Пыль Снов - Стивен Эриксон

— … смотри, что ты натворил…

Дыхание ее стало тверже. Кровь уже не капает… — он вытер ей рот грязной ладонью. Она резко вздохнула. Он склонился ближе: — Сенд? Ты слышишь?

— Милое изголовье… но вот запах…

— Ты не умираешь?

— Уже нет, — сказала она, открывая глаза — только чтобы застонать и закрыть снова. — Ох, как плохо.

— Я принесу воды из той реки…

— Да, неси.

Он сдвинул ее голову и положил на дорогу. — Рад, что все кончилось, Сенд. Да, кстати: что кончилось?

Она вздохнула: — Мать Тьма… она вернулась в Харкенас.

— О, вот это славно.

Спускаясь по замусоренному берегу — бурдюки болтаются на плече — Вифал позволил себе свирепую гримасу. — О, привет, Мать Тьма. Рад что показалась. Ты и все вы, боги и богини. Вернулись еще раз поиграть миллионами жизней, так вас. Ну, у меня есть один совет, да уж. Чтобы вы потерялись. Видите ли, будет лучше, если мы не станем сваливать на вас свои мерзости. Поняла, Мать Тьма? — Он присел у края черной воды, опустил первый бурдюк, прислушался к бульканью. — А насчет моей жены… разве она не настрадалась достаточно?

И голос заполнил его голову: — ДА.

Река бежала мимо, бежали пузырьки из погруженного в воду меха, пока в нем не осталось воздуха. Но Вифал всё держал его, словно топил искалеченного пса. Он не был уверен, что сможет сделать хоть движение.

Опустившаяся темнота сломала мерзлые кости и плоть по всей долине, вылилась за северный гребень, поглощая последние искры от горящих груд, бывших недавно баргастскими фургонами.

Обширное поле брани блестело и сверкало; трупы людей, остовы лошадей съеживались, теряя последние капли влаги; земля шла пузырями, выбрасывая глиняные ребра, на которых подскакивали тела. Железо скрежетало о кости мертвецов.

Небо лишилось всякого света, но падавшие вниз хлопья сажи были видимы, словно в каждом горела искра. Давление прижимало всё к почве, пока кони, одетые в доспехи мужчины и женщины не стали плоскими бесформенными лепешками. Оружие вдруг начало взрываться, разбрасывая добела раскаленные осколки.

Бока холма стонали, содрогаясь — нечто закружилось в середине долины — тьма столь глубокая, что казалась вещественной.

Холм развалился надвое, издав громоподобный треск. Сам воздух как бы лопнул.

Из удушливого разрыва показалась фигура: сначала один сапог, потом второй сокрушил высохшую плоть, кости и кожу. Шаги были тяжелыми как камни.

Тьма волновалась, пульсировала. Фигура замерла, подняла облаченную в перчатку левую руку.

Черноту прорезала молния, загрохотали тысячи барабанов. Воздух завыл, тьма потекла вниз. Сухая шелуха, останки живых недавно бойцов, взлетела, словно возрождаясь, чтобы покинуть землю и подобно осенним листьям уйти в небо.

Ревущий вихрь, рваные знамена тьмы — они извиваются, складываются, сходятся воронкой. Холодный воздух прорвался потопом из разрушенной дамбы, превращая тела в прах, дико взвившийся по следу ветра.

Громовые сотрясения сорвали склоны с холмов, обнажая грубые скалы; валуны катились, давя остатки плоти. А тьма все струилась вниз, соединяясь, становясь продолговатым слитком в вытянутой руке пришельца.

Последний треск, громкий, словно сломан хребет дракона — и настала тишина.

Меч, источающий тьму, капающий морозом.

Сверху солнце пылает в полуденном небе.

Он не спеша осмотрел землю (сухие куски кожи и плоти начали сыпаться с небес), сделал шаг. Согнулся, подобрав чьи-то потертые ножны.

Вложил меч.

Знойный ветер несся по долине, поднимая фонтаны пара.

Он стоял, изучая открывающуюся сцену.

— Ах, любовь моя. Прости.

Он пошел, сокрушая сапогами мертвых.

Вернувшийся в мир.

Драконус.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

По тропе проторенной

Когда отбудешь наказаниенайди менякогда все судьи в мантиях из камняотвернутсяищи ручей за домиками в полеза нитью жемчуговза складками холмов священныхмежду вязовгде звери с птицами убежище находятнайди меняя угнездился в травах, по которымне ступалини рыцари угрюмые, ни братья королейне порван корешок единыйот звона горестной струны певцаищи лишь то, что даром отдаетсянайди менякогда зимы закончен мрачный срокрви сколько хочешьмои цветыих краски яркие ждут именно тебяи никого другого.

Глава 19

Бежал стремглавя от незримого врагаотставших крики жуткиезвенели за спиноймы вздохи собираличтобы сделать песнюпоследние шаги пусть превратятся в танец!Перед полетом копийперед проблеском мечеймы с факелами побежимрасписывая ночьпустыми оправданиямихохот на краюрезня в загонебедные, хромыесложите руки, поднимая к небесам!Никто не видит жутьстраданий и потерьникто не прикоснетсякончиками пальцевк спокойным лицам под ногамине погладит грустных щекдай нам бежать, безумно веселясьнезримый врагуж близкосзади он и впередино нет готовых покоритьсявестнику разлукипока мы можем резво нарезатьза кругом кругврага смущая судьбыэй, хитрые убийцы, вот он я!

Килмандарос осторожно, двигаясь словно дубиной ударенная, вставала с земли. Склонилась на сторону, сплюнув алую мокроту, и подняла голову. Эрастрас лежал, скорчившись, в мертвой траве; он был неподвижен, как мертворожденный теленок. Рядом стоял Сечул Лат, крепко сжимая грудь руками. Лицо его стало совсем белым.

Богиня снова сплюнула. — Он.

— Призыв, превзошедший всякое ожидание, — сказал Сечул. — Странно, Эрастрас не кажется довольным своей внезапной мощью.

Килмандарос выпрямила спину и пошатнулась. — Может быть нежным, когда захочет, — бросила она раздраженно. — Но решил дать нам знать.

— Не только нам, — возразил Сечул. — Он был не столько груб, сколько неосторожен.

— Как думаешь, это гнев?

Сечул потер лицо руками. — Когда в последний раз в Драконусе проснулся гнев, Мама, ничего не осталось прежним. Ничего. — Он в сомнении покачал головой. — Не гнев, пока нет. Просто хотел, чтобы все узнали. Хотел заставить нас кувыркаться.

Килмандарос хмыкнула: — Грубый ублюдок.

Они стояли в конце длинного ряда вкопанных камней, выходящего в просторный круг. Десятки камней меньшего размера вились спиралью, приводя к низкому черному алтарю в середине площади. Разумеется, в реальном мире от всего этого мало что осталось. Несколько поваленных менгиров, кочки и корни, примятые бродячими бхедринами. Эрастрас притащил их еще ближе к месту, в котором растворяется, путается само время. Здесь оно осаждено хаосом, сражается с угрозами забвения; даже почва под ногами кажется пористой, готовой провалиться под их весом.

Строители святилища давно пропали. Но резонанс остался, кожу щипало. От этого зуда не избавишься, почесавшись. Ощущение заставило ее злиться еще сильнее. Сверкнув глазами на Эрастраса, он сказала: — Оправится? Или придется его тащить за ногу?

— Приятная перспектива, — согласился Сечул. — Но он уже приходит в себя. После шока разум работает быстрее всего. — Он подошел к лежащему Страннику. — Хватит, Эрастрас. Вставай. Перед нами незавершенная задача, и действовать нужно немедленно.

— Она взяла глаз, — прохрипела лежащая в траве фигура. — С глазом я смог бы видеть…

— Лишь то, чего желаешь видеть, — закончил Сечул. — Но словами ничего не исправишь. Пути назад нет. Мы не узнаем, чего желает Драконус, пока он сам не покажет — или, Бездна избавь, не найдет нас. — Сечул пожал плечами. — Он бросил перчатку…

Эрастрас фыркнул: — Перчатку? Это, Сетч, был кулак…

— Ударь в ответ, — бросил Сечул.

Килмандарос засмеялась: — Ну разве я его плохо учила?

Странник расправил ноги, сел. Уныло поглядел на алтарный камень. — Нельзя просто игнорировать его и всё, что повлечет его приход. Он свободен. Меч Драгнипур сломан — другого пути наружу не было. Если меч сломан, значит…

— Рейк мертв, — сказала Килмандарос.

Наступило молчание. Богиня видела на лицах мужчин каскад сменяющих друг друга эмоций — они осмысляли нежданный факт смерти Аномандера Рейка. Неверие, отрицание, удивление, удовольствие, радость. А потом — страх. — Да, — сказала она. — Великие перемены, ужасные перемены.