Змеиное гнездо - Томас Гиффорд

– Я не могу похитить президентские молнии. Он желает сам отрежессировать встречу. Хочет вывести тебя на сцену по своему сценарию. Рейтинг не поднимается. Положение и раньше было сложным, Бен, а теперь еще это… – Он рассеянно подергал себя за галстук и спрятал подбородок в ладони в свойственной ему позе задумчивости, постукивая пальцами по подбородку. – Проклятье, я решил бросить курить. Сучье дело. Обзавелся этими никотиновыми пластырями. Понимаю, что будет трудно, но черт меня побери, если я позволю какому-то шарлатану меня гипнотизировать. Нет, сэр, я уж лучше с пластырем. Я справлюсь. Всякий может справиться.

Он часто подавал свои мысли так, словно представлял пиар-проект в давние дни, до того как «Ларкспур и компания» захватила англоязычный мир. Он был торговцем, продававшим идеи. Его гений, положение в мире – все сводилось к умению сделать абстракции реальными и осязаемыми. Он постоянно твердил, что его работа – просто просвещать народ. Учить людей правильно оценивать ситуацию, тщательно вертеть факты, рассматривая их со всех точек зрения, а прочее придет само. Это Ларкспур умел как нельзя лучше. Он помогал Бену после насильственной смерти Хью Дрискилла, и тех пор они стали друзьями. Они не клялись в вечной дружбе, но оба признавали узы симпатии, связавшие их после кончины Дрискилла-старшего. Из всех друзей Бена только Ларкспур и Дрю Саммерхэйз были приглашены на скромное венчание Бена с Элизабет, прошедшее в семейной часовне в принстонском поместье Дрискиллов.

– Дела плохи, Бен, но… – на его лицо вернулась бодрая улыбка, – в конце концов мы справимся, дай-то бог.

Дрискилл, сидя на заднем сиденье лимузина, услышал в голосе Ларкспура тревогу, которую тот ревниво таил и никогда не выказывал на публике.

Даже наедине с президентом он выкладывал не больше неприятных истин, чем считал необходимым. Президент, как никто другой, нуждается в защите от столкновения с жестокой реальностью жизни. Нельзя допустить, чтобы он пал духом перед канонадой орудий главного калибра в президентской кампании. Эллери Ларкспур был из тех, кто последним признает поражение. В его кабинете на стене висел личный лозунг, кредо, как это называлось по обычаю адвокатских фирм: «Ты будешь драться до последнего… И если не ты останешься последним, ты мне ответишь!»

– Не хочешь мне рассказать…

– О, черт, ты и так скоро все узнаешь. Я просто хотел дать тебе перевести дыхание. Хотел подготовить. Президент придает такое значение твоему мнению и реакции – не хочу, чтобы ты на его глазах отвесил челюсть и начал, поскуливая, грызть новехонький ковер. Но дела и вправду хуже, чем ты думаешь. И приготовься говорить перед слушателями. Там будет Ландесман. Ты, я, Ландесман и президент.

– Потрясающе! А Мак?

– Про Мака лучше не вспоминай. Он вроде как в опале – Чарли, кажется, доверяет ему не так безраздельно, как прежде. Может, дело в его романе с Эллен Торн – думает не о том, тратит время, которое должно принадлежать Чарли… Но, ты понимаешь, это скользкая почва. Они не могли бы отдавать ему больше времени, даже если бы блюли целибат. Нет, Бен, не знаю, откуда это идет, но Чарли в последнее время немножко… страшно сказать – становится параноиком. Понятно, как не стать в его положении? Хэзлитт празднует победу три дня из четырех. Может, Мак просто подвернулся под горячую руку. В общем, об этом помолчим. Я хочу, чтобы ты чем-то уравновесил чернуху и ужасы, которые обрушивают на президента Эллен и Олли. Они меня с ума сведут. Как раз когда ему особенно нужна поддержка!

Лимузин медленно свернул с Пенсильвания-авеню, миновал пост охраны и так же медленно покатил по дорожке под навесом деревьев ко входу в Западное крыло Белого дома. Слева, на обычном месте, в раскаленной тени, изнывая от жары, толпились корреспонденты радио и телевидения. Их софиты, зонты для тени и звукозаписывающая аппаратура складывались в картину экспедиции сафари, разбившей постоянный лагерь. Они критически рассматривали лимузин. Кто может скрываться за тонированными стеклами? Когда машина остановилась у крыльца и швейцар в униформе вышел открыть двери, корреспонденты, присмотревшись, отметили прибытие Ларкспура, что было далеко не новостью, и друга президента Бена Дрискилла – тоже на новость не тянет. Очевидно, о смерти Дрю Саммерхэйза здесь еще не знали. Ларкспур кивнул в сторону репортеров, но те так размякли на жаре, что поленились ответить. Когда они скрылись из вида, он шепнул Бену:

– А, если бы они только знали…

– Скоро узнают, – отозвался Дрискилл.

– Верно, так что нам предстоит решить, что тогда делать.

Стоило войти в Западное крыло, как внешний мир ощущаться переставал. Здесь круглый год стояла весна, вазы полнились свежими цветами. Сотрудники, пропускавшие вас через сканеры, неизменно улыбались и заводили приветливую беседу, словно у них на целом свете не было забот. Улыбчивый чернокожий охранник был, говорят, самым сильным человеком в Вашингтоне – качество, в прошлом раз-другой пригождавшееся при встрече слишком шумных гостей. Гид и секретарь стояли рядом со знаменитой актрисой, заглянувшей наскоро поприветствовать президента. Чарли Боннер как-то заметил, что очень странно сознавать себя стоящим в центре мира, при том, что жизнь твоя течет спокойно и даже счастливо.

– Это служба, только и всего, и иногда слишком легко забыться. Появляется привычка думать, что все в порядке просто потому, что все так вежливы и никто никого не убивает на лестничной площадке… Но, по правде, ты постоянно висишь на волоске над мусорной кучей.

Ларкспур первым прошел по коридору и вверх по лестнице, время от времени кивая кому-нибудь и бормоча приветствия. Теперь по коридору, застеленному ковром. На светлых, как сливки, стенах картины славных и кровопролитных сражений, бросающихся в атаку храбрецов. Охрана сливалась с мебелью, с пальмами в горшках. За стенами чуть слышно гудели кондиционеры. Кабинет слева был отгорожен канатом, сквозь открытую дверь виднелся большой стол, один из стульев за которым был выше и равнее других.4 Ларкспур остановился перед дверью, ведущей в Овальный кабинет.

– Я всегда, прежде чем войти, проверяю, застегнута ли ширинка, – улыбнулся он Дрискиллу. – Как-то вошел с расстегнутой молнией, так что из нее торчал ярлычок прачечной с подола рубашки. Миссис Колфакс – она тогда была представителем в ООН – конечно, оказалась слишком любезна, чтобы заметить, но с Чарли, я думал, случится припадок пляски святого Витта.

Обернувшись, он заговорил с охранником. Их имена внесли в книгу, которую президент именовал «Книгой мертвых», и охранник, шагнув вперед, распахнул дверь. Президент сидел на углу большого темного стола, за которым некогда сиживал Тедди Рузвельт. Рукава рубашки закатаны до локтя. Он выбрался из-за стола и пошел навстречу Дрискиллу с протянутой рукой, и, если не слишком присматриваться, можно было принять его за парнишку, игравшего в футбол в школе Нотр-Дам еще в те времена, когда изобретали колесо, а мячом служил надутый свиной пузырь. В светлых волосах появилась седина, перед последней предвыборной атакой их придется покрасить. В уголках губ и глаз птичьими лапками расходились морщины. Он всегда оставался загорелым: зимой лыжи, летом гольф. Рост шесть футов два дюйма, вес около двухсот тридцати фунтов, и выглядит так, будто запросто отколошматит любого в этом здании, даже если ему одну руку привязать за спину. Под брюками он носил эластичный наколенник – просто на случай, если скажется наследство футбольных сражений. Он не желал стать причиной биржевой паники, упав перед объективами камер из-за давнего перелома.

– Спасибо, что приехал, Бен. – На историческом столе зазвонил телефон, и Боннер, обернувшись, схватил трубку. – Что там, черт возьми? – С минуту он слушал. – Хорошо, хорошо. Но о пострадавших американцах сообщайте каждый час. – Он взглянул на часы. – Потом, потом. Хорошо. – Бросил трубку на рычаг. – Бен, ты сам понимаешь, что сегодня возглавляешь список, но положение в Мексике… К тому же через пару минут назначен ежедневный разбор хода кампании, и вас обоих я прошу остаться здесь. Я на вас рассчитываю. Только пока не вдавайся в дело с Саммерхэйзом. Маку и Эллен я сообщу попозже. – В дверь постучали. Лично открывая дверь, Чарли Боннер добавил: – Подожди, сейчас услышишь…

Боб Макдермотт знал Чарли и работал с ним еще с Вермонта, когда его маленькое, но напористое агентство вело дела семейного банка Боннеров, основанного в шестидесятых годах девятнадцатого века прапрадедом президента. Когда Чарли пробился в Конгресс, потом стал губернатором Вермонта и наконец президентом, Макдермотт так и остался при нем. Между ними возникла естественная привязанность, более или менее пережившая возвышение Чарльза Боннера до президентского кресла. Сейчас Бена, вставшего, чтобы пожать Макдермотту руку, поразили мешки под глазами и усталость, прорывавшаяся в голосе. Макдермотт всегда стремился поддерживать оптимистическое впечатление, будто он владеет ходом событий и наслаждается каждой минутой жизни. Сейчас личина сползла с него. Седые волосы падали на лоб, и веснушки на носу уже не делали его похожим на мальчишку. Смотрел он сердито.