Бремя чужих долгов - Тимофей Печёрин

Осмыслив все, я приступил к исполнению задуманного. Забавно будет, хе-хе, если один из участников дуэли не сможет прийти, так сказать, по состоянию здоровья.

Оставив тело безмятежно почивать в снятой комнате, я выбрался в коридор. Надо сказать, что уменья мои в призрачной ипостаси заметно возросли. Не так давно, прежде чем уничтожить криминального бонзу Жоржа, мне потребовалось пойти на хитрость, дабы проникнуть в его дом. Теперь такой необходимости нет: я научился проходить сквозь стены, как и подобает полноценному привидению. Достаточно оказалось лишь представить, что стены на моем пути… нет. Поскольку для таких как я материальный мир — иллюзия, поддерживаемая прижизненной памятью. Так-то вот!

В общем, бревенчатые стены и дощатые двери трактира не были больше для меня преградой. Буквально просочившись в коридор и неплохо видя даже в темноте, я приступил к поиску нужной комнаты. Или комнат — если трое хлыщей во главе с бароном Кейдном решили не ютиться в одном помещении. Избавиться от всех троих, бароном не ограничиваясь, я решил для пущей надежности. Не то вдруг кто-то из них тоже бросит мне вызов. Мол, барон мне очень близкий друг или родственник, его честь — моя честь и бла-бла-бла…

Поиски не обещали затянуться надолго. Комнат на втором этаже трактира имелось чуть больше десятка. Это не современные мне гостиницы, где клетушки-номера нарезаны сотнями.

В первой из комнат, куда я заглянул, дрых и видел энный по счету сон какой-то толстяк. Купец, наверное, или чиновный человек. Обширное брюхо вздымалось под одеялом, а рот через каждую секунду изрыгал звуки мощного басовитого храпа.

В еще одной комнате — а выбирал я их случайным образом — меня ждал маленький сюрприз. То есть, не то, чтобы ждал и нарочито меня. Но в общем, парочка, занимавшая кровать в этой комнате, оказалась мне знакома. В мужчине я признал вора Кифа из эльвенстадской гильдии: предателя, двойного-тройного агента и просто человека, получившего от меня ногой под зад. Принадлежала та нога, правда, не мне, но это уже детали.

А рядом с Кифом, да трогательно положив голову ему на чахлую грудь, почивала — кто бы вы думали? Та самая девушка, которая едва не стала моим новым вместилищем. Не стала, как теперь понимаю, к счастью для нас обоих. Как хоть ее звали… Карина, Камилла? Так вот, теперь эта Камилла-Карина едва ли помышляла о преждевременном расставании с жизнью. Предпочитая наслаждаться ею по мере возможностей.

И вот что интересно. Киф остался в моей памяти как недруг, даром, что мелкий. Перед пассией его я, в свою очередь, испытывал глухое чувство вины. Ибо хотел использовать ее в собственных, отнюдь не гуманных, целях. А потом, вдобавок, спешно покидая Краутхолл, мы с Вилландом, Эдной и Аль-Хашимом вынуждены были эту Камиллу-Катрину бросить, оставив связанной и беспомощной. Зато теперь, когда случилось встретить их обоих, в моей душе, хоть чуточку, но потеплело. И не только благодаря знакомым лицам да успокоению совести. То, что несостоявшаяся самоубийца была жива-здорова, не могло не радовать. Наличие же рядом Кифа говорило, в частности, и о том, каким именно образом, с чьей помощью удалось ей спастись. Но главное: эта встреча, в силу своей маловероятности, приободрила меня. Напомнив о такой штуке, как удача — и о том, что временами она улыбается в том числе мне.

Оставшись незамеченным для спящей счастливой парочки, я покинул их комнату. По привычке стесняясь даже слегка что-то задеть, тем вызвав хотя бы легкий шум. А на третьей попытке поиски мои увенчались успехом. Я нашел-таки Кейдна и компанию — причем всех троих в одной комнате.

Вернее, первым я обнаружил одного из прихлебателей мстительного барона. Того самого, кто с притворным участием советовал мне поесть-поспать-помолиться перед завтрашним роковым утром. Приспешник Кейдна сидел на стуле возле окна, одна из ставен которого была открыта. И листал толстые, грубые, пожелтевшие листы какой-то книги. Огонек хиленькой свечки отражался на его лице, на коем теперь нетрудно было заметить смесь зависти и тоски.

А единственную, даром, что широкую кровать занимала еще одна, увиденная мною в эту ночь, влюбленная парочка. Только вот на сей раз я отнюдь не умилился. Но, напротив, аж сплюнул от брезгливости, когда присмотрелся и понял, кого именно свел сегодня Купидон в этой кровати.

На боку, лицом ко мне и свесив руку, отходил от недавней страсти сам барон Кейдн. А рядом, точнее за спиною барона и ближе к стенке устроился второй из его приспешников. Опознать обоих не составило труда — тем более, благодаря наполовину сползшему с них одеялу. Хотя за что тут благодарить-то?..

Что ж, от увиденного многое стало ясно. Во-первых, я ошибался: не были эти три хлыща ни братьями, ни родственниками вообще, как не были и друзьями. Вернее, оказались больше, чем друзьями. Ну а во-вторых, не будучи дураком, я хотя бы догадывался, из-за чего именно между сэром Готтардом и бароном Кейдном пробежала черная кошка.

Как относится традиционная религия к однополой любви, я в общем-то был в курсе. И едва ли в другом мире это отношение должно быть иным. Да и что там религия — я сам, как уже говорил, от зрелища двух любовников остался не в восторге. Даром, что умом понимал: любовь все равно лучше ненависти. Лучше-то, может быть и лучше, но где таится дьявол, напоминать, я думаю, лишний раз не стоит.

Тем легче для совести будет оборвать три враждебные мне жизни. Причем обставить все это я решил с толикой театральности. По замыслу моему Кейдн должен был сперва укокошить обоих, так сказать, партнеров, а затем, сиганув в окно, сломать себе шею. Тогда и оскорбление сэра Готтарда останется неотмщенным, и даже в церкви не отпоют — самоубийца поскольку.

Вернее, все перечисленное намеревался проделать я. Но руками барона-голубка. Благо, в людей спящих, как и в пьяных, вселяться всегда легче.

Сосредоточив взгляд на Кейдне, я произнес нужное заклинание… и оказался в месте, похожем на музей. Не на старинный и заброшенный дом, каким я видел изнутри Кристалл Душ, а на место более роскошное, яркое, но нежилое. Что-то вроде гостиной богатого ценителя искусств. С той лишь разницей, что формой гостиная обычно не напоминает лабиринт с множеством извивов и тупиков. Да и не бывает таких исполинских и необозримых гостиных. Даже у обитателей Рублевки… наверное.

Стены были увешаны картинами в рамах. Причем пейзажи, портреты и натюрморты представлены были в равных пропорциях. Так же поровну имелось портретов как благородных мужей, та и, как ни странно, прекрасных дам. Сложная же, однако, натура этот барон Кейдн!

Картины чередовались со статуями — то могучих рыцарей в доспехах и при оружии, то хрупких юношей, почти мальчиков, а то разнообразных представителей животного царства. Были тут замершие в охотничьей стойке гончие, вставшие на дыбы лошади, медведи на задних лапах.