Атрибут власти - Чингиз Абдуллаев

— Вы все-таки хотите спасти ее мать, — буркнул он.

— Я хочу спасти нашу операцию, — поправил его Гейтлер. — И насчет выстрелов в голову я бы тоже возражал. Когда грабители так торопятся расправиться со своими жертвами, это всегда вызывает некоторое подозрение. Получается, что цель преступников не нейтрализация хозяев квартиры, а их убийство. У меня был случай, когда профессиональный убийца намеренно сделал несколько выстрелов в разные части тела жертвы, чтобы не выдать своего мастерства.

— Хороший способ, — кивнул Дзевоньский. — Я скажу Карлу, чтобы он отправился к своей Светлане. И остался с ней, даже если у нее сегодня месячные. А мы сумеем устроить утром «исчезновение» той несчастной.

— Ее нельзя просто так убить, — морщась от злости, напомнил Гейтлер. — Пусть сначала напишет несколько писем. Прямо в машине. А потом можете ее убрать. Это должны быть короткие записки, типа «мама, не волнуйся» и тому подобные.

Дзевоньский согласно кивнул.

— И еще, — добавил Гейтлер, — уже сейчас ясно, что Гельван больше не должен приезжать сюда каждый день. Его визиты, в конце концов, вызовут подозрение у наших охранников. Ежедневное появление на нашей даче слишком заметно. И без домработницы мы утонем в грязи. Неужели вы не можете никого вызвать? Нужно найти какую-нибудь женщину. Человека, которого вы давно знаете и которому верите. Она будет носить еду нашему пленнику и иногда убирать у нас в комнатах. Не забывайте, что вскоре Карл понадобится нам совсем в другом месте.

— Я подумаю, — кивнул Дзевоньский, — а если никого не найдем, будем сами по очереди спускаться в этот подвал.

— Не смешно, — зло бросил Гейтлер, выходя из комнаты.

Когда Карл вернулся, его шеф был в состоянии тихой ярости. Он был готов задушить своего помощника собственным руками. Гельвану пришлось выслушать все, что думает генерал о его умственных и организаторских способностях. Успокоившись, Дзевоньский приказал найти Светлану и провести эту ночь с ней. А группе захвата утром отправиться на Большую Якиманку и ждать у дома несчастной молодой женщины.

Гельван спустил очередную порцию еды и воды в подвал, после чего сразу уехал. Дзевоньский еще долго сидел один, размышляя о случившемся. Затем поднялся на второй этаж, постучал в дверь комнаты Гейтлера.

— Войдите, — разрешил тот.

Дзевоньский вошел. Гейтлер сидел на стуле и читал книгу. Увидев генерала, он отложил ее.

— Я давно хочу вас спросить, — Дзевоньский подошел ближе, — вы сами-то верите в успех нашей операции?

— Я вам уже много раз говорил. Если бы не верил, ни за что не согласился бы сидеть тут вместе с вами. Или вы думаете, что проживание с вами в одном доме я рассматриваю как награду?

— Не шутите. Я хочу знать, какой запасной вариант вы предусмотрели?

— Не нужно об этом говорить. Мы пока не опробовали основной. Не нужно торопиться, пан Юндзилл.

— Не называйте меня так! — не выдержал Дзевоньский. — Мы же одни, и здесь нет подслушивающих устройств. Я достал вам три паспорта. Один чистый и два заполнены на разные фамилии. Зачем вам паспорта, куда вы так часто ездите в город? Вы должны понимать, что я отвечаю перед нашими заказчиками.

— Спасибо за паспорта, — ответил Гейтлер, — но будет лучше, если вы перестанете задавать мне вопросы, на которые я все равно не отвечу. Поймите, генерал, современные акции необходимо проводить с учетом технических достижений современной цивилизации. Вспомните, как одиннадцатого сентября террористы использовали обычные гражданские самолеты в качестве взрывных устройств. Начиненные топливом баки огромных самолетов превратились в летающие бомбы. Такое простое и эффектное решение. Если я когда-нибудь решусь написать мемуары, то они станут настоящими бестселлерами нашего времени. Только я их никогда не напишу. — Он помолчал и добавил: — В моих планах всегда есть поправка на таких дураков, как ваш Карл Гельван. Я считаю, что человеческий фактор — самое опасное, что может нам угрожать. И поэтому стараюсь максимально его исключить из моих расчетов. Чем меньше людей посвящены в замысел операции, тем выше шансы на ее успешное проведение. Кстати, я прочел сегодня утром статью об исчезнувшем журналисте. Блестящая статья. Ваш Холмский не зря получает деньги. Думаю, недели через две нужно вызвать еще раз Курыловича и передать вторую часть денег. Мы придумали преступление, которое войдет в мировую историю, генерал. Преступление с применением всей мощи пропагандистской машины средств массовой информации, которые вольно или невольно, но работают на наш план. Ни у одного организатора террористического акта еще не было столько помощников, сколько их у нас. При этом о готовящемся покушении знают только три человека: я, вы и ваш дебил Карл Гельван.

— Он не все знает, — напомнил Дзевоньский.

— Тем лучше. Значит, только мы двое. Это очень неплохо, учитывая масштаб нашей операции. И учтите, что Курылович должен будет передать теперь более конкретное задание Холмскому. Я уже набросал общую схему.

— Учту, — мрачно пообещал Дзевоньский. — Я думаю, будет правильно, если я вызову из Бельгии одну мою бывшую сотрудницу. Она работала почти пятнадцать лет в полиции, потом занималась несовершеннолетними в местах заключения. Ей пятьдесят восемь лет, но она крепкий человек. Абсолютно не знает русского языка, что нам только на руку. Будет носить еду нашему журналисту и убирать в комнатах, если сможет. Но хочу вас заранее предупредить, что готовить она не умеет. Это я точно знаю. Всю жизнь прожила одна, без семьи.

— Надеюсь, она не старая дева? — пошутил Гейтлер. — У русских на этот счет есть много разных шуток.

— Не проверял, — в тон ему ответил Дзевоньский, — но она человек надежный. А то, что не знает языка, даже хорошо. Будет сидеть в доме и ни с кем не общаться.

— Значит, теперь мы будем жить семьей, состоящей из трех человек, — вздохнул Гейтлер. — Мало мне было вас, так вы еще хотите привести сюда бывшего полицейского, которая к тому же была еще и надсмотрщицей. Вы не боитесь, что она установит здесь тюремный режим и нам придется выполнять все ее приказы?

— Не боюсь, — ответил Дзевоньский, — я уже много лет ничего не боюсь. Если мне платят большие деньги — это лучшая страховка ото всех страхов. Лучшая, генерал.

РОССИЯ. МОСКВА. 2 ФЕВРАЛЯ, СРЕДА

В этот день много лет назад завершилась Сталинградская битва, которая стала коренным переломом не только в ходе Великой Отечественной войны, но и всего хода истории. Рвавшаяся к Волге мощная группировка фельдмаршала Паулюса была окружена и капитулировала. Сам Паулюс, получивший за несколько дней до этого звание фельдмаршала, понимал это как конкретное указание покончить с собой. Но он решил сдаться. И сдался вместе со своим штабом и остатками армии, так и не сумевшей взять Сталинград.

Этот день особо чтят ветераны войны. У памятников и монументов появляются живые цветы, здесь же собираются сильно поседевшие участники тех страшных боев, сюда приходят родственники погибших воинов. Не обходят такие места своим вниманием и политики…

В Александровском саду, у могилы Неизвестного солдата, возлагала цветы большая группа политиков во главе с мэром города. В этот момент на дорожке показалась старая женщина со скромным букетиком в руке. Она шла медленно, наклонив голову. Ее пальто бросалось в глаза своей потертостью. Однако, будучи расстегнутым, открывало взгляду орденские планки на темном платье старушки. Очевидно, она тоже была ветераном войны. Ее не остановили, когда она вошла в сад, но задержали, когда попыталась пройти ближе к могиле. Среди дежуривших в саду офицеров милиции старшим был капитан Лугаев. Он попросил женщину подождать, пока не отойдут толпящиеся у памятника люди.

— Что у вас? — строго спросил он, глядя на нее.

— Ничего, — дребезжащим голосом ответила она, — я хотела возложить цветы. Мой брат погиб в Сталинграде. Мы вместе с ним воевали…

Лугаев глянул на стоящего рядом старшего лейтенанта Стрельнева. Тот пожал плечами. Конечно, можно и пропустить старую женщину, к тому же ветерана войны.

— Проверь, — строго приказал Лугаев.

Стрельнев достал металлоискатель и провел им по одежде старушки. Все было чисто. Она протянула руку, и металлоискатель слабо пискнул. Цветы оказались обвязаны железной проволокой.

— Брат был связистом, — объяснила женщина, — это в память о нем.

Лугаев взял цветы, прощупал проволоку. И вернул ей букетик.

— Ваши документы? — уже более дружелюбным голосом попросил он.

Она достала паспорт, ветеранскую книжечку.

— Самойлова Лидия Андреевна, — прочел Лугаев. Ей было под восемьдесят. Она жила на Тверской, совсем рядом с Александровским садом. Он вернул документы.

— Подождите, — еще раз попросил капитан, — пусть они уйдут, и мы вас пропустим. Извините нас, пожалуйста, но у нас приказ никого не пускать.