Добывайки на реке - Мэри Нортон

— Что нам нужно успеть до захода солнца, — сказал Под, это раздобыть хорошей, сухой травы, чтобы постелить здесь на дно. Одеяло у нас есть…

Он посмотрел по сторонам — как бы им забраться на склон? — и увидел неподалеку идеальное место, словно созданное для добываек: с кромки крутого берега позади них свисал пучок спутанных корней. В былые времена, выйдя из берегов, река вымыла между ними землю, и теперь они спускались вниз кистями и гроздьями, пружинистые, но надежные. Под и Арриэтта ловко вскарабкались по ним наверх; там были кольца для рук, там были упоры для ног, там были качели, лестницы, канаты… — настоящий гимнастический зал для добываек, и Арриэтта была разочарована, когда они — слишком скоро — добрались до верхнего края.

Здесь, среди бледно–зеленых копий свежей весенней травы, попадались пучки тонких, как волосы, прошлогодних травинок, выгоревших до светло–желтого цвета. Под косил их лезвием бритвы, а Арриэтта связывала из них копешки и бросала вниз. Хомили собирала копешки и относила их к чайнику.

Когда дно чайника, было устлано толстым слоем травы, Под и Арриэтта слезли со склона. Арриэтта заглянула внутрь через дыру; теперь в чайнике пахло сеном. Солнце садилось, воздух посвежел.

— Что нам всем не повредило бы сейчас, — заметила Хомили, — это чашечка горячего чая перед тем, как лечь в постель…

Но, поскольку вскипятить его было невозможно, они довольствовались тем, что вытащили яйцо. Осталось еще больше половины, и каждый из них получил по толстому ломтю, украшенному сверху листами щавеля.

Под размотал просмоленную веревку, завязал один конец узлом, а второй продел через середину пробки и туго затянул.

— Для чего это? — спросила Хомили, подходя к нему и вытирая руки передником (слава богу, сегодня не надо было мыть посуду; она просто отнесла скорлупу к реке и бросила ее в воду).

— А ты не догадываешься? — спросил Под.

Теперь он, тяжело дыша, обрезал пробку со всех сторон и скашивал ее края.

— Чтобы заткнуть дыру?

— Именно, — сказал Под. — Когда заберемся внутрь, засунем ее туда вроде затычки, закроемся наглухо.

Арриэтта снова вскарабкалась по корням наверх. Родители видели ее на гребне склона. Там было более открытое место, и ветер развевал ее волосы. Вокруг нее на фоне темнеющего неба колыхались, скрещиваясь друг с другом, высокие травины.

— Ей нравится жить на открытом воздухе, — нежно сказала Хомили.

— А тебе? — спросил Под.

— Ну, — ответила, помолчав, Хомили, — насекомые не в моем вкусе, Под, я их никогда не любила. — Да и суровая жизнь тоже не по мне. Но сегодня, — она посмотрела вокруг, — сегодня у меня вроде бы хорошо на душе.

— Вот это разумные слова, — продолжая орудовать лезвием бритвы, сказал Под.

— Но возможно, — продолжала Хомили, глядя на него, я так себя чувствую благодаря этой пробке.

Где–то далеко заухала сова — глухой звук плавно и мелодично долетал к ним из полутьмы. Глаза Хомили расширились от страха.

— Арриэтта! — пронзительно позвала она. — Быстро! Скорее спускайся сюда.

В чайнике было уютно, а с закрытым входом и опущенной крышкой к тому же вполне безопасно. Опустить крышку уговорила их Хомили.

— Смотреть нам ночью не на что, — объяснила она Арриэтте и Поду, — а воздуха сюда попадает! достаточно и через носик.

Когда они проснулись на следующее утро, солнце уже поднялось и стенки чайника сильно нагрелись. Какая радость — поднять крышку, подтягивая постепенно веревку, и увидеть безоблачное небо! Под выбил ногой пробку, они выбрались через дыру наружу и перед ними снова был берег…

Завтракали они на воздухе. Яйцо понемногу уменьшалось, но оставалось еще две трети.

— А солнечный свет — та же еда, — заметил Под.

После завтрака, взяв шляпную булавку, Под отправился к трубе посмотреть, что вынесла вода; Хомили вывесила проветрить красное овеяло, затем занялась в чайнике уборкой, а Арриэтта снова залезла по корням наверх, чтобы обследовать склон.

— Не уходи далеко, — предупредил Под, — и время от времени подавай голос. Нам не нужны сейчас никакие происшествия… и по крайней мере — до возвращения Спиллера.

— И после его возвращения — тоже, — ввернула Хомили.

Но она казалась непривычно спокойной и умиротворенной: делать ей было нечего — только ждать, — никакой работы по дому, никакой готовки, никаких поисков добычи, никаких планов…

«Можно в кои веки понежиться», — додумала она и устроилась поудобнее на красном одеяле под горячими лучами солнца. Под и Арриэтта решили, что она задремала, но они ошибались: Хомили строила воздушные замки. Она рисовала себе их будущий дом — с окнами и парадной дверью — настоящий семейный очаг. Иногда он виделся ей маленьким и уютным, иногда — в четыре этажа высотой. «А не поселиться ли нам в особняке?» — спросила она себя.

По какой–то непонятной причине мысль об особняке напомнила ей о Люпи: «Интересно, что они подумали, спустившись вниз из этих своих темных комнатенок? — Что мы растворились в воздухе… провалились сквозь землю… так это для них и выглядит». Хомили представила удивленное лицо Люпи, громкие возгласы, предположения… И, улыбаясь про себя, она прикрыла глаза: «Они в жизни не догадаются, что мы ушли в водосток, — подумала она. — А уж мысль о Литл–Фордэме им и в голову не придет, для этого у них слишком бедная фантазия».

Прошло два безмятежных солнечных дня, а на третий день пошел дождь. Уже с утра начали сгущаться тучи, и к полудню лило, как из ведра. Сперва Арриэтта, желая остаться на воздухе, укрылась среди корней под нависающей кромкой берега. Но вскоре дождь усилился, ветер кидал ей брызги в лицо, а сверху на нее текли целые потоки; корни сделались скользкими и грязными. Все трое кинулись бежать к водостоку.

— Во всяком случае, — заметила Хомили, когда они уселись, скорчившись, в начале трубы, — отсюда нам все видно, не то что в чайнике.

Однако им пришлось отсюда уйти, когда Под услышал далеко в трубе нарастающий шум.

— Холмкрофт! — воскликнул он, прислушиваясь. — Скорей выходите… Бежим.

Но, глядя на серую пелену дождя, Хомили продолжала сидеть. Если уж им суждено промокнуть до нитки, заявила она, горячая вода приятней холодной.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Они все же ушли оттуда, и хорошо сделали: река поднялась почти до самого обрыва, который им надо было обогнуть, чтобы добраться до чайника. Песчаную кромку берега уже залило, и им пришлось разуться и идти босиком. Вода была мутная и коричневая от ила. Мелкую зыбь сменили упругие, стремительные волны, и, когда добывайки бежали к чайнику, они увидели, что поток несет огромные ветви, то скрывающиеся в глубине, то вновь взлетающие на гребнях волн.

— Спиллер не сможет плыть по такой воде… — простонала Хомили в то время, как добравшись до чайника, они переодевались в сухую одежду.

Голос ее, хотя она кричала во все горло, был едва слышен из–за грохота дождя, барабанившего по крыше. Снизу, так близко, словно это было в подвале их дома, доносился рев разлившейся реки. Но чайник, стоящий на каменном фундаменте и накрепко застрявший в откосе берега, казалось, был несокрушим. Носик у него глядел в подветренную сторону, крышка не пропускала внутрь ни одной капли.

— Двойной ободок, — объяснил Под. — Эти старомодные чайники сделаны, как надо…

Рассчитывая на то, что скоро появится Спиллер, они съели остаток яйца. Они все равно не наелись и горестно смотрели через входную дыру, как поток пронес мимо них полбуханки хлеба.

Наконец совсем стемнело; они закрыли вход пробкой и приготовились ложиться.

— Во всяком случае, сказал Под, — здесь сухо и тепло. И, конечно же, скоро прояснится…

Но на следующий день по–прежнему шел дождь. И на следующий…

— Он не сможет вернуться в такую погоду, — стонала Хомили.

— Для Спиллера нет невозможного, — сказал Под. — Этот ящик вполне надежное судно, и навес у него крепкий. Течение здесь, под куманикой, идет у самого берега. Вот почему он выбрал этот уголок. Помяни мои слова, Хомили, он может появиться в любой момент. Спиллер не из тех, кто пугается капли дождя.

Разговор этот был в их «банановый» день. Под отправился на разведку по скользкой корке грязи под куманикой. Таща вперед ее свисающие ветви, вода ровным и сильным потоком шла через укрытие, где Спиллер держал свою барку. В ветвях застряла наполовину пустая пачка промокших насквозь сигарет, мокрый лоскут и перезревший банан.

Когда Под принялся через входную дверь протискивать его дюйм за дюймом в чайник, Хомили отчаянно завизжала. Она не поняла сперва, что это такое, а когда узнала банан, стала смеяться и плакать одновременно.

— Успокойся, Хомили, — печально глядя на нее, сказал Под; втолкнув наконец весь банан, он заглянул внутрь. — Возьми себя в руки.