Учение древней Церкви о собственности и милостыне - Василий Экземплярский

С другой стороны, расчленить вопрос о христианском отношении к соб­ственности и отдельно остановиться на уяснении христианского взгляда на богатство и бедность побуждает нас та неправильная постановка в опытах уяснения этого последнего вопроса, какая существует и, даже более того, господствует в нашем современном богословии. Основная тенденция современного русского богословия в отношении к поставленному нами вопросу выражается в том, что всеми возможными путями стремятся до­казать, будто в христианской жизни «богатство есть путь истинный и дос­тойный уважения»[197]. Наше богословие потратило много усилий для того, чтобы доказать, будто служение Богу может быть совмещено со служением маммоне, и на пути к достижению этой грустной цели не останавливалось даже перед унижением христианского учения. Так, было уже упомянуто о перетолковании Иак. I, 17-18. Множество по существу даже непонятных усилий было приложено к тому, чтобы смягчить определенное суждение Христа Спасителя о богатстве в Его учении, особенно как это учение пе­редано в Евангелии св. Луки и в притчах Господа. Самое святоотеческое учение о богатстве и бедности излагается и очень кратко, и крайне одно­сторонне, и совершенно неправильно, когда святые отцы выставляются как бы покровителями богатых в деле «охранения и умножения» ими сво­его богатства. Со спокойной убежденностью утверждаем, что подобное представление совершенно не отвечает действительности, и после изуче­ния святоотеческой литературы мы готовы скорее признать чрезмерную остроту в суждениях о богатстве некоторых святых отцов, чем в ком бы то ни было из них видеть защитника возможности для христианина соби­рать себе богатство на земле и беспечально им наслаждаться. Впрочем, оставим полемику в стороне, так как прямая задача нашего труда — по­ложительное раскрытие учения древней Вселенской Церкви. Согласно принятому нами плану работы, изложению собственно церковного учения мы должны предпослать краткий обзор по интересующему нас вопросу учения ветхозаветного. Этот обзор особенно необходим в данном слу­чае. Прежде всего, он поможет нам лучше понять в отдельных случаях евангельское учение, так как оно было обращено, прежде всего, к иуде­ям, воспитанным на ветхозаветном кодексе морали. Затем, ветхозаветный взгляд на интересующий нас предмет в значительной степени утвержда­ется на характеристике душевного настроения богатого и бедного, какая точка зрения имеет известное приложение для этической оценки богатст­ва и бедности в любой системе морали. Наконец, мы не вправе игнориро­вать и того замечательного явления, что наше современное богословие при уяснении христианского отношения к богатству и бедности очень любит утверждаться на Ветхом Завете. Делается это очень просто. Высказыва­ется известное положение, всегда утверждающее в той или иной форме совместимость служения Богу и маммоне, затем приводится текст из вет­хозаветного откровения, преимущественно из учительных книг, и вопрос считается решенным с христианской точки зрения. При этом как бы совер­шенно забывается, что в Евангелии Матфея имеется целая глава (пятая), говорящая о том, что христианское учение далеко не совпадает с ветхоза­ветным. Об этом широко распространенном и глубоко ошибочном методе раскрывать христианское учение мы уже имели случай высказаться в пе- чати[198] и здесь не станем повторяться. Но тем с большей внимательностью отнесемся к тому, чтобы изложить ветхозаветное учение и оттенить его существенное отличие во взгляде на богатство и бедность сравнительно с учением христианства.

Обычный взгляд, что в Ветхом Завете богатство считалось благом, а бед­ность — злом. Этот взгляд высказывался еще святыми отцами[199] и, дейст­вительно, находит подтверждение в Откровении. Имущество богатого, по словам книги Притчей, крепкий город его[200]. Богатство — венец мудрых[201]. Оно возвышает сердце[202]; оно — благо, если в нем нет греха[203], и богач счаст­лив, если он оказался безукоризненным и не гонялся за золотом[204]. Вообще богатство рассматривается как благо и как проявление милости Божией к человеку[205].

Но и ветхозаветный взгляд на богатство, как на благо и на благослове­ние Божие, не является безусловным, но обусловливается такими этиче­скими требованиями, которые приближают ветхозаветное учение к хри­стианскому. Первое требование подобного рода то, чтобы богатство было приобретаемо честным путем. Мы выдели уже, что такой богач назы­вается счастливым10. Наоборот, богатство, приобретенное неправедным путем, сурово осуждается. «Лучше малое со справедливостью, — читаем в книге Товита, — нежели многое с неправдой; лучше творить милосты­ню, нежели собирать золото»[206]. Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нем тревога; лучше блюдо зелени и при нем любовь, чем откормленный бык и при нем ненависть[207]. Лучше бед­ный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый со лживыми уста- ми[208]. Еще сильнее и выразительнее говорит о греховности неправедного богатства книга Иисуса, сына Сирахова, когда считает преступлением самые жертвы Богу из неправедно приобретенного. Что заколающий на жертву сына пред отцом его, то приносящий жертву из имения бедных; хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца. Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы[209]. В книге Псалмов и в книге пророка Амоса мы встречаем редкие по силе выразительности места, рисующие и осу­ждающие неправые пути обогащения. «По гордости своей, — повествует­ся в первой книге, — нечестивый преследует бедного... Ибо нечестивый хвалится похотью души своей, корыстолюбец ублажает себя... Глаза его подсматривают за бедным, подстерегают в потаенном месте, как лев в ло­говище; подстерегает в засаде, чтобы схватить бедного, увлекая в сети свои; сгибается, прилегает, и бедные падают в сильные когти его; говорит в сердце своем: забыл Бог, закрыл Лицо Свое, не увидит никогда. Вос- стани, Господи Боже, вознеси руку Твою, не забудь униженных Твоих до конца»[210]. Подобное же описывает и пророк Амос: «Выслушайте это, — го­ворит он, — алчущее поглотить бедных и погубить нищих; вы, которые го­ворите: когда-то пройдет новолуние, чтобы нам продавать хлеб, и суббота, чтобы открыть житницы, уменьшить меру, увеличит цену сикля и обманы­вать неверными весами: чтобы покупать неимущих за серебро и бедных за пару обуви, а высевки из хлеба продавать. Клялся Господь славой Иакова: поистине во веки не забуду ни одного из дел их»[211]. И не только осуждается такая крайняя жадность в деле приобретения богатства, но мы встречаем в Ветхом Завете и целый ряд законов, ограничивающих пути обогащения даже на основе юридического права, и высокий взгляд на долг богатого со­блюдать внутреннюю независимость от богатства и не смотреть на него, как на орудие личного только благополучия. Что касается относящихся сюда законов, то они уже отчасти были ранее названы нами. Так, запреща­лось притеснять ближних, особенно вдов и сирот[212]; запрещалось отдавать деньги в рост единоплеменникам[213], брать в залог дольше вечера предметы первой необходимости[214]. Напротив, предписывается давать взаймы бедно­му[215], прощать долги в седьмой год[216] и т. д. Что касается собственно этиче­ской оценки богатства, то идеалом в отношение его даже в Ветхом Завете ставилось не «охранение и умножение», но милосердие, готовое делиться своим с другими. Добрый человек с этой точки зрения не тот, что приумно­жил свое достояние, но тот, который расточил, раздал нищим, правда его пребывает во век[217]. И обратно: кто закрывает глаза свои от неимущего, на том много проклятий[218]. Несомненно, что действительность в жизни изра­ильского народа глубоко расходилась с таким идеалом, и картины, передан­ные нами из книги Псалмов и пророка Амоса, были взяты из жизни. Поэ­тому, чем дальше шла история, тем яснее мы слышим предостерегающий голос учителей народа от обольщения богатством и готовности в нем видеть свою опору. Напротив, с силой подчеркивается суетность богатства и зву­чит призыв сохранять внутреннюю независимость от него. «Не заботься о том, — советует книга Притчей, — чтобы нажить богатство: оставь такие мысли твои. Устремите глаза свои на него и — его уже нет, потому что оно сделало себе крылья и, как орел, улетело к небу»[219]. Не поможет богатство в день гнева... Надеющийся на богатство свое упадет[220]. Вообще вырази­тельно оттеняются, как характерные черты богатства, его непостоянство и кратковременность, благодаря чему оно всегда оставляет человека при смерти. В этом — утешение бедному и урок богатому не полагаться на свое достояние. Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умно­жается; ибо умирая не возьмет ничего, не пойдет за ним слава его[221]. «Есть мучительный недуг, — рассказывает Екклесиаст, — который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владельцем, во вред ему. И гибнет богатст­во это от несчастных случаев... Как вышел он нагим из утробы матери сво­ей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего... И это тяжкий недуг»[222]. Поэтому богатый не должен хвалиться богатством своим[223], но сохранять внутреннюю независимость от него, подобно правед­ному Иову: «полагал ли я, — спрашивал этот праведник, — в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты надежда моя. Радовался ли я, что богатст­во мое было велико, и что рука моя приобрела много?»[224]. Существенно ту же мысль исповедует и псалмопевец, давая совет: «Когда богатство умно­жается, не прилагайте к нему сердца»[225]. Если к сказанному присоединить, что для сознания ветхозаветного верующего были ясны отрицательные стороны богатства и в отношении настроения владеющих им, как-то: тревога[226], пресыщение[227], утомительная бдительность[228] и т. д., то понятна будет молитва древнего праведника: «прошу у Тебя... нищеты и богатст­ва не давай мне, — питай меня насущным хлебом. Дабы, пресытившись, я не отрекся от Тебя и не сказал: кто Господь; и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе»[229]. Таким образом, хотя, бес­спорно, в ветхозаветном мировоззрении богатство оценивалось как жиз­ненное благо, но как низшее, сравнительно с другими, не только с таким безусловным благом, как, например, страх Божий[230], но и по сравнению с такими условными благами, как добрая слава у людей: доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота[231].