Избранное - Александр Гитович

3. «Вот она — дорога торная…»

Вот она — дорога торная,Вот она — твоя расплата:Не помогут ни снотворное,Ни больничная палата.

Все равно душа измаяна,И живет она во мраке,Как собака без хозяинаИ хозяин без собаки.

4. «Хоть не один лежишь без сна…»

Хоть не один лежишь без сна —Другие тоже вроде,А на миру и смерть красна,Как говорят в народе.

А там, где был здоровых суд,Там — по своей природе —Стакан воды не поднесут,Как говорят в народе.

5. «Не потому, что опустились руки…»

А. Т. Чивилихину

Не потому, что опустились руки,А вышло так, что в горестной разлукеЯ не довел работу до конца.

Мой старый друг! Я вспомнил на мгновеньеЗловещее твое стихотворенье:«Когда ожесточаются сердца».

1962

Глава, не вошедшая в поэму «ГОРОД В ГОРАХ»

Как далеко до Азии.ДеревьяВсю ночь бушуют на снегу седом.В Елизаветине,В глухой деревне,Литфонд мне приготовил стол и дом.Наполнил лампы светлым керосином,И, наконец,Желая мне добра,Хотел, чтоб я писал пером гусиным,Но я не отдал вечного пера.

Вы знаете —Само понятие «вечный»Приятно для поэта.Что-то в немГорит в годах эпохи быстротечнойЧестолюбивых замыслов огнем.И вот теперь мы не в своей тарелке,Когда природа шепчет нам хитро:— Нехорошо, чтоб вечные безделкиПисало вечное твое перо.Прислушайся, усилий не жалея,К зеленому изделию «Прометея»,Оно скрипит тебе в тиши ночной:«Уж если ты вооружился мной,Раскинь мозгами, милый человек,Пиши надолго — если не навек».

Как хорошо болтать на эту тему,Когда заря зажгла свои огни.А севшему впервые за поэмуНе избежать излишней болтовни.Что ж, болтовней залечиваешь раны.Я не имел — в коротеньких стихах —Возможности поговорить пространноИ о своихИ о чужих грехах.А тут валяй, дружище, днем и ночьюНе упускай возможности такой.И водит дьявол болтовни, как хочет,Поэта неуверенной рукой.

Но меру знай:Смиряй свои мечты,А то совсем заговоришься тыИ сможешь уподобиться поэту,Который тем обрадовал планету,Что, чудною невинностью влеком,Любимую свою назвал «дубком».

Да это что!Я знаю поименноТех, поднятых случайною волной,Братишек, окружающих знаменаЕще доходной лирики блатной,Явившихся незваными гостямиВ военный лагерь,Приглашая насСменить ремень на поясок с кистями,Винтовку бросить — и пуститься в пляс.

Мы помним их,Когда у самовараЗатренькает зловещая гитараИли жаргон бесстыдно воровской...Нет, братцы, нет.Уж лучше Луговской.

А лучше — мне подумалось —ДвиженьеТой молодежи, рвущейся вперед,Что не продаст республику в сраженьеНе хнычет в жизниИ в стихах не врет.Мир хорошо, по-моему, устроен.Я — за него.И я веду к тому,Что вот уже — не двое и не троеТеперь любезны сердцу моему.Вы скажете —Январскою тоскоюПолемика пустая рождена,И автора коснулась седина,И он смешон с наивностью такою,Короче —Груз ему не по плечам,И, на обратной стороне медали,Заметно всем, что это нервы сдали,Что душу тратит он по мелочам.И многое еще у вас найдется,Чтобы совсем унизить стихотворца.Друзья мои!Вас хлебом не корми,А дай поиздеваться над людьми.

Но тут шалишь.Тут даже не минутаСлучайной слабости.Тут сам с собойПоговорил поэт довольно круто,Но он — живой.И он не бьет отбой.Табак дымит — и трубка разгорелась,Свет ремесла идет ко мне опять,И эту наступающую зрелостьМне тяжелей, чем молодость, отдатьВ пустынный клуб редакций и журналов.……………………Да и к тому же просто надоелоВыслушивать советы —Каждый радУчить других,А разобраться делом,Так врач больного хуже во сто крат.

Другое дело —С дружеских позицийМне указать на промах боевой,—Что неразумно столько провозитьсяНад бестолковой этою главой,Узнать ночной бессонницы соседствоИ увидать к утру, часам к шести,Что это не глава,А просто средство,Чтоб хоть немного душу отвести.

1938

Из драматической поэмы «ЛЕРМОНТОВ»

...Я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы. Человек подал письмо, Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел. Я испугался и хотел спросить, что такое? Но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость — прочти», — и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве Лопухиной.

Лермонтов один у себя, на Садовой. Он сидит за столом, гусарский мундир висит на спинке кресел. Рубашка, в которой он остался, бела ослепительно. На столе бутылки, много бутылок. И слышится, чудится Лермонтову спор двух голосов, от которых ему никак не избавиться.

Лермонтов

Ладно, если мне уж вас не унять, то хоть говорите по порядку.

Первый голос

Не торопись. Ты будешь стар и сгорблен,Но, вспоминая прожитые дни,Не оскорби ее в минуты скорби,За тень измены женской не кляни.Пусть в этой, мертвой для тебя, столицеОстанется живое существо,Кому ты сможешь верить и молиться,Кем любоваться и простить кого.Ты говорил: «Мы все сгнием и сгинем,И, празднуя короткий век земной,Я не богам молился, а богиням», —Неправда. Ты молился ей одной.Она влекла пути иные меритьИ в тайны-тайных дверь приотворить.О, не монах — мятежник должен веритьНе Авель — Каин с небом говорить!И эти годы странствий и разлуки,Пока ты шел за роковой рубеж,Она к тебе протягивала руки,Благословив на подвиг и мятеж.

Второй голос

Ложь вкрадчива, но истина упряма.Открой глаза, уверься, и покиньМир, где давно бордель на месте храмаВ бордель пристроили твоих богинь,Всех до единой. И они отличноТам прижились. И платят им сполна,Наличными. Валюта безразлична:Чины и деньги, власть и орденаИ просто мускулы. И даже виршиТвоих приятелей — всё в ход идет,Всё предлагают на любовной биржеИ всё годится. Лишь любовь не в счет.Лишь горестное сердце человека,Лишь потрясенная его душаНа рынках девятнадцатого векаДавным-давно не стоят ни гроша.Я — разум твой. Нельзя одновременноОбманом жить и правдою. Скажи,Чем любоваться — низостью измены?Чему поверить — слабости и лжи?Пока ты жив — мне пировать с тобою.И ты утешься. Ты молчи и пей.За мелкий дождь над мелкою судьбою,За бурю над могилою твоей.

Лермонтов

Хорошо, я подумаю. А теперь идите оба к черту, а я пойду спать. Утро вечера мудренее.

1945—1962

Упрек

Был я молод и грешен,Но рассудок сберег —

Оттого неизбеженЭтот грустный упрек.

Он упрям и взаимен,Он не стар и не нов,

Он — как праведник ПименИ Борис Годунов.

Полон вечной печали,Он не всем по плечу:

То, что мне не прощали,То и я не прощу.

Он почти неизмененДо конца своего,

Он вполне современен —Даже больше того.

1962