Правдивые истории еврейского местечка Черняхов - Идл Айзман

нет. Маму с Танькой убили, Горпина сказала, что всех евреев в соседнем местечке поубивали, проклятые. Сохрани моего Виталика, Господи!..»

Этель подошла к лесу. Прямо на опушке стояла скирда соломы. Этя, недолго думая, залезла в эту скирду и крепко-крепко заснула. Когда проснулась, была ночь. Этя пошла в лес. Всю ночь она бродила по лесу, чтобы найти партизан, но все её поиски закончились безуспешно, и Этель вернулась к скирде. Так она жила в скирде несколько дней. Продукты, положенные Горпиной в сумку, давно были съедены, но скирда стояла почти в лесу, а в лесу, как известно, растут ягоды: черника и земляника, благо был сезон. Ещё Этя ела какую-то траву, которая казалась ей съедобной, и кору с деревьев. Она потеряла счёт дням. Наконец женщина приняла решение не возвращаться в скирду, а идти, куда глаза глядят. И если она нарвётся на немцев, пусть так и будет.

Долго блуждала Этель по лесу. Она уже была на грани помешательства, когда её заметили окруженцы. Полуживую Этю повели на допрос к командиру, но женщина почти ничего не понимала из того, о чём её спрашивал офицер. Этю отвели в землянку и уложили спать. Утром допрос повторили и, как ни странно, ей поверили. А после того, как Этя рассказала обо всём, что с ней произошло, она, наконец, заплакала. Плач перешёл в крик, и солдатам ничего не оставалось делать, как зажать руками её орущий рот. Этя кусалась, вырывалась и продолжала орать. Вся боль её души была в этом крике, вся её ненависть к фашистам и к свёкрам была в этом крике. Вся её любовь к сыну и к погибшим родным была в этом крике. Командир обхватил её руками, крепко прижал к себе, и женщина потихоньку успокоилась. Несколько дней после случившегося Этя не могла разговаривать, а потом привыкла жить с постоянной болью. Боль стала её неотъемлемой частью, её второй половиной. Страшно было то, что ненависть к свёкрам почему-то перешла в ненависть к мужу, и бедная Этя не знала, что ей с этим делать. Через какое-то время окруженцы начали прорываться к своим, к ним примыкали затерявшиеся в лесах группы, они вступали в бои, вели счёт потерям, совершали диверсии, в общем, действовали, как настоящий партизанский отряд.

Однажды, совершенно случайно, в завязавшемся бою был убит какой-то важный немецкий чин, везший в штаб важные бумаги. Прорвавшись к своим, окруженцы отдали эти бумаги, которые на самом деле оказались ценными, а Этю устроили работать в госпиталь, где умная, толковая женщина получила вторую специальность. Так она и проработала медсестрой всю свою оставшуюся жизнь.

Глава четвёртая

Это наш брат!

Много снято фильмов, в которых показывали, как люди прятали у себя евреев и еврейских детей. Это и «Корчак», и «Храброе сердце Ирены Сэндлер», и «Список Шиндлера». Хочется низко поклониться в ноги тем, кто жертвуя собой, своей семьёй, своими детьми не потерял человеческий облик. Этим люди и отличаются от животных. Мир природы суров, но иногда случаются чудеса, и одни животные берут себе на воспитание совершенно другой вид. Делается это не потому, что у одного вида возникают чувства к другому виду: это вопрос выживания. И в этом вопросе животные иногда оказываются человечнее людей.

Вернёмся к Горпине и её детям. Всё было бы не так плохо, даже несмотря на то, что еды было мало и что дети по-прежнему ходили полуголодные и полураздетые. С этим можно было бы смириться, но как смириться с тем, что сосед Горпины, увидев женщину с очередным младенцем на руках, желая получить обещанный немцами паёк, пошёл в комендатуру и рассказал о своих подозрениях старшему полицаю Стёпке.

Староста и полицаи явились к Горпине и забрали её с собой, чтобы узнать, правда ли то, что она прячет у себя еврейского ребёнка. Горпина стояла на своём, говоря, что только что родила, а молока нет потому, что голодно, а ещё потому, что шесть ртов накормить нужно. Тогда полицаи пошли к детям. Дети, завидя старосту с командой, попрятались в доме. Но дверь была такая ветхая, что выбить её ногой не представляло никакого труда для сильного, упитанного мужика, каким был полицай Стёпка.

Детей вывели во двор. Старшая дочка Горпины держала на руках свёрток.

– Чей ребёнок? – брезгливо спросил Стёпка у девочки.

– Наш, дядя Степан. Мамка недавно народила.

– Врёшь, маленькая паскуда. А ну, говори правду!

– Правда, наш. Виталик это.

– А ну, разверни!

Девочка трясущимися руками развернула ребёнка. Полицай и староста подошли и посмотрели на малыша. Мальчик лежал, улыбался беззубым ртом и сучил ножками.

– Посмотри, Степан, чёрненький?

– Да нет, белёсый.

– Глянь на писюн, Стёпка.

– Нормальный писюн. Необрезанный.

– Я же говорю, дядя, что это наш. Евреи – они такие противные: чёрные, обрезанные, – зацепилась за слова девочка, которой было четырнадцать лет.

– Ишь ты, понимает! А ты что скажешь? – староста обратился к мальчишке лет восьми.

– Что?

– Ты мне ещё почтокай, засранец! Это ваш брат?

– Наш, дядя.

– Кто вам его принёс?

– У мамки народился.

– Мамка титькой кормит?

– У мамки молока нет. А так бы кормила.

Полицай взял мальчика за ухо. Мальчишка заплакал.

– Правду говори, скотина!

Полицай скрутил ребёнку ухо. Один из старших мальчиков набросился на полицая.

– Оставьте его! Сказали, наш он. Виталиком зовут! Евреи так детёнышей не называют!

– Ах ты, щенок! – сбросил с себя пацана полицай и стеганул его, лежащего в пыли, плетью. Мальчишка взвыл от боли.

– Наш он! Наш он! – кричал парень, а садист Стёпка хлестал его, извивающегося, кнутом.

Малыши заплакали, старшая девочка бросилась защищать брата, но удар кнута сбил её с ног, и она упала на землю. Все дети заголосили хором:

– Наш он! Мамка народила! Виталькой зовут. Беленький! Писюн нормальный…

Ничего не добившись от детей, Стёпка и староста убрались со двора. Дети помогли встать избитому брату, взяли малыша и пошли в дом. Через час домой пришла, вернее, приползла Горпина. На ней не было живого места: вся в кровоподтёках и синяках, в зубах зияла дыра, а изо рта тоненькой струйкой стекала кровь. Превозмогая боль, она кинулась к малышу, схватила его на руки и крепко прижала к себе…

Глава пятая

Жизнь продолжается

Хана Коломиец с Танькой, к счастью, не погибли. В первые же дни войны они успели эвакуироваться, и после освобождения Украины от фашистов одними из первых вернулись в родной городок. То, что они увидели по возвращении, ввергло их в шок: некогда цветущий городок был превращён в руины. Все евреи колхоза, не успевшие эвакуироваться, были убиты: одни сожжены заживо, другие расстреляны в близлежащем лесочке, третьих просто закопали живыми. Всем имуществом, оставшимся после убийства евреев, пользовались местные жители. Того местечка и того колхоза уже практически не было на карте Земли. То есть его и так не