По ту сторону тьмы - Марика Полански
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последняя фраза звучала, как завуалированное непристойное предложение. На душе стало гадко и мерзко. Настолько гадко, будто прилюдно уронили в лужу, так ещё вдобавок и обсмеяли. Такие, как Риваан, всегда получают то, чего хотят. «Отвратительнейшая манипуляция, — констатировала Мира и пренебрежительно хмыкнула. — О Боги! Более низкого способа затащить в постель я не встречала!»
— Если не считать того момента, когда вам самым безбожным образом лгали в лицо, говоря о любви, не так ли?
— Это прошлое, — негромко ответила я и отвернулась к окну. — И вас оно не касается.
Мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда: то ли оттого, что ведьмолов услышал сказанное Душой, то ли от вопроса, который безжалостно ударил по едва затянувшейся ране. Глаза запекло от обиды и гнева. Впрочем, чего ждать от Охотника из Вальданы? Это только в бульварных романах мужчины обладают благородством и чуткостью. В жизни они, наоборот, стараются надавить на самое больное.
— Может, и не касается, но у вас есть кое-что, что может помочь делу, — спокойно проговорил Риваан. — А именно ваша способность переходить в Межмирье.
Ведьмолов нисколько не изменился в лице. Разве что в глубине разноцветных глаз промелькнула тень удовольствия. Вспомнился холодный змеиный взгляд и тихое шипение «Не хочеш-шь, не делай».
— То есть вы собираетесь меня использовать в своих целях и даже не пытаетесь этого скрыть?
Он пожал плечам — мол, собираюсь, а что здесь такого?
— А знаете, что? — разозлилась я. — А идите вы к чёрту! И вы, и ваш дружок Агосто… Хрен редьки не слаще. Остановите экипаж, я выйду.
— Куда вы пойдёте?
— Вас это не касается.
Наагшур откинулся назад и постучал по стенке. Послышалось грубое «Тпрууу!», и экипаж остановился. Дверь услужливо распахнулась. И в этом чувствовалась некая издёвка — еле уловимая, непонятная. С такой столкнёшься и не сможешь толком объяснить, что конкретно оскорбило.
Я вышла на залитую солнцем улицу и направилась в противоположную от экипажа сторону. Щёки полыхали от обиды. Главное, не показывать ни боли, ни растерянности. Иначе вернётся и попытается добить. А к очередному поединку я не готова. Опустошение и подавленность после перехода взяли верх, и теперь хотелось только одного — спрятаться куда-нибудь.
Ноги сами принесли к библиотеке. Огромное светлое здание с белыми колонами тяжело нависало надо мной. Казалось, будто строгий судья смотрит на меня как на букашку, которая по недоразумению забралась на подол судейской мантии.
Я тяжело вздохнула. За всеми событиями я совершенно забыла предупредить дядю Слава. Старик наверняка весь извёлся. А ведь он единственный, пожалуй, кто ко мне относился с сочувствием. Это было по-свински: про́пасть и не оставить даже записки.
Я потянула дверь на себя. Опомниться не успела, как оказалась на земле.
— О Боги! Простите великодушно! Я совершенно вас не заметил! — тараторил бледный худощавый паренёк в синем камзоле банковского служащего. Он тут же бросился понимать меня.
— Ну что вы… что вы… — растерянно прошептала я. — Ничего страшного. Всякое случается…
И вдруг… расплакалась. Нелепая случайность стала последней каплей. Я поспешила спрятаться от растерявшегося парня за тяжёлыми дверьми и опрометью бросилась в такой знакомый закуток дяди Слава.
— Лада! Лада, что с тобой случилось?! — голос библиотекаря звучал тревожно.
Я рухнула в кресло напротив и, по-детски спрятав лицо в колени, разрыдалась в голос. Библиотекарь поспешно вышел из-за стола и направился к своей заветной тумбочке. Послышался звон стакана и плеск воды.
— Выпей, полегчает. Это настойка сербинского пустырника. Поможет быстро прийти в себя…
Тело трясло, как при лёгочной лихорадке. Только чудом удалось не разлить содержимое стакана. Я залпом выпила его, продолжая всхлипывать. За грудиной сдавило так, что стало невозможно дышать. Настойка подействовала быстро. Постепенно клещи, сдавившие грудь, ослабли, дыхание сделалось более спокойным и размеренным.
Я с силой зажмурилась и открыла глаза. Истерика прошла так же резко, как и нахлынула.
— Простите, — прошептала я. — Я не хотела вас напугать.
— Да уж, напугали вы меня знатно, юная барышня, — с мягкой укоризной покачал головой дядя Слав. — Пропали среди ночи. Теперь появились в слезах… Могу ли я хотя бы рассчитывать на объяснение происходящего? Уж будьте так любезны, уважьте старика.
Судорожно вздохнув, я пересказала ему события прошлой ночи и сегодняшнего дня, благоразумно умолчав о том, что узнала о Наагшуре. Пусть ведьмолов катиться к Черногу. Но выбалтывать случайно раскрывшейся тайны я не собиралась.
Дядя Слав слушал меня с вежливым вниманием. По мере рассказа светлое лицо старика становилось всё более серьёзным и мрачным. Морщины на лбу углубились, а взгляд потяжелел.
— Да, вы попали в скверную историю, — задумчиво произнёс он, потирая подбородок пальцами. — В очень-очень скверную историю.
Я согласно кивнула.
— Знаю. И всему виной моя собственная несдержанность, — грустно произнесла я, глядя на него. Библиотекарь откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. — Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня проблемы. Ведь рано или поздно кто-то обязательно появиться. Наагшур или Агосто… Я даже не знаю, кто из них хуже… Я пришла забрать свой медальон, который оставила под подушкой вчера…
— И что вы намерены делать?
— Не знаю. Попытаюсь покинуть город, пока меня не схватили. А там… А там видно будет. Будем живы, не помрём, дядь Слав, — улыбнулась я. Но улыбка получилась вымученной.
— Беда с этой неуёмной барышней, — библиотекарь покачал головой и открыл ящик стола.
Потом склонился над столешницей и принялся что-то быстро писать. Перо скрипело, выводя строчки на бумаге. Но этот скрип зажёг малюсенький огонёк надежды, крохотный, меньше спичечной головки. Одно неосторожное движение, — и он погаснет. Почему-то я этого боялась больше всего. Ведь так страшно — остаться совсем без надежды. Как оказаться на улице в лютый мороз без единой нитки на теле.
— Это адрес моей сестры в Асконии, — библиотекарь протянул мне листок. — И записка. Я попрошу её, чтобы она приютила тебя на пару дней. Здесь деньги, — кошелёк тяжело лёг на столешницу. — Хватит на дорогу и на неделю в какой-нибудь гостинице. Нешикарной, но всё же. Постарайся придумать за это время что можно сделать. Поскольку, если ко мне придут, то я буду вынужден сказать, куда ты направилась. Но у тебя будет хотя бы фора. Беги, Лада. Беги, пока есть возможность. И думать забудь о том, чтобы сдаться! Жизнь прогибается только под смелых.
— Кто торгует чёрными лизиантусами?
Водянистые глаза-плошки расширились до невероятных размеров. Старый каппа почесал затылок перепончатой
