Житие архиерейского служки - Виктор Шкловский

Колокольчики пристяжные, жестяные колокольчики гремели: «Хорошо бы, хорошо бы».

– Хорошо! – говорил Луцевин. – Они знакомы с большими господами и с генерал-прокурором, через которых не только сами себе выпрашивают чины, но и другим имеют случай выпросить. Особливо при заключении в сенате контрактов.

Бежали вдалеке соломой крытые деревни, черный дым шел, как пар из ртов, из маленьких окошек под крышами.

Деревни были далеко.

Как искры, вдали сверкали кресты церквей, бежала дорога.

«Хорошо бы, хорошо бы», – гремели жестяные колокольчики пристяжных. И басом гремел в ответ им колокольчик под дугой коренника.

– Я желал бы, – сказал Добрынин, не в такт звону, – служить при таможне: там денег, сукон, полотен, материи и разного галантерейного и щепетильного товара пропасть. И тоже чины можно выпрашивать, крестьян покупать.

И тут загремели сразу все колокольчики, пошла телега под гору, и сказал Луцевин вдохновенно:

– Присоединена к империи нашей Белоруссия, и разделена на две половины, и влита в российские губернии без остатка. Теперь образованы две губернии. Псковская – состоит она из пяти провинций: Псковской, Великолуцкой, Двинской, Полоцкой и Витебской. И Могилевская есть губерния, и разделена она на три провинции: Могилевскую, Оршанскую и Рогачевскую. А генерал-губернатором назначен над обеими граф Чернышев. И приказано уравнять жителей новоприсоединенных земель со старинными русскими подданными, дабы пресечь им повод на притязание какого-либо права на вечные привилегии.

Кричал ямщик, бежали кони.

Говорил Луцевин:

– По именному императорскому дозволению там губернаторы сами жалуют в офицерские чины и не спрашивают сената. Там люди нужны. Там сейчас в Рогачевской таможне директором Петр Звягин, а был он, как и я, канцеляристом.

Кричал ямщик, гремели мосты.

Вдали искрами уже краснели кресты, потому что садилось солнце.

Гремели колокольчики: чин, чин, чин, чин…

Новоприобретенный край

Дороги в Белоруссии гладкие, и по обе стороны усажены березками.

Так приказал граф Захар Григорьевич Чернышев.

А почта в Белоруссии исправная, дома новопостроенные, запрягают расторопно и испуганно.

Почтальоны в куртках зеленого сукна, на лбу медный герб, на затылке номер.

Все новое. Хорошо метет новая метла.

И мосты во всю ширину дороги не пляшут, не гремят, только гудят.

А вот город Рогачев непригож.

Серые дома.

Костел, униатская церковь, и синагога, с высокой, крутой крышей.

Пустынные валы замка, поросшие травой, песчаные бугры посредине города, на берегу Днепра старый деревянный костел.

Здесь в Днепр вбегает река Друщь, и на узком мысе, по-белорусски рогом называемом, на узкой отмели живет город Рогачев.

Этот город, когда въехал в него Добрынин, весь состоял на казенном жалованье.

Наши счастьеискатели для начала пошли разыскивать Звягина.

Звягин узнал Луцевина не сразу.

Перебирали многое, вспоминали воеводские канцелярии, знакомых и признали наконец друг друга.

Но приняты наши путешественники были радушно.

За обедом сказал Звягин:

– Сделали вы благоразумно: дома ничего не досидишься, а здесь место, так сказать, пустое и в людях неразборчивое. Есть у меня благодетель Сергей Козьмич Вязмитинов, знал он меня еще повытчиком.

Тут обрадовался Добрынин:

– Не из рыльских ли он помещиков? Я знал подпоручика Ивана Вязмитинова.

– Это брат его младший, – отвечал Звягин. – Но будем говорить по порядку. Наши таможенные должности, как всем известно, могут подкрепить состояние человека осторожного, но для жаждущего разбогатеть должность наша скользка и пагубна. Благодарение богу, я, держась долга службы и важности присяги, не состою ни под судом, ни под ответом и уповаю на будущее.

Разговор счастьеискателям понравился.

Луцевин произнес:

– Мы люди осторожные и служившие. Скажите, полон ли у вас положенный комплект?

– Полон, – отвечал Звягин. – Но будет ли он полон завтра? Тут нужно связаться с человеком одним, господином Хамкиным. Он хорош с правителем канцелярии Алеевцевым, а тот может губернатору поднести любую бумагу.

День следующий прошел в беготне. Приятели познакомились с людьми замечательными.

Например, узнали они таможенного кассира Киселевского, бывшего камердинера севского воеводы.

Теперь он уже получил вольность и шпагу.

Узнали они также некоего человека во фраке серо-светлого камлота.

Человек этот оказался князем Горчаковым, и служил он вместе с бывшим камердинером и давал советы – поступить не по таможенным делам, а по прокурорским.

Старик Хамкин встретил приятелей холодно и показывал пакеты, на его имя присланные.

На пакетах действительно было написано: «Его благородию г-ну Хамкину».

Князь Горчаков принял Добрынина и Луцевина без чинов. Обед был в четыре кушанья.

За обедом сидели хозяин с любовницей Парашей, женщиной ветреной и не грубого свойства.

После обеда княжий слуга Никашка играл на гуслях, а Параша пела, и тут Добрынин показал все свое дарование и архиерейскую науку и пел и по слуху и по ноте.

После обеда Луцевин лег спать.

Но Добрынин, как человек практикованный, вином не был свален и пошел гулять в сосновый лес у города, прошелся по берегам Друци и Днепра.

Речной ветер обдул хмель.

В шесть часов Добрынин, ясный, как стеклышко, был у Вязмитинова.

Вязмитинов, человек уже пожилой, в костюме степенном, принял Добрынина и благосклонно сказал:

– Люди нам надобны, мы край русскими, так сказать, заселяем. Но места при мне нет никакого, кроме одного сторублевого. Если нужен вам более чин, чем жалованье, я обещаю это место вам попросить.

«Первым счастьем не бракуй», – подумал Добрынин и ответил с поклоном, столь низким, сколько позволяет человеческое сложение:

– Известно вашему высокоблагородию, что человек без чина в России почти что человек без души. Если будет ваша ко мне милость, я другого места не ищу.

– Ну ладно, напиши просьбу по форме.

– Позвольте, ваше благородие, после просьбы съездить в Могилев.

– Что тебе там делать?

– Познание губернского города необходимо при службе, да и приятеля мне нужно проводить.

– А что ты об нем суетишься? Слыхивал я, что он при молодости уже занимался ябедническими делами.

– Я этого не слышал, однако, может быть, и правда, а может быть, это и недоброжелательство. Он еще не устарел, и время научит его, как с людьми жить на земле.

Так говорил Добрынин, помня монастырское правило: «Не предавай с поспешностью».

– Все может быть, – сказал Вязмитинов. – Но поезжай в Могилев да привези мне оттуда ведро или два вишен, у нас их в этом году нет.

В десять часов утра просьба была подана, и воевода ее принял и, прочитав, сказал:

– Очень хорошо. Нам добрые люди надобны.

А в прошении было прописано Добрыниным почти по нечаянности, что происходит он из малороссийских дворян.

И опять пошли, побежали пестрые от теней новопосаженных березок белорусские дороги.

Запестрели сквозь белые березовые стволы белорусские поля.

В Могилеве обеды были дороги.

Город переполнен различного рода имущими службу молодыми людьми.

За обедом решили две вещи.

Первый пункт: выпить польского меда понемногу.

Мед этот сразу лишил приятелей ног, но не ясности головы.

Также решено было: Луцевину вступить на службу и при открытии наместничества искать местов не низких и не упускать случая в приобретении чинов, так как по здешним местам они люди ценные.

Луцевину на другой день повезло.

Назвал он вице-губернатора Воронина его превосходительством, и тот вспомнил родственников Луцевина и сразу на службу принял.

И разговора о дворянстве Луцевина так и не поднялось.

Кафедральный собор, на елизаветинские деньги построенный, был велик, бел и пуст.

Несмотря на праздничный день, была полна зато губернская канцелярия, она кишела множеством приказных и новопожалованных в обер-офицеры.

Новые позументы и пуговицы сияли.

Люди хохотали, шатались, как на рынке, посыпали пудреные волосы из песочниц и резвились всячески.

Луцевин поступил в эту ораву сразу и продвигался впоследствии с успехом, о чем, может быть, и будет упомянуто.

С некоторой грустью уезжал еще не пожалованный чином Добрынин из веселого Могилева.

Он не забыл купить два ведра вишен, насыпал их в бочонок.

Вот опять Рогачев, и крутая синагогальная крыша, и евреи в длинных сюртуках и белых чулках. Вот опять и речка, скучно впадающая в Днепр.

Вязмитинов принял Добрынина сперва с интересом.

– Ну-ка, покажи вишни, – сказал он.

Бочонок был представлен.

– Друг, – сказал Вязмитинов, – скупой, но умный, переложил бы вишни вишневым листом, и они бы в дороге не побились. Мудрый залил бы вишни французской водкой, а она продается в Могилеве по четыре рубля ведро. Неосторожный и нерадивый же привез вишни битые. Грустно мне, но тебе с чином придется подождать.