Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 2. Стихотворения. Поэмы (1910–1913) - Николай Степанович Гумилев

Иона, я же не таковский.

89

Я вежлив с жизнью современною,

Но между нами есть преграда,

Всё, что смешит ее, надменную, —

Моя единая отрада.

Победа, слава, подвиг — бледные

Слова, затерянные ныне,

Гремят в душе, как громы медные,

Как голос Господа в пустыне.

Всегда ненужно и непрошено

В мой дом спокойствие входило;

Я клялся быть стрелою, брошенной

Рукой Немврода иль Ахилла.

Но нет, я не герой трагический,

Я ироничнее и суше,

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Он помнит головы курчавые,

Склоненные к его подножью,

Жрецов молитвы величавые,

Грозу в лесах, объятых дрожью.

И видит, горестно-смеющийся,

Всегда недвижные качели,

Где даме с грудью выдающейся

Пастух играет на свирели.

1913 г.

90

Никогда не сделаю я так:

Исповедать всем мои привычки.

Как! Носить клеймо позорной клички —

О самом себе слагатель врак.

Лучше буду я курить табак,

А Мочульский пусть дает мне спички.

И другие птички-невелички

Говорят сонеты так и сяк.

У меня уже четыре книги,

Мальчик и жена — мои вериги.

И не стану я писать сонет,

Любят только дети упражненья.

Если я поэт, то без сомненья

Вам на просьбы я отвечу «нет».

91. Персей

Скульптура Кановы

Его изда́вна любят музы,

Он юный, светлый, он герой,

Он поднял голову Медузы

Стальной, стремительной рукой.

И не увидит он, конечно,

Он, в чьей душе всегда гроза,

Как хороши, как человечны

Когда-то страшные глаза,

Черты измученного болью,

Теперь прекрасного лица...

— Мальчишескому своеволью

Нет ни преграды, ни конца.

Вон ждет нагая Андромеда,

Пред ней свивается дракон,

Туда, туда, за ним победа

Летит, крылатая, как он.

92

Понять весь мир какой-то странный сложным

Огромною игрушкой сатаны,

Еще не сделанным, где сплетены

Тьма с яркостью и ложное с неложным.

Суровый бард, в боренье с невозможным

Любовь как знамя поднял ты, и сны

У розовой подслушал ты луны,

Что сердце девы делает тревожным.

Едва заслышим мы заветный звук

В твоем органе гулком и протяжном,

Смущается покой наш бледный, вдруг

Каким угрюмым явит мир и важным

Иоанна «Откровенья» голос нам

И вторит, кажется, его словам.

93

Какое счастье в Ваш альбом

Вписать случайные стихи.

Но ах! Узнать о ком, о чем, —

Мешают мне мои грехи.

94. Вилла Боргезе

Из камня серого иссеченные вазы

И купы царственные ясени, и бук,

И от фонтанов ввысь летящие алмазы,

И тихим вечером баюкаемый луг.

В аллеях сумрачных затерянные пары

Так по-осеннему тревожны и бледны,

Как будто полночью их мучают кошмары

Иль пеньем ангелов сжигают души сны.

Здесь принцы грезили о крови и железе,

А девы нежные о счастии вдвоем,

Здесь бледный кардинал пронзил себя ножом...

Но дальше, призраки! Над виллою Боргезе

Сквозь тучи золотом блеснула вышина, —

То учит забывать встающая луна.

95. Флоренция

О сердце, ты неблагодарно!

Тебе — и розовый миндаль,

И горы, вставшие над Арно,

И запах трав, и в блеске даль.

Но, тайновидец дней минувших,

Твой взор мучительно следит

Ряды в бездонном потонувших,

Тебе завещанных обид.

Тебе нужны слова иные,

Иная, страшная пора.

...Вот грозно встала Синьория,

И перед нею два костра.

Один, как шкура леопарда,

Разнообразен, вечно нов.

Там гибнет «Леда» Леонардо

Средь благовоний и шелков.

Другой, зловещий и тяжелый,

Как подобравшийся дракон,

Шипит: «Вотще Савонаролой

Мой дом державный потрясен».

Они ликуют, эти звери,

А между них, потупя взгляд,

Изгнанник бледный, Алигьери

Стопой неспешной сходит в Ад.

96. Венеция

Поздно. Гиганты на башне

Гулко ударили три.

Сердце ночами бесстрашней,

Путник, молчи и смотри.

Город, как голос наяды,

В призрачно-светлом былом,

Кружев узорней аркады,

Воды застыли стеклом.

Верно, скрывают колдуний

Завесы черных гондол

Там, где огни на лагуне

— Тысячи огненных пчел.

Лев на колонне, и ярко

Львиные очи горят,

Держит Евангелье Марка,

Как серафимы, крылат.

А на высотах собора,

Где от мозаики блеск,

Чу, голубиного хора

Вздох, воркованье и плеск.

Может быть, это лишь шутка

Скал и воды колдовство,

Марево? Путнику жутко,

Вдруг... никого, ничего?

Крикнул. Его не слыхали,

Он, оборвавшись, упал

В зыбкие, бледные дали

Венецианских зеркал.

97. Болонья

Нет воды вкуснее, чем в Романье,

Нет прекрасней женщин, чем в Болонье,

В лунной мгле разносятся признанья,

От цветов струится благовонье.

Лишь фонарь идущего вельможи

На мгновенье выхватит из мрака

Между кружев розоватость кожи,

Длинный ус, что крутит забияка.

И его скорей проносят