Он меня не отпустит - Надежда Марковна Борзакова

общение со мной. Но все это не важно. Я сама виновата, что соврала.

К концу фразы мой голос сорвался. Стыд жег изнутри каленым железом. Все, все из-за меня!

Папа молчал. Смотрел в сторону, не на меня, как делал всегда, когда я была по его мнению в чем-то виновата. А сейчас я и правда была виновата. Перед Степой. Перед Демидом. Перед ним самим. Дочка полицейского и врет!

— Саша, ты понимаешь, что это нездорово выглядит? — мягко спросил он, усаживаясь рядом.

— Это ужасно, — всхлипнула я. — Пап, я виновата. Что полагается за лжесвидетельство? Я готова…

— Я не об этом, Саша. Я о том, что твой жених нарушает закон, еще и тебя для этого использует. Не можете поделить девушку, так решайте это между собой, по-мужски…

— Ты прав, пап. Я обязательно поговорю со Степой. Но Демид…

Папа почесал в затылке.

— Я сейчас Сереге наберу и объясню ситуацию. Так как говоришь твой Степа его спровоцировал?

— Нагрубил мне, — выпалила я.

— Короче, Саша. Тебя из уравнения, связанного с этим Власовым вычеркиваем. А насчет Степана… Не пора ли мне ему напомнить о том, как следует вести себя жениху моей дочери?

— Пап… Степа прекрасно ко мне относится. Очень меня любит. Просто он ревнивый. И вот, сорвался, нагрубил. Но по факту ничего критичного не сделал, — затараторила я, мысленно умоляя, чтоб не было заметно что вру, — Я сама разберусь, ладно?

— Надеюсь на это, Саша. В ином случае, не обессудь. И… От Власова держись подальше. У него отец уголовник. Рэкет, вымогательство… Яблочко от яблоньки. Да и… У тебя жених.

— Пап, у нас просто была общая компания, ничего большего. Мы просто знакомые.

— Вот и ладненько. Теперь иди, а то мать вся извелась, что с голоду помрешь. А я пока косяки твои справлю.

— Спаси-и-ибо, папочка, — обняв за шею, я поцеловала его в щеку.

— Все, все! Иди!

Когда я выходила из залы, было ощущение, что с плеч упала гора. Точнее, ее половина. Потому, что со второй мне предстоит ходить ровно до того момента, как поговорю со Степой.

Демид

Ребра ныли, бошка как чугунная, скула пульсирует. Давно уже забытое ощущение. А уж причина — менты помяли — так вообще. Когда это было? Лет десять назад последний раз, когда сдуру врезал одному когда они бой спалили. Еще и ночь в участке… Отмокнуть в ванной бы да поскорее. А шмотки выкинуть в мусор. Несмотря на это ощущение, что сейчас взлечу. Прямо вот в это серое небо.

— Демон, чему ты лыбишься, м? Давай все-таки в больницу съездим, голову тебе проверим, — Стас моего настроения очевидно не разделял. И Николай, мой адвокат, тоже. Оба сидели с угрюмыми лицами — один за рулем, а другой возле меня на заднем сиденье.

— Не надо ни в какую больницу. Нормально со мной все. Даже классно.

— Ничего классного Демид Олегович я не вижу, извините. Вам грозит судебный иск…

Грозит. Угу. Прям как пророчили “добрые и честные” окружающие. Яблочо от яблоньки. Думал лязг закрывшейся за мной тюремной решетки и понимание того, что меня таки нагнала “судьба” раздавит, но нет. Было плевать. На все, кроме того, что она, оказывается вот так — солгала ради него. А потом, когда узнал, что передумала…

— Ну а вы мне на что, Николай Николаевич?

— Я очень постараюсь чтоб все решилось без суда, Демид Олегович. Но и вы в свою очередь…

— Вот и постарайтесь, — перебил я и, откинувшись на подголовник, закрыл глаза.

И сразу ее увидел. Сашку. Как смотрит на меня своими глазищами, в которых тонешь и губки приоткрывает. Прогоняешь меня да, девочка? Типа не нужен и все такое… А чего тогда показания изменила, раз не нужен?

— Выздоравливайте, Демид Олегович, — сказал адвокат, когда Стас затормозил у его дома. — И я очень вас прошу, постарайтесь пожалуйста…

— Угу. Спасибо. До свидания, — отчеканил я, не открывая глаз.

Услышал, как Николай и Стас синхронно фыркнули а потом первый попрощался и вышел из машины. Дверь тихо закрыл, а все равно бошку прострелило болью. Таблетку бы…

— Дем, ты понимаешь, что рискуешь просрать абсолютно все, чего добился? — после длинной паузы, в которую я успел понадеяться, что Стас передумал читать мне мораль, сказал он.

— Этот урод ее толкнул. Я что должен был стоять и смотреть?!

— Не, зачем же! Лучше кулаками помахать и потом виноватым еще оказаться, — хмыкнул Стас. — Как там эта Саша твоя говорила — что ты преследуешь ее?

— Она не моя, — от понимания этого грудь огнем.

Не моя. Его. Но показания-то изменила.

— Ты вообще меня слушаешь? — Стас так резко тормознул, что меня дернуло и от этого голова и ребра буквально взорвались болью.

— Да, блин! Аккуратнее! — простонал я.

— Я понять не могу, чего тебя вечно на шмарах клинит? То Ольга, то эта теперь…

— Не смей так говорить про Сашу!

— Угу, извините, пожалуйста, — скривился Стас. — Дем, ты что не понимаешь? У Мартынова этого связи везде, а Саша дочка полкана. А у тебя биография…

Биография… Какая, к черту, биография? Почему отцовские грехи ко мне прилипли так, что никак не отмоюсь?

— А чего ты тогда со мной дружишь, м? Чтоб на путь истинный наставить сына бандюка, да? Из благородства?! Так не надо, понятно? Наставник тоже мне…

Вышел из машины и грохнул дверью.

— Демид, сядь обратно. Что за детский сад? — Стас опустил окно.

— Нет уж! Спасибо…

И развернувшись зашагал к подземному переходу. Там метро. Сто лет на нем уже не ездил. Вспомню молодость.

Купил жетон, зашел в вагон. Он пустой, середина дня. Сел, прислонился затылком к стенке. Закрыл глаза.

Саша поменяла показания. Интересно, это совесть просто замучала или… Или? Я уже тогда понимал, что даже если “не или”, я все равно не отступлюсь. Не будет она его и точка. И плевать на последствия.

Н-да уж… Ошибался я. Раньше меня так не крыло.

Глава 11

Александра

— В голове не укладывается, что ты так поступила.

— В моей тоже многое не укладывается, Степа. Например, что ты, оказывается, способен на меня руку поднять…

Все внутри дрожало, но я как-то умудрилась сделать так, чтоб дрожь эта не проникала в голос и он звучал твердо. Вечером того же дня Степа позвонил с вопросом как я могла изменить показания и потребовать сейчас же приехать домой. А я ответила, что не готова что либо обсуждать с ним, останусь ночевать у родителей, а, если захочет, то мы сможем поговорить утром.

И