Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг. - Александр Любищев

2) текущей педагогической;

3) работы по организации и управлению кафедрой и по выработке программы преподавания. Все три функции выполняет профессор, две первые — ассистенты, только первую — оставленные при университете. Сообразно с этим вознаграждение трех категорий должно относиться друг к другу как 3:2:1 с возможностью в каждой категории более мелких градаций.

Срок избрания может быть укорочен:

1) вследствие недостаточной определенности решения коллегии при избрании;

2) при наличии позорящих научную деятельность фактов.

Может быть продлен (свыше пяти лет):

1) при участии в организации нового университета или кафедры;

2) при обилии выпускаемых научных трудов и научных сил (определенная апробация);

3) при получении научных отличий (присуждение премий, избрание иностранными научными организациями).

Участие в научном совете — по заявлению преподавателя, сообщающего программу работ на трехлетие. Если в течение трех лет преподаватель совершенно не выполнит намеченного, то он устраняется от дальнейшего участия впредь до выполнения своей программы.

Ассистент избирается профессором из лиц, имеющих научные работы, на 3 года; если в течение трех лет нет новых работ, то публикуется сообщение об освобождении места. При отсутствии научных работ — выбирается на 1 год. Факультет только контролирует и избирает избирательные комиссии.

Симферополь, 28 сентября 1919 г., 16 ч. 25 м. Писал 1 ч. 35 м.

За лето, вследствие большого числа поездок (в Тамань, Евпаторию, Севастополь), прочел довольно много сочинений в отбросах времени (около 5000 страниц), так как читал почти исключительно серьезные вещи, то теперь накопилось много отметок на полях: понемногу их разбираю. Выписки делаю большей частью в тетрадь № 7. Здесь же отмечаю, что для меня представляет непосредственный интерес.

С удовольствием прочел работу Браггов «Рентгеновые лучи и строение кристаллов». Действительно, рассуждения поражают своей последовательностью и убедительностью; излагать результаты (не конспектировал, а только кое-что отметил в № 7, № 28) нет смысла, так как для меня они представляют только методологический интерес. Очень интересным является строение спектров рентгеновских лучей металлов (стр. 88); большинство металлов обнаруживает две линии, сплавы линии металлов, входящих в сплав; кобальт (и отчасти никель) носит характер сплава, хотя не вполне.

В успехах химии конспектировал только одну статью Перрена («Можно ли с точностью взвесить атом»). Сборник интересен, но для меня имеет второстепенный интерес. Как новые случаи непризнания великих открытий, следует отметить (стр. 58), что Гилдебрандт, открывший выделение газов из урансодержащих минералов, опубликовал, что этот газ азот; он не упомянул, однако, что его спектр содержал неизвестные линии, и он высказал бы мнение, что имеет дело с неизвестным элементом, если бы его коллеги не подняли его на смех. Слова Рамзая: «это показывает нам, сколь опасно обращать внимание на мнение толпы (в данном случае — ученых, — А. Л.) публика обыкновенно бывает не права».

Симферополь, 19 декабря 1919 г., 17.20

Хорошей иллюстрацией к учению Бергсона, по-моему, является вообще распределение существующих ученых на три категории:

1) для одних все ясно, вполне законченное мировоззрение — тупые, обыкновенные люди;

2) все неясно — чрезмерное развитие интуиции — фантазеры;

3) настоящие ученые — обширная область неясного, из которой постепенно, путем работы мысли, вырисовываются ясные и доступные рассудочному изложению картины.

В связи с прочтением речей и статей (Бера — большой реферат помещен в тетради № 7) у меня возникло несколько идей о научной трактовке географического распространения. По поводу рассуждений Копа о связи морфологических признаков с географической широтой возникает общая задача биогеографии: установление критериев функциональной зависимости признаков вида от его географического распространения, — задача в общем виде, вероятно, неразрешимая. Но, как примеры, приведенные у Копа (главное указано в тетради № 10), так и данные Бера (приникание к земле по направлению к северу), дают кое-какие намеки на возможность хотя бы частичного разрешения. Всего же интереснее в данном случае явления «гениус лоци». По Беру (стр. 54) защечные мешки существуют почти у всех старосветских обезьян и совершенно отсутствуют у новосветских. Очень интересно выяснить: защечные мешки у других животных (хомяки, белки и др. грызуны) ограничены ли также старым светом, или же нет: в первом случае это была бы какая-то особенная «старосветская мода». Те две статьи Бера, которые считаются предшественниками эволюционизма, с моей точки зрения, ничего ценного не содержат.

Ряд интересных мест из Бера приведен в реферате (7, 36) — об одноцветности предков морских свинок, цитата из устава Кенигсбергского университета (не квид нови инсит): хорошая апология духовного начала в жизни.

Симферополь, 18 января 1920 г.

Недавно имел разговор с Гурвичем о моих дальнейших работах. В общем дело идет из рук вон плохо. Я почти год сижу все-таки на одном месте и имею возможность, хотя и с величайшим трудом, работать в лаборатории, но моя работа о щетинках полихет не подвинулась ни на шаг: препаратов сделал, наверно, штук 50–60, но все пришлось выкинуть, настолько они неудовлетворительны. Гурвич указывал, что мне следует (как это он сделал приблизительно в моем возрасте) составить для себя изложение собственного кредо, тогда, он думает, я легко найду продуктивные темы, тема же о щетинках для меня потеряла в значительной мере свою заманчивость. В сущности у меня всякая лабораторная тема вызывает меньше увлечения, чем различное теоретизирование и теперь я считаю, что Филипьев был вполне прав, когда он относительно первой моей работы высказывал предположение, что там фактов будет немного, а главным образом «теоретише Бетрахтунген». Но и с теорией дело обстоит далеко не вполне благополучно: очерк мой о Бергсоне и его, так сказать, биологических приложениях, не встретил сочувствия даже у Гурвича, который считает, что от всего этого отдает натурфилософией доброго старого времени. Математика подвигается чрезвычайно медленно (я все еще не осилил первого тома Чезаре).

Проконспектировал два сепарата Румблера (о сходстве магнитных и кариокинетических фигур и полемика с Рейденгайном 10 № 31 и 32).

Главный вывод, который Румблер приводит словами Максвелла (сходство магнитных и кариокинетических фигур является лишь сходством отношений, а не сходством вещей, связанных данными отношениями) открывает двери любому (а также и вовсе не механистическому) толкованию кариокинеза. Это тем более допустимо, что Румблер не дает сколько-нибудь серьезного анализа явлений, математики совсем нет и потому сразу нельзя решить, нет ли возможности, найти путем анализа критерий для различения сил, создающих квази-кариокинетические фигуры (имбибирование, кристаллизация из двух центров, натяжение, силовые поля и т. д.).