Чепель. Славное сердце - Александр Быков

Пошёл Кудеяр всё в тот же дом: «Меня господин послал, велел коней привести и вещи забрать! Ему надо срочно уехать и незаметно» — сказал серьёзно, твёрдо, но тихо, посмотрел много знающими глазами, и ему поверили. А Горобей в это время обзавёлся телегой — груз тяжёлый, коней надобно пожалеть, и самим можно в телеге спать по-очереди.

Выехали из города в ближайший лесок. Достали у пленника кляп, но мешок с головы не снимали, и Горобей страшным неузнаваемым голосом спрашивает, с выбрыком неместным деревенским выговаривает:

— Ты-ть, твою мать…! Хто такой говори! Есть мне резон тя в живых оставляти? А то-ть я голову с тя-ть сниму-у!

— А сам ты кто удалец? Зачем меня поймал? — не упал духом чернявый царьгородец.

— Я-ть вольный стрелок с больших и малых дорог, хто попалси, тот и виноват! Ха-ха, лупити тябе хоботом! — озорно поглядывая на друзей, вошёл в кураж Горобей. — Говори, хто таков, пока я слушать горазд!..

— Разбойник что-ли, удалой?

— Я-м те дамте «разбойник»! Язык-тоть у тебе длинён, могу подкоротить! — будто бы обижаясь, посуровел Горобей.

— Ну, ладно, а чего ты хочешь, скажи, может, я исполню за мою свободу.

— От ты-ть соображай давай. Чаво надо-ть, сам знаешь, золото давай — так и быть — отпущу.

— Как же я тебе золото дам, когда связанный?

— А! Дурачка ищешь, нават*! Имя своё говори и у кого золото спрашивать, а получу золото — отпущу тя целого и даже невредимого.

— А как знать, что не обманешь?

— А-ха-ха! Ха-ха-ха! — развеселился Горобей-разбойник, Кудеяр и Прытко переглянулись с Горобеем, тот им подмигивает, ощутимо пнул чернявого ногой в бок. — А никак! Торговаться вздумал?! Могу сразу голову чирик — и в лесок под берёзку-ть. Всё золото своё сохранишь…!

Кудеяр и Прытко тоже загоготали грубыми голосами и тоже давай ногами чернявого попинывать.

— Ладно-ладно! — кричит тот из-под мешка, — будет тебе золото.

— Так-то-ть лучше! Откедова таков ты-ть взялси, и как звать?

— Я из вольного города Венеция, зовут Максимилиан, знатного рода Ипполитов отпрыск. По делу приехал к местному князю Мстиславу Витеневичу Городненскому, у свояков остановился. Князь меня искать будет, если долго не приду… а я могу за себя выкуп дать, а могу на службу вас всех взять и щедро платить за нужные мне дела.

Горобей сделал круглые глаза, друзья переглянулись.

— Брешет, собака, обманет! — пискнул не своим голосом Прытко.

— Ты-ть не заговаривайся! К кому за деньгами итить для начала говори!

— А ты видал из какого я дома выходил?

— … Ну-ть, видал.

— Вот там меня назови, скажи денег дать десять золотых!

— … Дёшево, эта, ценишь свою-ть венецьянскую, знатную шкуру!

— … Ладно, двадцать золотых! На службу ко мне пойдёшь?

— Итить его, ишь князь в мешке выискался! Молчи пока… Смотри, ежли обманул — голову твою положим под берёзку-ть!

Отойдя в сторонку, друзья потихоньку поговорили. Мол, довольно важная птица попалась. Хотя, охраной подрабатывать может, если что — не придерёшься. Взять его в охапку, да на княжье подворье отвезти — можно нажить неприятности ненужные с князем Мстиславом. Горобей покачал головой:

— Похоже, Кудрявушка, твой день в параде ходить и девок господарских соблазнять. Только шибко не балуй — надо поторапливаться к завтрему, на Присягу успеть — святое дело.

Глава шестая. Песняры

Интересный балаган едет мимо леса, мимо поля — на большущей телеге шатёр из цветных кусков-лоскутков, высокий, везде ленточки разные цветные же повязаны. Что-то на нём начертано, что-то к нему приклеено, что-то на нём прицеплено. На ветру ленточки легко трепещут, что-то поскрипывает, что-то позвякивает. Два коника вороной и белый везут его легко. Ещё два коника серый в яблоках и рыжий привязанные идут сзади — отдыхают. В балагане — весёлые люди, неунывающие. Поют себе, смеются о чём-то.

Едет балаган по Полесской песчаной дороге. Песочек мелкий-мелкий, почти белый, неглубокий. Колёса немного вязнут, ну, иногда и подтолкнуть приходится.

Батька-селянин с хлопчиком-подростком просится с обочины:

— Подкиньте, хлопцы до первого дома! — притомили мы ноги по пыльной дороге!

— А ты, почтенный, — стихотворец! На ходу сочиняешь!

— Да разве я сочиняю, так — языком болтаю…

— Садись почтенный, а это сын у тебя?

— Да, сын! Хороший хлопчик, только хворее часто — до лекаря идем. Добры лекарь е? Деречине. Пешком пошли — силы набираться, а уже и не хватае силы, глянь на его, бледны зусим… А вы светлые якие-сь, хлопцы, не ругаетесь — смеётесь… хто вы такие?*

— Мы — музыканты, песняры по-вашему.

— О! А сами-то разве не наши?

— Мы и наши, и ваши, сегодня здесь поём, завтра там танцуем.

В балагане пододвинулся с краю крепкий мужчина сам загорелый, волос белый с белыми усами, а мальчика поднял могучими руками, как пушинку, посадил на хорошее место, чтоб дорогу было видно — около возницы весёлого белокурого.

— И куды ж вы теперь едете, песняры?

— Куда глаза глядят!

— Чего на месте не сидится вам, чего ищете?

— При богатых дворах жить — себя потерять. И навсегда, всё одно, денег не заработаешь! А вся мудрость — в дороге. Вся радость — среди людей, на площадях, на майданах, на торжищах. От одного города до другого идём — песни сочиняем. От одного народа другому несём добро — не шитое, не пряденое, не кованое, не краденое, не потрогать его, ни в карман положить, на себя не надеть, ни продать, ни прожить. Наше добро особого рода — это мудрое слово, человека свобода, это дружная песня про то и другое, это танец, что будит и любовь и силу. Что народу любо, то и нам мило.

Мальчик раскрыл глаза широко и удивлённо заулыбался, все посмеялись, заулыбался и селянин:

— Ну, ты хлопец мастак, так-растак!

— Это, почтенный, что — так, пустяк. Вот отец мой, бывало, ка-ак начнёт быль-небылицу, не знал, как остановиться. Все развесят ухи как лопухи, и всё кидают ему медяки да серебряки. А чтоб отец уже взял да замолк, носили ему золотой замок. Вешали на губы, закрывали на ключ. Но отец-то мой был сильно могуч — свистел через ноздрю, выбрасывал соплю и тою соплёю перебивал всё остальное — и железное, и золотое.

— Ну же ж ты и врак!

— Так ясное дело — не дурак!

И опять все посмеялись.

— А ну, хлопчик, давай знакомиться, — обратился весёлый возница к мальчику, заметив, как жадно тот впитывает происходящее. — Я — Янка, трубадур. А это всё мои друзья — мне без них никак нельзя!

Это Веленица-Милавица — певица — она у нас Прынцесса.

Мальчику приветливо улыбнулась красивая-милая девушка с длинными тёмно-рыжими локонами в алых и голубых лентах. Девушка, сразу понимая игру, повязала мальчику на запястье кожаный цветной лоскуток: «Это от всякой болезни, и про нас память». Отец-селянин снял ко груди соломенную шляпу и кивал, понимая, что это для его сына большое событие.

— Это самый сильный человек на свете — показал Янка на богатыря с белыми волосами и усами — его зовут Торхельд — он дудит на волынке и сочиняет северные суровые, но нежные песни. А может взять коня на плечи и бежать с ним полдня.

Торхельд согнул перед мальчиком руку: «Дави пальцем!» — пальчик потрогал каменный бицепс. Селянин восхищённо заогогокал. Все опять посмеялись.

— Это Смиргун — в его руках гусли поют как девушки, а девушки мурлычут как гусли. «Ха-ха! Верно-верно!» — сказал Смиргун, немного смущаясь для порядка.

— Нику-Никола цыган — он бродяга больше, чем мы все. Его ближайший родич — Ветер. Он — скрыпач. Ты слышал скрыпку? — он сам её придумал!

Нику, хитро играя чёрными глазами, достал чудесный невиданный инструмент. Тряхнул чёрными прядями. Поднял палочку-смычок. И запела душа!.. Тихонько… Запела…

— А это — Дивак, Диваня — он умеет летать!

Дивак достал лёгкие бубенчики-колокольчики и стал позванивать согласно скрипке. Низким басом загудел Торхельд. Потянула бархатно-серебристым голосом Милавица.

Селянин, вздохнул, потёр глаза, не смея нарушать музыку словами. Оказалось, что он и не старый человек, а просто очень усталый.

— Как это — летать? — слушая волшебные звуки, спросил мальчик.

— Увидишь, малыш, приходи с тятей на представление… А как зовут тебя? — спросил Янка, а Милавица игриво показала рожицу. И мальчик, уже согретый вниманием, ответил: «Я — Олесь».

— О, красивое имя! — воскликнули чуть не все разом. То ли правда так им понравилось, то ли хитрецы такие, а может и то, и то.

И скрипка пела, и грустила, и завлекала, и смеялась, Позванивали бубенцы, подпевали тихонько дружные голоса. И шли весело под пологую горочку кони. И солнышко грело. И ветер трепал волосы и ленты. И странствие было легко и приятно. Сказка…

Приехали песняры. Издалёка. Косматую звезду в том году встречали ещё в Эстергорме Венгерском, за лето прошлое исходили Богемию, Хорватию, Сербию, Болгарию. Зимовали в Царь-городе, Граде Константина. Видели купола и храмы, дворцы и лачуги. Сей весной заезжали на Угорщину. Новые песни пели на Пасху князю Изяславу Ярославовичу в Киеве. Проехали уже через Волынщину и через Берестье, но долго там не задержались — крепость есть крепость, всё в строгости и порядке. Послушали песняров, похвалили, и дальше отправили. Были недолго и в Кобрине. Путь держали ныне на Варяжское поморье.