Остров Тамбукту - Марко Марчевский

— Скажем, что все это так, — согласился я. — Но это ничтожная вероятность спастись зависит от перочинного ножа, а у меня его нет.

— Зато у меня есть! Вот, возьмите! — с живостью воскликнул капитан. — Какое счастье, что у туземцев нет обыкновения рыться в карманах арестованных, как у нас. Похоже на то, что они действительно очень отстали от культуры цивилизованных пародов.

Он протянул мне свой ножик, но я отказался его взять. Как бы я не дорожил своей жизнью, я не мог принять такой жертвы со стороны капитана. Нож принадлежит ему, пусть он попытается спастись.

— Возьмите, — настаивал морской волк. — Вы молоды, ничего еще в жизни не видели, а что от нее ждать такому человеку, как я? Пожил пятьдесят пять лет, довольно с меня.

Я был тронут его настойчивостью, которая меня изумляла. Я подумал: «Люди делаются лучшими товарищами и друзьями во время больших несчастий, когда им не остается терять ничего другого, кроме жизни».

— Вы должны спастись во что бы то ни стало, — продолжал капитан. — И чтобы вам было ясно почему, я сделаю вам признание. Более того — исповедь! Не думайте, что я буду каяться в совершенном грехе. Нет. Я могу с чистой совестью сказать, что жил честно и умру как честный человек. Но, прежде чем умереть, хочу вам открыть мое горе. И так, слушайте... У меня есть ребенок, десятилетняя дочка. Живет в Александрии у моей сестры. Ее мать мулатка с острова Зумбава. Одиннадцать лет назад, когда я был капитаном большого торгового судна, мы зашли на Зумбаву, и я пошел прогуляться по городку. На базаре давал представление цирк — двое артистов жонглировали горящими факелами и шарами, третий изрыгал огонь, а Доанга танцевала босая на битом стекле со змеей, свернувшейся вокруг ее шеи. Прекрасно танцевала, это я и сейчас утверждаю. Вы видели, как гнутся пальмы под напором бури? Так извивалась и танцовщица. Она была молода и очень красива. Мулаты вообще красивые люди, они происходят от цветных женщин и белых мужчин...

— Иногда случается и наоборот, — улыбнулся я.

— Случается, — признал Стерн, — но редко. Итак, при виде танцующей Доанги, горячая волна залила мне грудь. Змея вокруг ее шеи была живая, и хотя зубы у нее были удалены, все же она представляла опасность. Да и битые стекла не слишком мягкая подстилка для босых ног. Когда танец кончился, я бросил танцовщице кредитный билет. Она обрадовалась и сунула его за корсаж. Тогда один из артистов, тот, который изрыгал огонь набросился на нее, скрутил ей руки назад и начал шарить у нее за пазухой. Народ кругом умирал со смеху. Самым отвратительным было то, что никто не заступился за девушку. Возмутившись, я вмешался, одним ударом свалил с ног наглеца и освободил Доангу. А когда отправился в порт, она пошла за мной. Поднялась и на пароход. Я ее приютил, и мы зажили вместе в моей каюте. Только тогда я понял, как приятно жить с любимой женщиной, которая ждет в каюте окончания твоей вахты. Морякам запрещено жить семейно на пароходах, но я не хотел расставаться с Доангой и оставил ее у себя.

Стерн замолчал, нахмурился, глаза его потемнели. Потом он грустно продолжил:

— Прошло время. Доанга должна была рожать. Я устроил ее на острове Борнео. Родилась девочка — умная, живая, с черными волосами и шоколадной кожей. Иногда мне приходилось ходить в долгие рейсы, я отсутствовал по целым месяцам и думал только о Доанге и ребенке. И тогда я понял, что отцовское чувство сильнее всякой другой любви. Когда пароход, на котором я служил, заходил в Борнео, Доанга с ребенком поджидала меня на берегу. Жена и ребенок — какая радость! — грустно промолвил капитан. — Так мы жили года три. На четвертый год Доанга заболела. «Что с тобой, Доанга?» Доанга молчала. На сердце у нее лежал камень. Врачи беспомощно пожимали плечами. Однажды она мне сказала: «Я хочу умереть на Зумбаве». Завез ее туда и отправился в плавание. Вернувшись месяца через два, я нашел ее поправившейся — она пела и танцевала в комнате. Туземцы сильно привязаны к родным местам, сильнее нас. Мы говорим: «Тоскую по родным краям», а они говорят: «Умираю от тоски по родным краям». Доанга была здорова, весела, и мы снова счастливо зажили вместе. Но счастье продолжалось недолго. Однажды, когда я вернулся из плавания на Зумбаву, я не застал Доанги дома. Ребенок играл на полу неумытый, голодный, похудевший. Спрашиваю хозяйку, старую голландку: «Что это значит? Где Доанга?» — «Доанга — нехорошая женщина, сэр, — отвечает она. — По целым дням оставляет ребенка одного дома и таскается с какой-то цирковой труппой». Мне все стало ясно. Доанга снова вернулась к артисту, который изрыгал огонь. Я забрал дочь и уехал. Оставил ее у моей сестры в Александрии. Теперь девочке десять лет. Чудесный ребенок — красивый, талантливый!.. Придет время, станет знаменитой художницей, помяните мое слово. Если вам случится опять попасть когда-нибудь в Александрию, скажите ей, что я погиб. Вы ее найдете в доме рядом с музеем. Она носит мою фамилию. Моя дочь должна узнать о смерти своего отца. Это ей будет полезно. Со дня ее рождения я откладывал часть моего жалованья и вносил в один английский банк. На эти деньги моя дочь сможет просуществовать до совершеннолетия. Но для получения денег нужен свидетель, который удостоверить мою смерть. Вы подпишете акт о моей смерти. Поняли теперь, почему я хочу отдать вам нож. Прошу вас, возьмите!

Я снова отказался. Я объяснил капитану, что именно он должен во что бы то ни стало остаться в живых ради дочери. У меня нет детей, некому плакать по мне. Моим престарелым родителям едва ли когда-нибудь доведется узнать о моей смерти, потому что им самим осталось недолго жить.

Капитан как будто примирился с моим отказом, лег на нары и больше не заговаривал о ножике.

Дни летели незаметно. Шесть раз взошло и зашло солнце с тех пор, как бросили Грея в океан — никто нас не тревожил. На седьмой день утром мы снова услышали знакомые завывания туземцев и заглушённые звуки деревянного барабана. Дверь открылась, мы вышли — и наши сторожа отвели нас на поляну.

Костер горел. Дикари отплясывали свой дьявольский танец. История повторилась. Вождь племени и девушка приблизились к нам, вождь опустил руку на плечо капитана, двое туземцев, привязав камень к его ногам, понесли его к берегу. В последний момент он крикнул мне:

— Ножик у вас в кармане! Не забывайте моей просьбы! Я запустил руку в карман: да, нож Стерна был там! Он, наверно, его положил в мой карман в последнюю ночь, а я не заметил. Когда его бросали со скалы, он махнул мне рукой и исчез...

«Прощайте, капитан! — подумал я. — Если мне удастся спастись, я исполню вашу просьбу! Клянусь!»

Меня вернули обратно в хижину. Тяжко свалившись на нары, я пролежал неподвижно целый день. Меня душили тоска и отчаяние. Через семь дней наступит и моя очередь... Через семь дней...