Революция пророков - Гейдар Джемаль

Вот гносеологическая схема того, что заключено в откровении пророков, противостоящем содержанию того, что открывается в структурах глобальной примордиальной метафизики.

Есть два вектора: утверждение бесконечного как того, кроме чего ничего нет, и утверждение того, что бесконечное противоречиво в самом себе, поскольку есть мы, которые здесь стоим и его видим. Из второго вектора следует, что бесконечного как такового нет, а то, что оно отрицает, то, что существует помимо него — есть! Иными словами, бытия нет, небытие есть. Вопреки школе Элеатов, вопреки мудрости воспринимающих праздник космоса онтологических мудрецов, бытия нет, небытие есть. Но в более глубоком и страшном смысле. Потому что последняя правда бытия оказывается апейроном, огнем, который все пожирает. Оказывается, что не райские сады, не дерево, не земля, не воздух, не вода, не ангелы, не свет является бытием. А бытием является то, что есть вместо них, как чистая гомогенность, отрицательное утверждение. И вот — его нет, а то, что оно отрицает (но что при этом есть), оказывается тайной нашего сердца, которую мы можем сохранить, идя этим путем, а можем и предать ее, стремясь к центру космоса, сквозь который проходит мировое Древо, онтологический ствол. Мы можем стать мировой душой, распятой на мировом Древе, реинтегрировать все состояния существа, и в этом смысле мы становимся центральной вещью, той вещью, о которой сказано в Изумрудной скрижали — «чудеса единой вещи». Единой вещи, но именно вещи, которая все равно будет стерта апейроном. Потому что финальная цель всякой инициации есть абсолютное тожество объекта и субъекта. Вот как формулируется парадоксальный вызов, который является безумием перед мудростью мира: «Последнего бытия, лишенного границ и форм, нет, а небытие, которое отрицается, которое невидимо пребывает «с задней стороны зеркала» — есть!»

Две позиции, о которых у нас идет речь, обречены на абсолютную вражду… Собственно, духовная история человечества есть не что иное, как страшная битва между двумя этими позициями. В итоге этой битвы возникает профаническое общество, которое основано на общечеловеческих ценностях, представляющих собой не что иное, как некий вербальный компромисс между двумя взаимоисключающими правдами. Это компромисс, который обходит острые углы, и надевает на все что угодно «все и всяческие маски». Но профанизм, основанный на таком компромиссе, стал возможным только благодаря тому, что в центр пирамиды великого созерцания был нанесен сокрушающий удар молнии из ниоткуда.

Лекция №4. Кризис реальности

1. Человек в ловушке двойственности

В прошлых лекциях мы старались очертить круг проблем, связанных с познанием или, точнее, с тем, как Традиция и познание взаимодействуют между собой как два неких безусловных абсолютных факта. У нас возникло очень много понятий, образов, для расшифровки которых мы должны выйти на такие фундаментальные категории общей гносеологии, как субъект и объект. Это очень интересные взаимоотношения двух полюсов единого акта познания, которые ускользают от непосредственного определения, каждый сам по себе. Объект и субъект — это как северный и южный полюсы, как плюс и минус, как верх и низ — не мыслятся один без другого. Попытки представить себе объект без субъекта давно уже были предметом философской шутки. Что касается субъекта, то здесь вопрос еще более запутанный. Каждый понимает сходу, что такое субъект, соотнося его, прежде всего, с собой, со своим собственным понимающим, чувствующим «я». Т. е. человек, воспринимая понятие «субъект», прежде всего, представляет себя в окружении мира, который давит на него, который он воспринимает, отражает. И то, что этот процесс имеет характер такого императивного давления, выражается в том, что философская категория субъекта имеет еще и юридическое и социальное измерение, которое содержит в себе семантику подчиненности. «Субъект» значит подданный, заложник, тот, кто находится внизу. Стало быть «объект» — это по необходимости то, что давит, что находится вверху, то, что превосходит. И в самом деле некоторые традиции действительно указывают на это. В Коране мы можем найти аят, который гласит: «Творение небес и земли больше чем творение человека, но большинство людей этого не знают».

Иными словами, реальность неизмеримо больше смертного преходящего человека, и в принципе для современного мышления XX века это, казалось бы, прописная истина, потому что современный человек привык воспринимать себя как некий эпифеномен глобальных процессов, а окружающую реальность как существовавшую миллиарды лет до него и существующую миллиарды лет после него. Это представление современного сознания мы обнаруживаем вдруг и в Богооткровенной Традиции.

Хотелось бы подчеркнуть лишний раз, что в человеческом сознании нет по сути дела ничего, что принадлежало бы собственно человеку. Нет ничего, что человек нашел сам, собственными усилиями, исходя из некоего изолированного человеческого фактора. Человек есть не более чем пустая шкатулка, в которой можно найти только то, что туда положили.

Наиболее легкая из философских оппозиций, оппозиция субъекта и объекта кажется банальной. И вместе с тем, если мы действительно изучаем процесс познания, мы должны разрешить проблему этого дуализма, которая решается в разных традициях, в разных философских школах по-разному, но, на наш взгляд, одинаково неудовлетворительно в свете некоего высшего, требующегося нам смысла.

2. «Кризис» реальности, во внутренней противоречивости Бесконечного. Тайна «минуса»

Откуда в конечном счете берется субъект? Этот вопрос мы в тех или иных формах задавали в предыдущих трех разговорах. С объектом понятно, объект есть некое «не-я», нам противостоящий предмет. Он может быть большой или маленький, можно назвать все, что мы видим в целом «Объектом» с большой буквы. Но откуда берется то, что видит его, откуда берется рефлектирующее, отражающее зеркало, противопоставленное объекту? Наличие такого зеркала, наличие самого противопоставления «воспринимающего» тому, что воспринимается, есть уже некий сучок, задоринка, сбой в гомогенном бездонном бесконечном, в гомогенной массе, в гомогенной пустоте реальности. Идея бесконечности, идея монистического глобального единства Реальности в нашем метафизическом инстинкте требует признания ее гомогенности. Гомогенность же исключает свидетеля, исключает восприятие себя. Значит, в этой гомогенности есть некое завихрение, точка, сбой, который, нарушая эту гомогенность, образует фундаментальную изначальную двойственность, стоящую в основе всякого акта свидетельствования. Откуда возникает эта точка, это завихрение в гомогенной бесконечной бездне? Присуща ли эта точка самой бездне или возникает откуда-то в какой-то момент? Возникает по «желанию» этой бездны или вопреки ему? Если мы проследим диалектику вопроса, мы увидим, что любой вариант ответа все равно возвращает нас к первоначальной постановке. Допустим, «в некий момент» (если можно говорить о каких-то моментах по отношению к гомогенной бесконечности) возникает это завихрение, точка, сбой, который ее нарушает. Если возникает в самой гомогенности воля образовать некую точку, некую оппозицию себе, как бы раздвоиться, как бы создать в своей немотивированной бездне точку фиксации, центр, то откуда эта воля? Почему у бесконечной бездны, не имеющей определения, дистинкции, различения, границ, возникает эта воля к нарушению своей «природы» (хотя это, скорее, «антиприрода»)? Нам остается только предположить, что нарушение гомогенности каким-то образом тайно, неизбежно связано с самой природой гомогенности. Природа гомогенности, стало быть, такова, что она не может выдержать до конца собственую чистоту. Гомогенность — это некая спираль, либо сворачивающаяся сама в себя, либо разворачивающаяся, но гомогенность не есть круг, по которому с бесконечно заданной скоростью несется одно и то же. Если это круг, то этот круг никогда не проходит через одну и ту же точку в одном и том же месте.

Иными словами, и тут мы подходим к очень важному пункту, в самих недрах чистой реальности коренится кризис, т. е. реальность изначально несет в себе потенциал кризиса. Сказать это, значит, сказать очень много. Это значит в определенном смысле бросить вызов чистой классической метафизике, для которой сама идея кризиса есть характеристика, присущая Нереальности, неким отпадениям от этой реальности, неким слоям, ступеням, эманациям, уже далеко отошедшим от первоначальной полноты, чистоты, безграничности. Кризис, согласно классической метафизике — это характеристика периферийных, обусловленных регионов реальности, и связан он именно с периферийностью и обусловленностью, с удаленностью от центра, с ограниченностью, которая возникает в результате целой цепи эманаций, уходящих от безграничного. А мы говорим: оказывается, кризис присущ первозданной, чистой безграничной реальности в ее первом, доопределяющем наличии, наличии до всяких определений. И мы вынуждены утверждать это только потому, что есть «мы сами», потому, что мы сейчас стоим в центре некоей бесконечности, посреди двух безграничностей времени, когда нас не было и когда нас не будет, и в этот момент «здесь и теперь» мы говорим: да, я говорящий есмь сучок, сбой, завихрение в этой бездне, которая меня уничтожит; она меня уничтожит, но она не уничтожит тот принцип, тот прокол, который дал возможность мне появиться, который даст возможность быть кому-то вместо меня, кто вместо меня будет вновь и вновь свидетельствовать эту бездну. Этот прокол находится внутри самой бездны, внутри самой чистой реальности.