Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

В семи сценах романа три жертвы: одно самоубийство и два убийства.

Та же тенденция присутствует и в панно, посвященных трем другим романам: в «Идиоте» отчетливо прочитывается эпизод у камина, куда Настасья Филипповна швыряет стотысячную пачку денег, подаренных ей Парфеном Рогожиным, и рифма к ней – мертвое тело Настасьи Филипповны, зарезанной Рогожиным. Нож Парфена – невидимый атрибут сцены.

Панно, посвященное роману «Бесы», кажется наиболее трагичным. Здесь все – замученный кучкой безликих убийц «пятерки» Петра Верховенского светлоликий Шатов; разлетевшиеся рублевые и трехрублевые ассигнации 1865 года вперемешку с игральными картами; дерзкий грешник Николай Ставрогин с листками исповеди у старца Тихона; невидимый самоубийца Кириллов, раскачивающееся безжизненное тело Ставрогина в петле…

Братья Карамазовы изображены контрастно – ангелоподобный Алеша в светлых одеждах и два других брата – темноликие, отчаянно спорящие, непримиримые Иван и Дмитрий Карамазовы. Над мертвым телом их отца откуда-то сверху горько смотрит Тот Самый, в белоснежной священной тунике (хитоне), с бессильно опущенными руками…

Итак, топор, нож, пистолет, петля – все имеющиеся в романах Достоевского способы убийства, а также все убийцы и самоубийцы четырех романов стали героями мозаик в вестибюле метро.

Автор мозаик, российский художник-монументалист, представитель известного художественного рода Лансере-Бенуа-Серебряковых, заслуженный художник России Иван Валентинович Николаев, комментируя созданное им оформление станции метро «Достоевская» (прежде он оформлял станции метро «Боровицкая», 1986, и «Отрадное», 1991), не раз вынужден был отвечать на вопрос журналистов, почему он выбрал именно такие сюжеты из Достоевского. Художественное произведение не может явиться причиной прекращения движения поездов – таков был лейтмотив его объяснений. «Я остановился на “пятикнижии” Достоевского, самых крупных его произведениях, созданных в последние годы жизни и принесших ему мировую известность… Я не пытался ничего преувеличить, не хотел ничего добавлять от себя… хотел как можно документальнее передать смысл романов, чтобы пассажиры могли познакомиться с ними»31.

«Что вы можете ответить своим критикам насчет депрессивности оформления?» – спрашивали его интервьюеры. «Я преследую цель передать глубинные мысли Достоевского о вере и морали. Он решает эти проблемы через трагические ситуации… Если браться за темы Достоевского, нужно соответствовать глубине и трагичности его творчества»32.

Трудно не согласиться с мнением художника и не оценить талантливое и высокохудожественное оформление вестибюля станции метро «Достоевская» – Москва и московский метрополитен не видели ничего подобного. Однако интернет-критики, а вслед за ними и руководство метрополитена называли мозаики чрезмерно мрачными и даже суицидальными: дескать, к этой станции может возникнуть паломничество желающих покончить с собой. Был даже поднят вопрос о демонтаже мозаик: если народ против, надо убирать из вестибюля всех этих убийц и самоубийц.

Скандальная ситуация, возникшая из-за «мрачных» мозаик, не сломила решимость художника – он продолжал сражаться за свое оформление, полагая, что серьезное переживание пассажирам будет полезно и что в сдержанном и серьезном оформление станции мрачности нет.

Иван Николаев: «Я не считаю, что монументальная живопись является лишь способом украшения. В ней неизбежно должен существовать нравоучительный момент. Я не собирался делать из Федора Михайловича “паиньку”. И не вижу криминала в том, что в общественном помещении, каким является метро, я честно и ясно попытался изложить ключевые и самые зрелые его произведения – “Бесы”, “Идиот”, “Преступление и наказание”, “Братья Карамазовы”… У меня не было цели изобразить смертельные случаи. Каждое панно состоит из нескольких композиций. Как и в иконах, разновременные события располагаются на одной площади. Есть центральные фигуры, есть второстепенные. Взять, к примеру, “Бесов”: там главный герой – не кончающий жизнь самоубийством Кириллов, и не Верховенский, а Ставрогин. Я пытался передать Достоевского как человека, писателя, философа. В этом нет ничего угнетающего»33.

Журналисты продолжали упрекать художника, в том что криминальные и суицидальные эпизоды изображены прямолинейно и на первом плане – сцены смерти. «А что вы хотели? – отвечал Николаев. – Чтобы там пляски изображались? У Достоевского их нет. Искусство – это не увеселение, а художники – не клоуны на арене цирка. Если браться за тему Достоевского, то нужно хотя бы приблизительно соответствовать глубине его мировоззрения и его творчества. В противном случае будет ложь. Я не знаю, многие ли из тех, кто предъявляет претензии по поводу мрачности, читали Достоевского. И что поняли, кроме детективных историй?! Я не понимаю, почему сюжеты писателя могут подтолкнуть кого-то к самоубийству. Это просто бред»34.

Приведу еще один фрагмент – весьма выразительный – из интервью художника журналистам «Известий».

«И: Как вы относитесь к слухам о возможном демонтаже панно?

Николаев: Уничтожение художественного произведения – это преступление и невежество. Люди, до которых я хотел донести трагическое и серьезное содержание Достоевского, рассматривают мою работу исключительно с точки зрения украшательства. На мой взгляд, вещей, напоминающих воздушные шарики, вокруг нас и так достаточно… Панно не только про утилитарное – штаны, джинсы, футболки, платья, – но и про наши внутренние проблемы. Если не изображать их, то я вообще не понимаю, зачем нужно искусство. Прикажете рисовать цветочки? Или вообще ничего не рисовать?!

И: А если вас попросят поправить панно?

Николаев: Это все равно что попросить Репина пририсовать улыбки на картину “Иван Грозный убивает своего сына”. Нонсенс.

И: Возможно ли было обойти тему убийств при оформлении станции?

Николаев: Это надо спросить у Достоевского, а не у меня»35.

Если действительно спросить об этом у Достоевского и всмотреться в смертельные сюжеты его романов, увидим, что при отсутствии рождений свирепствует зловещая убыль населения; сценические и внесценические персонажи, действующие или вскользь упомянутые безымянные лица сокрушены «вихрем сошедшихся обстоятельств» и погибают от пуль, яда, холодного оружия или огня; впадают в отчаяние, безумие, белую горячку; умирают в злой чахотке от горя и бедствий; кончают жизнь в петле, на плахе или в омуте рек36.

«Преступление и наказание», двадцать одна смерть: зарезаны ростовщица Алена Ивановна, Лизавета и ее вероятный младенец; зарезан восьмилетний мальчик; застрелился Свидригайлов; раздавлен лошадьми Мармеладов; утонул в колодце поручик Потанчиков; покончила с собой (удавилась) глухонемая девочка; удавился дворовый человек Свидригайлова Филипп; утопилась девочка четырнадцати лет; умерли: первый муж Катерины Ивановны Мармеладовой; первая жена Мармеладова; девица Зарницына; Катерина Ивановна Мармеладова; Марфа Петровна Свидригайлова (быть может, отравлена); Пульхерия Александровна Раскольникова; отец Роди, его младший брат и бабушка; университетский товарищ и его отец.

«Идиот», тридцать одна смерть: зарезаны Настасья Филипповна и крестьянин в уездной гостинице; члены семьи и прислуга Жемариных (шестеро); казнен преступник на эшафоте; застрелился Капитон Алексеевич Радомский; умерли: Николай Андреевич Павлищев, отец, мать и сестра Настасьи Филипповны; отец и мать князя Мышкина; Рогожин Семен Парфенович; Мари и ее мать; Петр Верховский; тетушка князя Мышкина Папушина и трое ее родственников купцов Папушиных; сестра Лебедева Анисья и его жена Елена; начальник Лебедева Нил