Под чужим именем - Валерий Горшков

Сомов снова потянулся к пачке, достал папиросу, закурил.

– В тот день она не сказала ни «да», ни «нет». Попросила две недели на обдумывание… Мы не виделись ровно тринадцать дней, которые показались мне вечностью. Я потерял сон и аппетит. Круглые сутки думал только о Линь. А когда мы наконец встретились, готов был носить ее, опаздавшую на целый час, на руках от радости. И, разумеется, первым же делом спросил о ее решении. Справедливо полагая, что в случае отрицательного ответа она бы попросту не пришла на свидание и тихо исчезла из моей жизни. Ведь я даже понятия не имел, где она живет. Я ничего о ней не знал! Мы расставались все время в одном и том же месте. Еще во вторую нашу встречу я дал обещание, что не стану за ней следить. В ее удивительных навыках замечать слежку я уже имел возможность убедиться. Поэтому даже не пытался… Хотя, разумеется, сгорал от любопытства…

Ботаник шумно вздохнул и покачал головой.

– Она улыбнулась, поцеловала меня и сказала, что даст ответ вечером. В конце свидания. И мы почти сразу направились в нашу квартирку с огромной скрипучей кроватью. Помню, Линь в тот раз была особенно темпераментна, я бы даже сказал – неистова. Я наивно думал, что за три минувших месяца научился у нее всему, что касается техники ласк, испытал все нюансы плотского блаженства, какие только может подарить женщина. Я ошибался. Она так завела меня, что я тоже проникся этим безумством и впервые в жизни смог пять раз подряд… – Сомов грустно улыбнулся. – И наверняка смог бы еще столько же, но тут дверь спальни неожиданно распахнулась. На пороге стояли три огромных узкоглазых громилы, при виде которых обнаженная Линь громко вскрикнула, уронила лицо в ладони и заплакала. Я сразу догадался, что означает этот неожиданный визит и с кем мне сейчас предстоит разбираться. Я накинул на Линь простыню и приготовился к самому худшему. Из–за спин молчащих громил вышел скромно одетый китаец лет шестидесяти и, видимо, будучи отлично осведомлен о моем знании их языка, утвердительно сказал: «Значит, ты и есть тот полурусский–полунемец, с которым встречается Линь». Я молчал. «Ты хочешь, чтобы я отпустил ее насовсем?» Я сказал: «Да, хочу». Спросил, кто он такой и почему Линь скрывает от меня свою жизнь. Cтарик сказал, что Линь – дорогая профессиональная шлюха с острова Тайвань, которую, начиная с восьми лет, мастерицы плотских ласк специально учили искусству любви. Он ее купил три года назад – как куклу – во время путешествия по Китаю. И сейчас Линь – его частная собственность. Его личная вещь. Одна из пятнадцати живущих во Владивостоке любовниц. Когда же старик назвал себя, я понял, что наши с Линь дела плохи. Потому что триада – а тем более ее главари – ненавидят воров. По их законам я без спроса использовал его вещь. Значит – фактически украл ее…

– Триада? – Весь обратившийся в слух и напрочь позабывший про гудящие, порезанные ноги, Слава почувствовал, как у него засосало под ребрами. По спине пробежал холодок. – Тайное китайское общество?!

– Триада не одна. Их – десятки, если не сотни. У каждой свое название, свои знаки отличия. Свои законы. Во многом схожие. Некоторые из организаций активно действуют и за пределами Китая, в том числе и на русском Дальнем Востоке, где в те смутные времена безвластия, когда «белые» уже на все плевали, а «красные» еще не пришли, какого сброда только не ошивалось… Эти многоголовые гидры, триады, существуют многие столетия. И будут существовать еще сто тысяч лет. До Судного дня. О жестокости их всемогущих главарей, с которыми на протяжении многих поколений не могли справиться даже китайские императоры, ходят легенды. И я, как любой приморский мальчишка тех лет, был краем уха наслышан об этом тайном братстве. Но, слава богу, никогда еще не сталкивался с членами триады в реальной жизни. Тем более – с главарем. Уже потом, гораздо позже, я стал задумываться, что этот Мао вряд ли был самый большой господин в их шанхайской триаде, но где–то очень–очень близко к вершине – безусловно. Своего рода генерал–губернатор Владивостока. По крайней мере за последующие годы я лично убедился, что одно его имя, произнесенное вслух, заставляло всех без исключения городских китайцев дрожать от страха и почтения, как осиновый лист на ветру. В отличие от русских и всех остальных живущих во Владивостоке народов китайцы всегда знали, кто в доме хозяин. По крайней мере для их косоглазого племени… Господин Мао!.. Видимо, старик по моему растерянному выражению лица понял, что мне не надо растолковывать, что такое триада, с чем ее едят и чем мне грозит столь пристальное внимание с его стороны. Поэтому сразу перешел к делу. Сказал, что я – вор, потому что, согласно их законам, не имел права использовать в своих личных целях чужую собственность. За такое преступление мне грозит или смерть, или принудительная кастрация, или обривание головы налысо и нанесение на лоб позорного клейма, чтобы все прохожие знали, что я покусился на чужое имущество. Но он, господин Мао, польщен моим столь редким среди русских юношей знанием его родного языка, а поэтому готов оказать мне любезность, проявить великодушие – и предложил самому выбрать любое из трех наказаний. После чего его раскосые добры молодцы приведут приговор в исполнение. Здесь и сейчас…

Сомов ухмыльнулся. Затушил в блюдце вторую папиросу. Разогнал рукой повисшие над столом клубы дыма.

– Я взглянул на плачущую Линь, обнял ее и спросил у старика, что будет с ней. Мао сказал, что еще не решил. Или сначала отдаст ее на поругание своим людям, или просто быстро убьет. Чтобы не мучилась. Окончательное решение зависит в том числе и от меня. Сказал – и гаденько так ухмыльнулся, – вспомнил Леонид Иванович, скрипя зубами. – Шансов спастись самому и спасти Линь только с помощью грубой силы, в одиночку раскидав трех громил–телохранителей Мао, каждый из которых был весом полтора центнера, у меня, понятное дело, не было никаких, в минус двадцать четвертой степени. Эти ребята имели отличную подготовку и крепкие нервы, раз старик доверил им охрану своего драгоценного тела. Да и сам он, судя по упорно маскируемой старческими замашками живости реакций и телодвижений, в молодости прошел школу восточных видов борьбы… На крайний случай у молодцов при себе наверняка имелось огнестрельное оружие… В общем, я сказал Мао, что пусть лучше убивают. Я был почти уверен, что этого не случится. Ведь не зря же первым вопросом старика был такой – хочу ли я получить Линь насовсем? Следовательно, он готов сделать мне предложение. А для начала просто хочет проверить меня на вшивость… Услышав мой ответ, Мао кивнул. И сказал, что на другое и не рассчитывал. Потому как мой сэнсэй, Такаси Ямогата, отзывался обо мне как о крепком духом юноше, из которого в будущем может получиться хороший боец. Они даже это обо мне знали…

Профессор нахмурился. Снова потянулся было к коробке «Герцеговины Флор» и даже взял ее в руки, но в последний момент брезгливо захлопнул крышку и резким движением отодвинул папиросы.

– Мао сказал, что готов продать мне Линь за какую–то совершенно нереальную по тем временам сумму. Помню, что я тогда подумал – не из расчета или жадности, а просто так, в качестве сравнения, – что за такую кучу денег можно запросто купить три новых американских автомобиля фабрики Форда. А еще подумал, что от богатства старик потерял чувство реальности. Нашел у кого спрашивать – у студента! Мой отец к тому времени, опасаясь новой власти, отбыл в Германию, мать окончательно тронулась рассудком на почве религии и постоянно ошивалась в церкви, так что я зарабатывал на жизнь сам, служил учеником при еврейской адвокатской конторе, перебиваясь переводами с немецкого и частными занятиями для тупых школьников, которых родители во что бы то ни стало хотели пропихнуть в институт. Все деньги уходили на еду, плату за квартиру и снисходительно позволяющую покупать себе скромные подарки Линь… Я ответил Мао, что у меня нет таких денег. Но ради любимой я готов на все… Старик, видимо, только этого и ждал. Снова закивал, как китайский фарфоровый болван, и сказал, что в качестве исключения может дать мне возможность отработать названную сумму. И даже, сверх того, получить еще ровно столько же, в золотых царских червонцах. Если я согласен, то должен ответить прямо сейчас. Тогда и я, и Линь останемся живы. Он уйдет и заберет с собой девушку. С ней будут хорошо обращаться и не станут наказывать. Я смогу получить ее сразу после выполнения работы. Я, понятное дело, спросил, что мне предстоит сделать. Просто чтобы понять, по силам мне это или нет. Знаешь, что ответил Мао? «А разве это имеет значение ради спасения двух любящих жизней?» Тогда я был молодой и глупый, поэтому согласился с ним. Ради Линь я готов был вплавь добраться до Сахалина или разобрать по кирпичику весь Владивосток. Сейчас, спустя двадцать два года, я понимаю, что цена твоего личного счастья все–таки имеет значение. Но тогда все было иначе… В общем, я согласился. Даже не зная, в чем именно заключается работа, но интуитивно готовясь к самому худшему. От триады задешево не откупиться. Тогда я наивно думал, что не может быть ничего труднее, чем лишить человека жизни. Оказалось – может… Лишить человека единственного смысла жизни – куда страшнее. Впрочем, для кого как…