Он меня не отпустит - Надежда Марковна Борзакова

В детстве. В котором батя воспитывал меня кулаками и закрывая в долбанном темном и ледяном подвале нашего дома. Черт, как там было холодно. И темно. Казалось, что темнота была живой, осязаемой и сжимала меня своими ледяными щупальцами, пытаясь поглотить. Снова и снова пытаясь.

У нее не получалось.

Так же, как и у меня не получалось побороть эту долбанную панику. Что бы не делал — не получалось. Я не могу оставаться в темноте. Не сплю без света. Ольга, когда скандалили, любила говорить, что по мне плачет психушка. Я не мог бы сказать, так ли сильно она не права. Стас, по чистой случайности узнав, стал предлагать психотерапию. Чтоб еще кто-то узнал, что успешный, крутой и опасный я становлюсь беспомощным стоит погаснуть свету? Идите, знаете, куда…

Если бы мой отец не был отморозком, не был отбитым деспотом и бандюком, то меня бы не чмырили в школе, я бы не рос отбросом, выгрызая себе место под солнцем кулаками. Я бы не вырос неадекватом, который, как дите малое, боится темноты. И у которого беда с самоконтролем. Впрочем, с последним теперь уже полегче. Хоть с чем-то справляюсь.

Если бы не отец, я был бы нормальным. И нормально бы жил.

Но после прошлой пятницы… Реально, уж лучше бы пошел к мозгоправу. Там врачебная тайна, там отбашлять можно за молчание и припугнуть дополнительно и, в конце-концов, а вдруг бы помогло? Зачем-то же могзгоправам башляют бабки не только скучающие телочки, но и вполне себе адекватные и успешные мужики.

Может тогда бы не случилось так, что она увидит меня таким. Слабым. Беспомощным. Жалким.

Не испугалась. Не стала ржать. Даже… Впервые за много лет, меня стала вытягивать не включившаяся лампочка, а другой человек. Она. Саша. Ее голос, тепло, дыхание. Какая-то ее эмоция, которой я не мог подобрать название. Знал только, что это не жалость. Точнее, хотел верить, что все же не она.

Но, как бы там ни было, Саша могла рассказать. Своей белобрысой подружке, либо мудаку-женишку. Даже без злого умысла, его я в ее поступках не мог и не хотел искать. Просто поделиться, как это делают люди…

Любую твою слабость используют против тебя. Потому никогда ее не показывай. Этому меня отец учил. Это единственное правильное, что я взял от него.

Я ничего не мог поделать. Оставалось только ждать. День. Второй. Третий. Неделя.

Встреча с Лехой по делам. Ничего. Никаких перемен в общении. Либо хорошо шифруется, либо Маша умеет секреты хранить, либо она и правда никому не сказала…

Проверить?

Появляться перед ней стыдно. И страшно прочесть в карих омутах жалость и презрение. Но тянет, как магнитом. Ни дня не проходит, чтоб не вспоминал о ней. Можно же просто заехать, спасибо сказать, что не стала трепаться. Заодно проверю так ли это. Увижу, если соврет.

Худшее она уже видела.

Когда там она работает? Во-от, утром-то и поеду. Заодно ее домой завезу, нечего после ночной на тачке ехать. Опасно. Как только Мартышкин ее об этом не думает?

Мудак.

Вечером два часа листал сайт цветочного бутика. Все не то. Слишком пластмассовое. Что, если тюльпаны? Красные… Весна скоро. Пусть они ей про это напоминают. Купил. Привез. И нет, она действительно не стала трепаться. Не врет. Это видно. С чего вдруг, интересно? Пожалела меня?

А-а-а!

Боковым зрением зацепился за знакомую тачку у Саши за спиной. Мартышкин решил позаботиться и приперся ее домой отвезти? Вовремя, капец просто… Но через секунду я забыл абсолютно обо всем.

В ее глаза страх. Нет, даже паника. Она его боится. Он, этот мудак, ее пугает. В висках застучала кровь, она же застелила глаза…

Криво припарковавшись, Мартышкин вылетел из тачки.

— Степа…

— Ниче мне объяснить не хочешь? — рявкнул он, надвигаясь на девочку.

— А-ну не быкуй! — отодвинув ее себе за спину, сказал я. — Успокоился!

— Ты мне еще указывать будешь?! — бегая глазками.

— Понадобится и буду!

— Степа… Демид… Не надо, пожалуйста! Степа, поехали домой! Пожалуйста…

Она видимо попыталась его за руку взять или еще что — я не видел. А он оттолкнул ее так, что Саша еле равновесие удержала.

А он, когда я ему врезал, не смог. Рухнул кулем на асфальт, а я врезал снова…

— Демид! Не надо! Не смей!

Сквозь звериное удовольствие от того, как мудак скулит у моих ног прорвался ее испуганный голос.

— Саша…

Теперь она на меня со страхом смотрела. Со страхом и презрением, написанном на бледном лице.

— Степа! Степочка, — стала возле него на колени прямо в грязь. — Демид, уйди, прошу!

Уйди! Мне — уйди, а ему?

— Уйди!

Я дальше не смотрел. Реально понял, что могу не сдержаться и дел натворить. Сломаю его, она тогда уж точно никогда не…

Сел в тачку, уехал. Видел в зеркало заднего вида, как она его обнимает, сидя в грязи.

Александра

Администратор в клинике мне успокоительное уже час назад дала, а трясти все равно не переставало. Сжавшись в комок на мягком диване, я сидела и грела ледяные дрожащие пальцы о чашку с чаем. Ждала. Ждала уже, кажется, целую вечность. Что там со Степой? Неужели что-то серьезное, а иначе почему они так долго?

Сотрясение или еще что?

Господи!

Это я во всем виновата. Я! Зачем только разговаривала с Демидом! И цветы эти приняла… Нужно было сказать чтоб уезжал и все. И чтоб держался от меня подальше впредь.

Боковым зрением я уловила знакомый женский силуэт. Повернула голову… Нет, я не ошиблась. По коридору стремительно приближалась Валентина Андреевна, мама Степы, а вместе с ней их семейный адвокат и папа Леши Виктор Петрович. На тонком, почти лишенном мимики из-за пластик и ботокса, лице женщины было трудно прочесть эмоции, а вот зеленые глаза прямо горели… Ненавистью и презрением. Беспокойства и переживания в них не было ни капельки. Она обладала шикарной для своего возраста фигурой, носила платья-футляры, обувь на каблуках и черное каре до плеч. Черты ее лица были излишне резкими, а взгляд всегда холодным и колким, как и тон с которым она говорила.

Меня она не любила. Я ее тоже.

— Здрав…

— Александра, где Степа? — перебила меня она.

— Там, — я кивнула на кабинет и женщина двинулась туда.

Адвокат же, вежливо улыбнувшись, сел рядом со мной.

— Не беспокойтесь, Александра, все будет хорошо. Я сделаю все, чтоб этого Власова наказали по всей строгости закона и он вас больше не побеспокоил.

Власова… Наказали… Погруженный в панику мозг отказывался обрабатывать сказанное