Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты - Дарон Аджемоглу

Хотя китайские экономические институты сегодня несравнимо более инклюзивны, чем три десятилетия назад, Китай — это пример экономического роста в условиях экстрактивности. Несмотря на акцент на инновациях и технологиях, китайский рост базируется на усвоении существующих технологий и быстрых инвестициях, а не на созидательном разрушении. Важным аспектом экономической ситуации остается то, что права собственности в Китае до сих пор недостаточно защищены. Время от времени у каких-нибудь бизнесменов отбирают их собственность, как это случилось с Даем. Мобильность рабочей силы жестко регулируется, и самое базовое право собственности — право продавать собственный труд по собственному усмотрению — все еще соблюдается не в полной мере.

До какой степени экономические институты Китая все еще далеки от действительной инклюзивности, можно увидеть на примере того, как мало бизнесменов могут даже начать какую бы то ни было деятельность без поддержки местных или, что еще более важно, столичных партийных органов. Связь между бизнесом и партией весьма прибыльна для обеих сторон. Заручившееся поддержкой партии предприятие получает контракты на выгодных условиях, оно может выселять обычных людей с места жительства, чтобы экспроприировать их землю, оно может безнаказанно нарушать законы и нормативы. Те, кто встают у него на пути, рискуют оказаться в тюрьме или даже в могиле.

Огромный вес Коммунистической партии и экстрактивных институтов в Китае напоминает о сходстве экономического роста в Советском Союзе в 1950-е и 1960-е годы с нынешним китайским ростом, хотя у этих явлений и есть ряд важных отличий. Советский Союз добился экономического роста в условиях экстрактивных экономических и политических институтов, потому что принудительно сконцентрировал ресурсы в индустрии с централизованным командным управлением — преимущественно в области вооружений и тяжелой промышленности. Такой рост был частично возможен, потому что необходимо было много наверстать. Рост в условиях экстрактивных институтов проще, когда нет необходимости в созидательном разрушении. Китайские экономические институты, без сомнения, более инклюзивны, чем были в Советском Союзе, но политические институты остаются экстрактивными. Коммунистическая партия в Китае всесильна и контролирует всю бюрократию страны, вооруженные силы, средства массовой информации и значительную часть экономики. У граждан Китая мало политических свобод, а уровень их включенности в политический процесс очень низок.

Многие наблюдатели надеялись, что экономический рост в Китае принесет с собой демократию и больший плюрализм. В 1989 году было ощущение, что демонстрации на площади Тяньаньмэнь приведут к большей открытости и, возможно, даже к краху коммунистического режима. Но против демонстрантов были направлены танки, и вместо мирного изменения режима в историю вошла бойня на площади Тяньаньмэнь. После этих событий китайские институты стали во многом еще более экстрактивными. Реформаторы, такие как Чжао Цзыян, поддержавший на посту генерального секретаря КПК студентов на площади Тяньаньмень, были отстранены от дел, и партия с еще большей силой стала подавлять гражданские права и свободу слова. Чжао Цзыян более 15 лет оставался под домашним арестом, всякое публичное упоминание о нем было запрещено, чтобы он не стал символом для сторонников политических реформ.

Сегодня партийный контроль над средствами массовой информации, включая Интернет, достиг беспрецедентного уровня. Во многих случаях это обеспечивается самоцензурой: редакции СМИ хорошо знают, что им нельзя упоминать Чжао Цзыяна или Лю Сяобо,[52] который остался в тюрьме даже после того, как получил Нобелевскую премию мира. Самоцензура поддерживается совершенно оруэлловскими механизмами слежки за разговорами и общением, закрытием веб-сайтов и газет и даже частичной блокировкой доступа к личным новостным лентам в Интернете. Все это проявилось в полной мере, когда в 2009 году появились новости о том, что сын генерального секретаря КПК Ху Цзиньтао уличен в коррупции. Партийный механизм контроля за информацией был немедленно запущен на полную мощность и оказался способен не только не пропустить эти новости в китайскую печать, но и блокировать их на сайтах New York Times и Financial Times.

Из-за партийного контроля над экономическими институтами возможности созидательного разрушения жестко ограничены, и ситуация не изменится без радикальных реформ политических институтов. Как и в свое время в Советском Союзе, в Китае экстрактивный экономический рост был облегчен тем, что стране надо было очень многое наверстать. Доход на душу населения в Китае все еще нельзя сопоставить с американскими или западноевропейскими стандартами. Конечно, китайский рост значительно более диверсифицирован, чем когда-то советский, он происходит не только в области вооружений или в тяжелой индустрии, а китайские бизнесмены демонстрируют достаточную степень предприимчивости. И все-таки этот рост выдохнется, если экстрактивные политические институты не будут заменены на инклюзивные. А пока последние остаются экстрактивными, китайский экономический рост будет ограниченным, как это было во многих подобных случаях.

Китайский опыт поднимает несколько интересных вопросов о том, насколько устойчивым может оказаться экономический рост в условиях авторитаризма. Реальность подобного роста стала популярным аргументом у оппонентов «вашингтонского консенсуса»[53] — то есть представления, согласно которому для запуска экономического роста во многих слаборазвитых регионах мира необходимы либерализация рынков и торговли и определенные институциональные реформы. Наибольшая привлекательность этого аргумента — особенно в глазах правителей стран с экстрактивными институтами — состоит в том, что он позволяет им и дальше сохранять (и даже усиливать) собственную авторитарную власть и придает легитимность их грабительской экономической политике.

Как показывает наша теория, такой тип экономического роста возможен в особенности в тех странах, которые до этого испытали упадок государственной власти, и, возможно, подобный рост даже оказывается наиболее подходящим сценарием для многих стран — от Камбоджи и Вьетнама до Бурунди, Эфиопии и Руанды. Но из нашей теории также следует, что ни один тип экономического роста в условиях экстрактивных политических институтов не будет устойчивым.

В случае Китая процесс роста, основанного на «догоняющем» эффекте, на импорте иностранных технологий и экспорте низкотехнологичной промышленной продукции, продлится еще какое-то время. И тем не менее он закончится — по крайней мере тогда, когда Китай достигнет уровня жизни, сравнимого со среднеразвитыми странами переходной экономики. Наиболее вероятным сценарием здесь можно считать сохранение власти в руках Коммунистической партии и крепнущей экономической элиты Китая в течение ближайших десятилетий. В таком случае опыт истории и наша теория подсказывают, что экономического роста с созидательным разрушением и реальными инновациями так и не наступит, а выдающиеся показатели китайского роста начнут снижаться.