Правдивые истории еврейского местечка Черняхов - Идл Айзман

думала Хана, вглядываясь вдаль. По тропинке, прямо к дому, шла её дочь Этя, держа за руку чудесного, самого красивого на свете мальчика. Картина, которая столько раз возникала в её голове, постепенно оживала, становилась объёмной. Женщина и мальчик, самые настоящие, из плоти и крови приближались. Хана стала медленно оседать на стул. Не отрываясь, она смотрела на идущих Этю с сыном и шептала одними губами: «Спасибо, Господи! Спасибо, Господи! Спасибо, Господи…»

История пятая

Стерва

Глава первая

Дорога

У Сергея Михалкова есть стихотворение, которое я в детстве обожала: «А что у вас?» называется. Даже если вы не помните всего стихотворения, эти две строчки, прочитав однажды, не забудете никогда:

«Мамы разные нужны.

Мамы всякие важны».

Безусловно, один из любимых всеми детьми бывшего Советского Союза автор писал о наболевшем: признаком послевоенного времени были бездомные дети, потерявшие мам и пап, да и вообще всех родных. Поэтому в стихотворении ребята сидели на заборе и рассуждали, чья мама лучше.

Мама – особая женщина в жизни каждого человека, и не мне вам рассказывать о феномене, имя которому МАМА.

Вова, Толя, Нина, Коля, Лёва, у которого мама повар, и Боря, у которого в кармане гвоздь… И ни одного слова нет, да и не могло быть о том, что у кого-то из них была еврейская мама.

Я всё время возвращаюсь в своё детство: я родилась в любящей еврейской семье и у меня была настоящая еврейская мама. Но что это такое, я узнала гораздо позже, когда сама стала еврейской мамой. На еврейском это звучит так: «аидише мамэ». Что подразумевается под этим «аидише мамэ», я попробую вам рассказать.

Аидише мамэ – это мама, но её характеризует совершенно ненормальная, я бы даже сказала, чрезмерная любовь к своим детям и готовность защищать их на любом уровне, от любых врагов, от всяческих друзей, от друзей друзей, от друзей врагов… Да от всего человечества! Эта мама даст разрезать себя на части, чтобы ребёнку было хорошо и радостно. Я нисколько не сомневаюсь, что у каждого народа именно такие мамы, но что такое «аидише мамэ», хорошо знает весь мир благодаря анекдотам про эту стоическую женщину. Когда появились анекдоты про еврейских мамочек, не могу сказать, но в том, что эти мамы обладают безусловным авторитетом в семье, даже не сомневайтесь.

«Знаете, почему на еврейской свадьбе жених не может нормально поцеловать невесту? Потому что рядом сидит аидише мамэ и упрямо твердит: “Кушай, маленький, кушай!”»

Или вот так:

«В Одессе по Дерибасовской идёт еврейская мама и ведёт за руки двух

мальчиков. Их встречает знакомая:

– Здравствуйте, Сара Абрамовна. Какие милые крошки! И сколько им лет?

– Гинекологу шесть, а юристу четыре».

Анекдоты – это народная мудрость. Еврейские анекдоты – это особая мудрость, да простят меня все не евреи, которые будут читать эту главу. Эта мудрость граничит с желанием убедить весь мир, что «мамы всякие важны», но еврейские мамы важны как воздух, как кислород, что без этих мам с их строгостью, мудростью и обожанием ребёнку просто не выжить в нашей суровой действительности.

История, о которой я хочу вам рассказать, описанная Идлом Айзманом в своей тетради, о еврейских мамах, которые как раз таки из первой строчки: «Мамы разные нужны…». Имеющий уши да услышит, друзья мои, имеющий глаза да прочтёт…

Медленно-медленно по степям Казахстана шёл состав. Пассажиры в вагоне номер девять были шумными, несговорчивыми, то и дело вспыхивали ссоры, иногда слышался смех и, несмотря на жутчайшую тесноту, по переполненному вагону каким-то непостижимым образом умудрялись бегать дети. Кто мог ехать в этом поезде, если он шёл в Казахстан? Старики, женщины и дети. Мужчин практически не было в этом вагоне, да и во всём поезде их было раз, два, и обчёлся. Это были эвакуированные люди, которые еле-еле успели собрать ручную кладь, покидали в баулы и чемоданы самые нужные вещи и документы, у кого были – деньги и ценные вещи, и ехали они осваивать новое место жительства. То тут, то там раздавалась русская, еврейская, белорусская, украинская речь.

Люди выглядели измученными и исхудавшими. Они вылезали на коротких остановках из поезда, чтобы раздобыть еды и хоть немного воды, или для того, чтобы просто подышать свежим воздухом: в вагоне стоял невыносимый смрад. И всё же они ехали жить, в отличие от тех, кто уже никуда не ехал, а остался лежать в сырой земле. Все дети в поезде чесались, ибо есть такие гнусные насекомые – вши. Вши – очень живучие твари и вытравить их не так просто: без керосина сделать это было невозможно. А о том, чтобы раздобыть керосин, не могло быть и речи. Поэтому, когда поезд останавливался, люди выскакивали на перрон и трясли одежду, пытаясь очистить её от паразитов.

Внимание всех пассажиров этого вагона привлекала пара с ребёнком: офицер, его дама и их сын. Несмотря на страшную, невыносимую тесноту, семья занимала отдельный угол в самом конце вагона и, когда уставшие от тесноты люди попытались потеснить семейку, офицер достал пистолет и очень тихо сказал, что он выполняет спецзадание партии и правительства. Так и сказал:

«Если кто сделает хоть одну попытку помешать выполнять это ответственное задание, будет расстрелян на месте без суда и следствия». Потом он достал какую-то бумагу, видимо, очень важную. Повертел ею перед вагонной общественностью и засунул обратно в планшет. Недовольные люди разошлись по своим местам и доложили остальным, ожидающим парламентариев, о каком-то важном задании партии. Больше на то место, где расположился офицер, никто не покушался.

В соседнем отсеке, набитом людьми, с самого края сидела болезненного вида еврейка с девушкой лет шестнадцати. Маму звали Рохл, а дочку Лея. Это была самая настоящая «аидише мамэ», которая то обнимала девочку и заплетала ей косу, то ругалась на неё почём зря. Но когда мимо прошла, вернее, протиснулась какая-та женщина, пробиравшаяся к туалету по всему вагону, и случайно зацепила Лею, да так, что девушка свалилась в проход, Рохл кричала и сыпала проклятьями так громко, что их слышали люди в двух соседних вагонах, под номером восемь и номером десять.

Офицер и его жена настолько были заняты друг другом, что никого вокруг не замечали.

«Смотри, Лея, доченька, вот это любовь! Когда-нибудь ты тоже, моя мэйдэлэ, встретишь своего мужчину, достойного во всех отношениях, твой папа вернётся с войны героем, и мы справим тебе свадьбу! Я собственноручно пошью тебе самое красивое платье, и мы позовём много гостей. И Лейбэ с Сарой, и Мотю с Ентой, и всех-всех… А вот эту адиётку Дину Гольдберг я не позову, пусть даже и не настаивает!»

«Мама, о чём ты говоришь? О какой свадьбе? О каких гостях?