Проводки оборвались, ну и что - Андрей Викторович Левкин

красоты: баночки, скляночки, воспоминания; темы, не употребленные телом, стали как минералы. Статуя оценивает, выбирает, достраивает себя тем, на что обратила внимание. Растет. Накопленное отшелушивается, лохмотьями. Иногда отваливается пластами, как слои реклам со щита. Поверх наклеится новое. Когда кто-то окаменевает, это красиво: вот прямоугольный заснеженный плац (должен же в тексте появиться снег). Он ровно утаптывает его по периметру, против часовой стрелки – почему-то против, по прямоугольной сужающейся спирали. Снаружи внутрь, строго ровно. Дойдет до центра – остановился, дальше некуда, снег заметает плац, его тоже, и он сделается статуей, которая там была всегда. Можно разбросать по снегу густую черешню, темно-бордовую, произвольно – для красоты, глядя сверху. Нет, кроме этого, ничего, счастье тут.

Кто не статуя, тот рассылает дроны, за ними не следит, это там еще какие-то сотрудники встроят новости в промежуточное существо. Не знаю, как этот вариант включается. То ли вообще исходный, то ли какой-то рычажок, сдвинулся фиксатор. Он сдвигается, но обычно примерз, клавиша залипла. Но сдвинуть можно, если сообразить, что где-то там что-то такое должно быть. Ну и так далее. Например, во время работы автора нет, текст для него и будет промежуточным существом. Теперь мы (пишущий и читающий) находимся здесь, в нем. Оно само себя делает, еще и идентифицируя автора, который навсегда останется текстом, если из него не уйдет.

Потому что какое мне дело до Сансуси? Никакого, как вначале, так и сейчас. Смотришь вокруг словами, дроны кружат над территорией: статуи, бордовая голова, виноградные террасы, желто-белый дворец, запачкавшиеся фавны и нимфы под крышей, красно-белый дворец, Эйлер, принцесса Анна, рокеры, кампус, Триумфальные ворота, аллеи, заросший парк, сосны, двойной альбом местной музыки, тропинка через луг, две пальмы в кадках, магнолии, фонтан, обнимающая гуся, картошка на каменной плите, Коммуны и университет, ухающие горлицы, отсутствие запахов, пустота, посетители расходятся, вечереет. Мельница мелет пустоту, отчего появляются новые элементы, мелкие и незаметные: такое вещество, такая частота, такая субстанция с такой-то долей сырости. Поглядел в любую точку, и уже понятно как там. Не в подробностях, примерно. Никогда не был в цехе, где коптят кур, но там же – если соотнестись – более-менее понятно, это как в фотографию войти. За вычетом деталей: что за паузы в процессе, чем тогда занимают себя сотрудники. Надоел ли им ольховый дым, едят ли они это. Интересно же.

Разные дроны видят разное, между ними все время что-то перекидывается, через какие-то интерфейсы, связки-трубки-разъемы. Пересылаются мессиджи, передается суета, виды из окна, шумы, запахи. Перетекание и будет главным, а сансуси, süß склеит все, дроны сделаются статуями, приклеились к воздуху. Останется линия, отрезок между лиловым колышком и промежуточным существом. Не надо их никак себе представлять. Или как угодно. Можно нарисовать две точки, соединить линией. Кривой или пунктирной, можно без линии. И без точек. Учел новые обстоятельства, ну и ok. Неважно, как это устроено, достаточно знать, что оно существует.

В другой раз, в Аахене, было так: на стене в переулке возле спуска к проходу через Alter Posthof надпись, граффити – ZUSTAND: UNKLAR. На немецком понятно, но я захотел уточнить – какое именно это состояние на русском. На unklar приложение дает «неясно», «неопределенно», «неясно», «смутно». Что из них при обратном переводе даст именно unklar? Набираю «н», ниже сразу появляется «n», а еще ниже, небольшими буквами nichts ist vollständig (suggestions from your history) и перевод: «ничто не сплошь». Все так и устроено, несомненно.

А в Сансуси к вечеру совсем пусто. Свет какой-то очень сизый – небо отражается в пруду, статуи вокруг делаются совсем белыми. Запахло табачным дымом – ну, это моя сигарета.

Sprenkstrasse + хвост кота G

Рига, улица Авоту. Тут не так, что художественное; что ли, естествоведение. Шел по улице, дождь, зашел в бар. В незнакомый, точнее – не знакомый изнутри, мимо проходил часто. На Авоту их когда-то было не меньше, чем на Bořivojov’ой в Верхнем Жижкове, а там они через сто метров по обеим сторонам вдоль всей длины. Здешний фактурно как бы уже из Нижнего Жижкова, а при чем тут, собственно, Прага. Возможно, это сообщает, что в основе скопления не индивидуальные сознания владельцев, а природная скучиваемость: есть такие районы и улицы, где их много. В этот я не заходил потому, что по дороге он мне ни то ни се, проходишь. Да там и тротуар узкий, почти протискиваешься – не заметил мимо чего, куда уж увидеть вывеску. Еще и между остановками.

Теперь заглянул: да, появилось еще одно место, куда можно будет заходить. Не часто – чтобы не сделаться там своим. В этом ничего такого, но было бы неправдой. А там так устроено, что раз уж зашел, то как-то и вписываешься: ощущаешь, что вписался, допустив, что это можно будет делать и впредь. В такие, неопределенные точки заходишь по этому ощущению. Не то что чувствуешь себя местным, как-то иначе, деликатное решение. В СПб часто, в Вене практически всюду. В других городах иначе, в той же Праге не очень-то. Может, зависит от языка, но не обязательно – в лондонских пабах тоже как-то не этак. Не связано с тем, кто ты и откуда, – иначе. Здесь тоже были определенные сомнения, а я по Авоту хожу лет 60, что мне тут чужое.

Бар в полутораэтажном доме (мезонин в одно окно, с печной трубой), сейчас там только барменша и пара: дама лет ≈ 60, в тельняшке, мужчина ≈ под 80. Невнятный, сидит наособицу, но не дуется, умиротворен. Кремовая куртка. Потом окажется англоязычным иностранцем, а дама-то не иностранка, вовсю здешняя. То есть у него в баре не туризм, включен в процесс конкретно. Сижу: лето, дождь, с улицы пахнет машинами – полшестого, едут с работы, а улица узкая, одна полоса в каждую сторону. Та, что от центра, для троллейбусов и маршруток. Велосипедам можно. Напротив школа танцев, типа «Студия степа», ало-оранжевая вывеска.

Два помещения, маленьких. От входа – стойка, слева два тесных столика. Вероятно, раньше там курили, да и справа тоже: четыре столика и дыра в кулисы – подсобка, туалет. Локал как локал. Не последний такого типа в районе, но их немного. Прочие уже так-сяк выеживаются в сторону актуальных стилистик. Авоту – не на окраине, здесь центр – а в Риге это то, что между рекой и железной дорогой, полукругом отделяющей часть города. Авоту определяет район вдоль себя, один-пять (в каком ее конце как)