

Делегация от Сената, Государственного совета и Синода просила Александра I принять титул «Благословенного» и разрешить в его честь возвести в Петербурге торжественный памятник. Царь отказался от таковых почестей в специальном указе, где он записал такие слова: «Да соорудится мне памятник в чувствах ваших, как оный сооружен в чувствах моих к вам. Да благоденствует Россия и да будет надо мною и над нею благословение Божие!»

Фельдмаршал князь М. Волконский и граф А. Аракчеев по своему положению ближе всего стояли к Александру I. О характере их взаимоотношений лучше всего говорит письмо Волконского к его другу Закревскому, отправленное в 1825 г. из Таганрога, где неожиданно смертельно занемог царь: «Проклятый Змей (Аракчеев) и тут отчасти причиною сего несчастия, ибо в первый день болезни Государь занимался чтением полученных им бумаг от Змея и вдруг почувствовал ужаснейший жар, вероятно, происшедший от досады, слег в постель и более уже не вставал. Не правду ли я говорил вам, что изверг сей губит Россию и погубит Государя?»

Когда Аракчеев, наконец, подал в отставку, Закревский, военный губернатор Москвы, писал фельдмаршалу Волконскому: «О Змее, по слухам, знаю, что он при начале весны намерен ехать в Карлсбад к водам; но, верю, не для того, чтобы отогреть свое ядовитое замерзшее жало, а чтобы скрыть себя от отечества, которое смотрит теперь на него как на чудовище».

Проведя последние годы жизни уединенно в своем имении в Грузине, генерал Аракчеев, умирая, сказал: «Теперь я все сделал и могу вернуться к императору Александру».

Генерал М. А. Милорадович, вспоминая после войны битву под Бородино, за которую он получил алмазные знаки ордена Александра Невского, не без веселости рассказывал: «Как град сыпались на нас ядра, картечи, пули и бриллианты».

Милорадович, командовавший после Отечественной войны 1812 г. гвардейским корпусом, очень ценил награды, полученные за боевые подвиги, но к своим заслугам в мирное время относился иначе. «Убедительно прошу ваше величество,— писал он Александру I,— не награждать меня. ...По мне лучше выпрашивать ленты другим, нежели получать их, сидя у камина».