Чепель. Славное сердце - Александр Быков

И скрипка пела, и грустила, и завлекала, и смеялась, Позванивали бубенцы, подпевали тихонько дружные голоса. И шли весело под пологую горочку кони. И солнышко грело. И ветер трепал волосы и ленты. И странствие было легко и приятно. Сказка…

Приехали песняры. Издалёка. Косматую звезду в том году встречали ещё в Эстергорме Венгерском, за лето прошлое исходили Богемию, Хорватию, Сербию, Болгарию. Зимовали в Царь-городе, Граде Константина. Видели купола и храмы, дворцы и лачуги. Сей весной заезжали на Угорщину. Новые песни пели на Пасху князю Изяславу Ярославовичу в Киеве. Проехали уже через Волынщину и через Берестье, но долго там не задержались — крепость есть крепость, всё в строгости и порядке. Послушали песняров, похвалили, и дальше отправили. Были недолго и в Кобрине. Путь держали ныне на Варяжское поморье.

Вот и до нас докатили. Не глухое место Деречин — само небольшое, но в нём середина — вокруг множество небольших поселений. Там и сям расположены семьи и роды. Среди лесов, среди полей живут себе хлеборобы, мельники, пекари, охотники, мясники, рыбаки, бортники, гончары, лесорубы, плотники, скотоводы, кожевники, скорняжники, дубильщики, красильщики, портные, каменщики, печники, на все руки мастера, да и всех не перечесть. А по грибы-ягоды ходить — это и не работа вовсе, а удовольствие, но некоторые и на том зарабатывают. А в Деречине — вече. Большой сход. И ярмарка. Во все стороны торговые дороги. Много мастеровитых и талантливых людей и вездесущих торговцев.

Дидюк Заоколицкий отсюда родом. Богатый купчина. Домище у него до самого верха в тридцать венцов, а подворье саженей по пятьдесят вдоль и поперёк. Есть в Деречине зодчий — знатный строитель, много построил, зарабатывает тем, что рисует владельцу будущий дом, какой тому понравиться, и руководит строительством. Есть в Деречине столяры — любую вещь вырежут из дерева — хочешь, наличники резные, хочешь, двери все в зверюшках, хочешь, истукана о семи ликах, хочешь, хитроумную детскую игрушку, что и взрослому охота поиграться. Есть в Деречине художник — он рисует заморскими красками (а какие-то сам намешивает) на лучших липовых досках картины, какие закажешь, на металлических бляхах медных, бронзовых, железных — так, что не обдерёшь краску, на кожаных плащах, штанах и сумках замысловатые красивые узоры. Много чего есть в Деречине. Есть добрый лекарь — это Бранибора, Вершислава, Святояра и их сестры Светланы отец. Зовут его, а это все знают, Буривой.

Но у лекарей, как и у кузнецов, как и у всяких мастеров, частенько не как у простых людей — знают они много и знания их секретны. И делаются эти люди как бы немного… не в себе. Вот и Буривой стал говорить, что он уже и не Буривой, а называет себя Родомыслом. Почтенный он человек, много делает добра, и в глаза ему не перечат: Родомысл, так Родомысл. А за глаза — всё равно Буривой.

Он всех лечит и учит. Раньше, в молодости был дружинником. А потом нашёл в себе талант исцелять болезни. И, то ли на военное дело сил больше не хватило, то ли посчитал важнейшим, чем война, возвращать здоровье, стал лечить. И хорошо у него это получалось. Теперь и не только из окружных деревень, но и из отдалённых поселений стекались к нему люди с какой-нибудь хворобой. А он ко всему этому готовиться. Насобирает тыщу сортов ягод, трав, мхов, семян, цветов, кореньев, редких каких-то лягушек, жучков, надерёт коры с разных деревьев, каких-то каменчиков натолчёт-натрёт в порошки, наберёт и рогов, и костей, и всякого такого, что непривычного человека от одного вида или запаха этой гадости может наизнанку вывернуть. Пчёл, конечно же, очень любит. Пчелиный мед и яд у него среди первых лекарств. И муравьями пользуется. Наварит-напарит зелий, снадобий, притирок, примочек, пластырей, намешает порошков, мазей. Различные настои, бальзамы и эликсиры настаивает на очищенной крепчайшей браге! Её и пить-то нельзя — всё нутро спалит! Целая отдельная изба у него полна целебных средств. Пока готовит, приговаривает, заговаривает, силу вселяет. Пьявок мерзко-противных из пруда поналовит. И часто хорошо помогает.

А руки у Родомысла как будто не забыли ратного поприща — железные, хоть ему уже лет, наверно, шесть с половиной десятков. Этими железными руками, как клещами, бывает, мнёт человека, особенно в бане пораспарив, а тот аж млеет, но терпит, знает, что станет ему от хвори легче.

А между этими занятиями, вместе с другими грамотеями детей Деречинских учит Родомысл в специальном учебном доме.

К нему, лекарю Родомыслу и привёл мальчика Олеся встреченный нами по дороге батько-селянин. Посмотрел Родомысл на Олеся, пощупал тонкие ручки и ножки, шею, спину вдоль всего торчащего хребта, поглядел на язык, на глаза, на пальцы, взохнул.

— Сколько детей у тебя, Мазай?

— Двенадцать Бог дал, двое померли.

— Так ты каким ремеслом занимаешься?

— Плотницким.

— А сколько у тебя скотины дома?

— Конь есть и две коровы, три козы, хряк, свинья поросная и кур две дюжины. Ну и две собаки… и три кошки… мышей ловят.

— А старшим детям сколько лет?

— Шестнадцать и четырнадцать.

Родомысл помолчал.

— Чем же ты семью кормишь, Мазай?

— Выбился я из сил… прости, батюшка. Чем придётся… с утра до ночи, не разгибаюсь, жену загнал, нету сил. Все худые. А вот Олесь такой тихий хлопчик, ничего не попросит, ему, наверно, меньше всех достаётся…

— Так ты всё понимаешь… Хочешь сына поправить?

— Ой, хочу! Помоги, Родомысл!

— Оставляй мне мальчика в ученики. Буду его кормить как надо и учить. А ты будешь мне на него одёжку чистую привозить раз в месяц.

— Щедрый ты человек… как же отплачу тебе за добро?…

— Сын твой станет грамотным, и будет мне помогать — в этом и будет твоя мне помощь.

Как раз подошёл Ярила мокрый*, по другому, Трибожий День — Свято в конце весны, в начале лета. В этот день на смену молодому Яриле-Весеню приходит зрелый Трисветлый Даждьбог. Пора поминать дедов, а нечистую силу — утопленников, самоубиенцев, неприкаянных душ — на всё лето заговаривать, творить обереги, чтоб к людям не лезли, бесчинств не творили. Сего дня, как огня, боится всякая нечисть. А перед самым Солнечным восходом на сей «Духов день» открывает мать сыра-земля свои тайны, и потому знахари ходят в это время «наслушивать клады». А роса в этот день делается особенно целебной.

Обычно в народе говорят: «С Духова дня не только с неба, а и от земли тепло идёт», «Придет Трибож станет на дворе, как на печке». А ныне печка уже за две недели до свята. Ох, и жаркая ныне весна!

На ярмарке Деречинской с раннего утра народу полно. Ремесленники и торговцы продают-покупают. Скоморохи-музыканты народ развлекают. Народ понаехал — рты раззевают.

Помост, сколоченный из хорошей доски, по очереди принимал желающих выступать. Сооружён помост на пригорочке, на берегу небольшой реки, что называют Вец. Вец, потому что обычно здесь проходит большой сход — вече, то бишь «вец». На этот самый пригорочек и на этот самый помост взбираются высказаться по наболевшему делу, покричать, поспорить, конечно, с соблюдением всех вечевых приличий, пока могут их соблюдать. Лицо друг другу бьют не часто — не Киев и не Новгород. Но и не без того. А ныне веселье.

Наши песняры на все трюки мастера.

… Со всего свету собралисьПеть, играть, народ потешать!Чудно сказать —Все разного племени,А все из города Бремена.Беремен* — не потому, что все жонки брюхатыХоть и этим тоже богаты,А потому, что все делом заня̀ты.И военно-пограничным,И торгово-столичным.

Этот город не стар, не млад,Да и не каждому рад.С башнями-стенами,Что из камня поделаны,Чтобы супостаты не лезли.А мы поём свои песни,Чтоб издалёка слышно,Что нашим здесь не кисло!Работают, гуляют,Добра наживаютЧужих привечают,А кто наглец — вон выгоняют…

Стали показывать короткую сказку про Ярилу, Леля и Лелю — как двое милых поругались, а Ярила их помирил. Торхельда нарядили во всё белое, сделали огромную огненно-рыжую шевелюру — могучий получился Ярила, всем на загляденье и на вразумленье. Милавица и Янка изображали влюблённую пару. Им изображать легко — они и есть влюблённые. Да ещё какие влюблённые: от этой любви Милавица к Янке от отца сбежала. Да не просто от отца, отец то у ней — король. Правда маленькое у него совсем королевство в западной земле, ближе к Ютландии, но всё же королевство. И хотел отец выдать дочь за сильного соседа принца Ютландского. А Милавица-то Янку полюбила. В балагане теперь ездит, и ничего, не жалуется.

Из толпы протиснулись к песнярам поближе и Олесь с отцом. Глядят, рты раззявивши*. Торхельд усмотрел в первом ряду худющего своего попутчика. И в конце сказки соскочил с помоста, подхватил на руки Олеся, и тут же взбежав обратно на помост, прогремел: «А вот уже и дитё народили! Молодцы, постарались быстро!» — чем вызвал восторг у Олеся и бурю хохота у смотрящих.