Революция пророков - Гейдар Джемаль

2. «Апейрон» греков как чувственный аналог «дао»

Вместе с тем мы отметили, что философы, которые в качестве таковых исторически проявились в Древней Элладе, обладали особой позицией в этом вопросе, и, стремясь к последнему порогу, последней инстанции, последнему горизонту восприятия, не удовлетворялись образом неба без звезд. Они отличались от всех носителей чистого созерцания тем, что искали придать этой последней воспринимаемой инстанции конкретность. Первые из философов называли то последнее всеобщее, за которым и после которого ничего нет, из которого состоит все, то водой, то воздухом, то огнем. Таким образом, они явно совершали некий парадокс. Очевидно, что видимая вода, видимый воздух, видимый огонь — это вещи конкретные, одни из многих, рядом с ними существуют не-вода, не-воздух, не-огонь. И это был вызов видимой логике, когда философы говорят: то последнее всеобщее, которое является «Все» с большой буквы — это вода (например).

Правда, здесь есть одна тонкость, на которой мы можем задержаться — это понятие «апейрон», которое мы расшифровали как огонь. «Апейрон» переводится с греческого как безграничное. В диалектике апейрона мы увидим, что это безграничное проявляется как темный жар и светлый холод, как пламя и лед, которые в своем противостоянии образуют видимый мир. Таким образом, апейрон как безграничное оказывается содержащим первоначально в себе два аспекта чистого пламени — жар и свет. Это очень важное указание, хотя оно делается в скобках по отношению к нашей основной теме. Но в последующем это указание может вдруг обернуться важным, потому что апейрон-огонь отличается от других символов безграничного, таких, как вода и воздух, тем, что огонь активно преодолевает границы, пожирает всякую конкретику. Впервые в философском поиске конкретики, в философском поиске определить бесконечное как конкретное указывается на внутреннюю несбалансированность, внутренний динамизм безграничного, на то, что безграничное не дано просто как безграничное, не положено как некий «бесконечный камень». Ведь нет, собственно, никакой разницы представления безграничного как «бесконечного камня» или как некой бесконечной субстанции типа «воды» и «воздуха». Впервые в понятии «апейрон» проявляется указание на то, что безграничное действует для того, чтобы являться безграничным. Оно действует как пламя, как отрицание, как постоянное снятие границ. И в этом действии оно дуально, оно внутренне противоречиво, оно распадается на темный жар и светлый холод. Это очень интересное замечание, потому что оно выплывет в свое время, когда мы будем вновь и вновь пытаться понять, в чем же тайна нашего соединения с той последней инстанцией, кроме которой ничего нет, соединения, происходящего в акте восприятия. Ведь в своем восприятии человек ищет именно эту последнюю инстанцию, финальную стадию реальности, то, кроме чего ничего нет.

3. Нам не уйти от парадокса: сама бесконечность противоречива

И тут возникает вопрос: как быть с тем, кто воспринимает? Как быть с самим человеком? Ведь если то, что он видит духовным взором — это небо без звезд, или апейрон в своей последней проекции, то, как быть с тем, кто воспринимает? Ведь воспринимающий стремится к восприятию этого неба без звезд, значит, он явно не-оно. Можно, конечно, сказать, что в последнем триумфе тожества всех трех элементов — воспринимаемого, восприятия и воспринимающего — утверждается финальная истина о том, что кроме этого неба без звезд нет ничего. Но ведь есть начало. Ведь в какой-то момент путь к этому тожеству начался.

Значит, есть какой-то зазор, есть существо, которое каким-то образом отличалось от итоговой бесконечности. Да, мы можем сказать, что бытие с его множественностью — звезды, камни, животные, духи, растения, различные аспекты пространственно-временных и других иномировых условий, — снимается. То, кроме чего ничего нет, то, что является первоосновой, бездной, альтернативой всем частностям, тот апейрон, тот всепожирающий огонь снимает все различия этой множественности. Но дело в том, что воспринимающий не равен и не тождествен ни одному из элементов множественности. Человек, который стремится заполнить свой духовный взор безграничностью неба без звезд — это не камень, не лиса, не куст, это нечто особое, имеющее право на такой взгляд, стоящее в центре.

Иными словами, человек не является одним из многого, потому что ничто из многого не наделено правом восприятия в подлинном смысле слова. Конечно, взаимодействие, взаиморефлекс между вещами, предметами, одушевленными и неодушевленными, есть. Лиса реагирует на зайца, куст реагирует на дождь и т. д. Но не имеет никакого отношения к чистому метафизическому созерцанию, которое не реагирует на среду, а стремится к выходу на последнее, всеобщее, тотальное Все. И, естественно, носитель такого стремления является не кустом, не лисой, ничем. Есть — он и есть — эта бесконечность. Но если эта бесконечность — это все, то откуда он? Как он-то возник внутри этой бесконечности? Значит, небо без звезд имело странным образом одну звезду, которая тем самым, получается, ограничивает эту бесконечность хотя бы в начале. А то, что потом утверждается единство этой звезды с небом без звезд — это последний шаг, который опять же не отвечает на вопрос о первом шаге. Тогда получается, что стремление к тожеству есть стремление скрыть некую проблему, существующую внутри самого бесконечного: каким образом это бесконечное через человека созерцает самое себя?

4. Профанизм как указание на «еще более глубокий» эзотеризм

Здесь мы зададимся таким вопросом. Традиция четко проводит различение между теми, кто внутри нее, и теми, кто вне. В последнем горизонте постулируется твердое обличение профанизма, указание на то, что Традиции противостоят профаны. Наиболее центральным образом тема обличения профанизма, хотя она присутствует у многих традиционалистов, актуализировалась в XX веке. Традиция получает статус школы мысли в лице традиционалистов, т. е. когда Традиция не живет сама по себе, как дыхание, а получает рационально оформленное, школьное бытие в плеяде интеллектуалов (Генон, его предшественники, его ученики). В этой школе тема профанизма была сформулирована очень четко. Современное западное общество, говорят нам традиционалисты XX века, это общество профаническое, условия для проявления, существования Традиции в нем крайне тяжелы и все практически направлено на то, чтобы свести ее на нет. Профанизм пронизывает все. И профанизм есть человеческий фактор, то есть такое состояние, когда человек черпает свои представления о мире из своих человеческих возможностей и опирается на авторитет тех компонентов, из которых он тварным образом сделан. Его тело, органы чувств, психика, настроение, его ratio, его способность к дискурсивному мышлению, сопоставлению, анализу — эти компоненты сами по себе оказываются чистым продуктом профанизма.

Что такое профан этимологически? Это тот, кто стоит вне храма. Профан — вне мистерии, вне литургии, вне некоего тайного свершения. Если посмотрим на истоки этой интуиции носителей Традиции (потому что сами профаны, естественно, не склонны себя таким образом воспринимать), то мы увидим, что профаны, человеческий фактор — это то, что лежит вне вектора последнего восприятия, вне стремления к абсолютному тожеству и единству воспринимаемого, восприятия и воспринимающего.

Есть магистральный вектор Традиции, согласно которому соединяются три элемента: воспринимаемое — небо без звезд, восприятие — безграничное зеркало в сердце, и воспринимающий — хрупкое, смертное существо. Все они через это хрупкое существо-носитель зеркала стремятся к конвергенции, к полному тожеству в финальной реальности без имени, кроме которой нет ничего, которая снимает все. Вот тот полюс, к которому стремится глобальная, столбовая, изначальная Традиция. И на другом конце находятся профаны, которые не стремятся к этому, не владеют технологиями этого вектора, не могут осуществить эту конвергенцию. Проще говоря, профаны — это те, которые находятся в сфере действия того дуализма, в сфере излучения той трагической, непонятной, первоначальной звезды, которая в самом начале созерцания странным образом портит эту картину неба без звезд. Т. е. существует это небо без звезд, но для восприятия его нужна звезда. А наличие этой звезды делает небо без звезд уже не тем, кроме чего ничего нет, потому что есть эта звезда. Заколдованный круг. У корней этого дуализма, в лучах этой проблемы пребывает то, что потом жестко называется профанизмом или нахождением вне храма.

5. Онтология рая. Самопознание как начало греха

Вспомним о пребывании человека в раю, о тех условиях, которыми сопровождалось это пребывание. Бог говорит Адаму: не приближайся к древу, которое находится в центре, древу, которое растет в середине.