Пыль Снов - Стивен Эриксон

Ее вздох походил на рычание. — И теперь этот муж мертв.

— А Драконус шагает свободно. Драконус сломал проклятие Каллора. Он держит Тьму в клинке истребления. Уже не скованный, уже не беглец, уже не жертва ужасной ошибки суждения, которой был Драгнипур.

— Всё его рук дело? Не верю, Маэл.

— Я именно об этом, Килмандарос. Об утонченности. Узнаем ли мы когда-нибудь, что всё свершено руками Консорта? Вряд ли.

— Только если он сам признается.

— Но кто бы не похвастался?

— Ненавижу твои слова, Маэл. Они грызут не хуже любимых твои волн.

— Все мы уязвимы, Килмандарос. Не думаю, что Драконус намерен построить маленькую ферму в горной долине и провести остаток дней, мастеря свистки, пока птицы вьют гнезда в его волосах. Он знает: мы здесь. Он знает: мы что-то задумали. Он или уже все разгадал — а значит, будет нас искать — или как раз сейчас начинает выведывать сущность наших дерзких планов.

— Кто убил Аномандера Рейка?

— Дессембрэ, носитель меча, выкованного руками Рейка.

Она была потрясена. Мысли бешено закружились. — Мщение?

— Именно.

— Это оружие всегда меня пугало, — призналась она. — Не могу понять, почему он отказался от него.

— Неужели? Держащая меч рука должна быть чиста в желаниях. Килмандарос, Рейк отдал его брату, потому что сердце его уже было надорвано, тогда как Андарист … ну, все мы знаем эту историю.

Смысл сказанного Маэлом не сразу дошел до Килмандарос. Она заметила, что дрожит. — Андарист, — шепнула она. — Он… он… — Но она не нашла слов, чтобы описать свои чувства. Руки снова поднялись, закрывая лицо. — Он ушел, — сказала она с рыданием. — Аномандер Рейк ушел!

Маэл сказал вдруг ставшим суровым тоном: — Оставь Дессембрэ. Он такая же жертва, как и все прочие. Хуже того, его обманули, использовали, и страдания его неизмеримы.

Она качала головой. Мышцы лица напряглись. — Я не думаю о Дессембрэ.

— Килмандарос, слушай внимательно. Мои мысли о Драконусе… эти рассуждения о его возможной виновности — лишь догадки. Спекуляции и только. Если будешь искать схватки с Драконусом, искать мести — погибнешь. Вполне возможно, без толку, ведь Драконус может оказаться невиновным.

— Ты сам не веришь.

— Я лишь напоминаю об угрозе всем нам. Долго ли он был заперт в Драгнипуре? Как это на него повлияло? На его разум? Здоров ли он? Вот еще мысль, обдумай и ее. Стал бы Рейк добровольно освобождать безумного Драконуса? Показывал ли он склонность к безрассудным поступкам? Хоть раз?

Глаза ее сузились. — У него была цель.

Улыбка Маэла была сухой. — Даже зная об его смерти, мы все еще верим в него. Необычайно, правда?

— Мать Тьма…

— Уже не отворачивается. А где тьма, там и…

— Свет! Боги подлые, Маэл. Что он готовит нам?

— Думаю, это последний расчет. Конец всех глупых игр. Он как бы запер нас в комнате, и никто не выйдет, не уладив всех проблем. Навсегда.

— Ублюдок!

— Твое горе оказалось каким-то слишком кратким, Килмандарос.

— Потому что твои слова звучат истиной. Да! Рейк мог замышлять именно это, не так ли?

— Иначе он не позволил бы себя убить, удалить со сцены. Он не только покончил с упрямой несговорчивостью Матери Тьмы — он двигает нашими руками. Все мы зашевелились, Старшие и дети, смертные и бессмертные.

— И ради чего? — вопросила она. — Больше крови? Целый клятый океан крови?

— Нет, если можно обойтись. Ради чего, спрашиваешь ты. Я думаю так: он хочет, чтобы мы заключили сделку с Увечным Богом.

— Этой жалкой тварью? Ты шутишь, Маэл.

— Рана гниет все сильнее, зараза растекается. Сила чуждого бога — проклятие. Нужно решить с ним, прежде чем браться за другие дела. Иначе мы потеряем дар К’рула навеки.

— У Эрастраса другие идеи.

— Как и у тебя, и у Сетча. Олар Этили. Ардаты.

— Думаю, и у Драконуса.

— Мы не можем знать, разговаривали ли Рейк и Драконус, заключили ли соглашение внутри Драгнипура. «Я освобожу тебя, Драконус, если…»

— Они не могли разговаривать, — прервала его Килмандарос. — Ведь Рейк убит Мщением, ты сам сказал.

Маэл подошел к одному из блоков алтаря, уселся. — Ах, да. Тут есть о чем рассказать. Кроме всего прочего. Скажи, Килмандарос, какой Оплот избрал Эрастрас?

Она моргнула. — Ну, самый очевидный. Смерть.

— Тогда начну с одной любопытной детали — я желаю, чтобы ты обдумала вытекающие из нее… осложнения. — Он поднял голову. Что-то блеснуло в глазах. — До встречи с Дессембре Рейк встретил Худа. Встретил и убил. Драгнипуром.

Она выпучила глаза.

Маэл продолжал: — Насколько я знаю, за ними следили еще два бога.

— Кто? — прохрипела она.

— Темный Трон и Котиллион.

Ох, как ей захотелось, чтобы рядом был высокий, солидный камень — под рукой — горделивый монумент обмана — вот здесь, у конца кулака, вылетающего в путь яростного разрушения!

— Эти!

Маэл отступил, наблюдая за взмахами ее рук; смотрел, как она нападает на один менгир за другим, разбивая в порошок. Он почесывал щетину на подбородке. «О, ты поистине умна, Килмандарос. Удары идут куда следует, не так ли?

Куда следует».

Он ждал, пока она обдумает последствия. Не всегда требуется утонченность…

Страдания можно перетерпеть. Когда кровь чиста, избавлена от неправедности. Брайдерал не похожа на остальных, не такая как Рутт, подозрительная Баделле и привязанный к ней Седдик. Одна она обладает наследием Инквизиторов, сияющим прямо под почти прозрачной кожей. Лишь Баделле догадывается об истине. «Я дитя Казниторов. Я здесь, чтобы завершить их работу».

Она наконец заметила родичей на следе и гадала, почему они попросту не выйдут к Чел Манагел, забирая последний ничтожные жизни.

«Хочу домой. Назад в Эстобансе. Прошу, придите и заберите меня, пока не поздно».

Страдания можно перетерпеть. Но даже ее нелюдская плоть не выдерживает. Каждое утро она смотрит на переживших ночь и дрожит от неверия. Видит, как они тащат трупы, обгладывают косточки и расщепляют их в поисках сочного мозга.

«Дети быстро привыкают к необходимости. Они делают нормальным любой мир. Осторожнее, дочь, с этими людишками. Ради выживания они сделают что угодно».

Она смотрит на мир Рутта и понимает истину слов отца. Уложив Хельд на сгиб локтя, он созывает сильнейших, осматривает вялые мешки из человеческой кожи, на которые они теперь ловят Осколки, когда стайка опускается рядом с ребристой Змеей. Эти подобия тел без костей и мяса, подброшенные в воздух на пути саранчи, притягивают тварей словно огонь мотыльков; когда кишащий насекомыми мешок падает на землю, дети сбегаются, горстями кидая саранчу во рты. Рутт нашел способ повернуть ход войны, поохотиться на охотников стеклянной пустоши.

Его последователи стали суровыми. Одни углы, пустые глаза. Стихи Баделле звучат зло и дико. Заброшенность отточила кромки углов; солнце, жара и хрустальные горизонты выковали ужасное оружие. Брайдерал хотелось закричать своим родичам, идущим там, в туманном мареве позади. Предупредить их. Она хотела сказать: «Поспешите! Видите, кто выживает? Скорее! Будет слишком поздно!»

Но она не решалась ускользнуть — даже темные ночи озаряются нефритовыми копьями. Они найдут. Баделле постаралась, чтобы за ней следили. Баделле знает.

«Она должна умереть. Я должна ее убить. Будет легко. Я гораздо сильнее их. Смогу сломать ей шею. Высвободить Святой Голос, в первый раз, и призвать родичей на помощь, если Рутт и Седдик и остальные нападут. Я смогу покончить со всем».

Но Инквизиторы держат дистанцию. У них должны быть на то причины. Любой безрассудный поступок Брайдерал может разрушить всё. Итак, нужно терпение.

Ссутулившись под рваным тряпьем (она постоянно старалась подражать позам людей, пленников физического несовершенства) Брайдерал следила, как Рутт выходит, вставая во главе змеи. Пляшущий язычок, могла бы сказать Баделле, а потом открыть рот и всосать мух, скушав с видимым удовольствием.

Поджидающий их город казался нереальным. Каждая мерцающая линия, каждый угол словно щипали глаза Брайдерал — она едва осмеливалась смотреть в том направлении, таким сильным было чувство неправильности. Это развалины? Издали так не кажется. Там нет жизни? Так должно быть. Нет ни ферм, ни деревьев, ни рек. Небо над головами чистое, без дыма и копоти. Откуда же рождаются страх и ужас?

Люди чувствуют не так, как она. Они смотрят на далекие башни, на открытые лица домов, словно идут к новой муке — алмазы и рубины, камни и осколки — она замечает в глазах оценивающий блеск. Они словно молча спрашивают: он на нас нападет? Его можно съесть? Он важнее нас? Есть ли что-то важнее нашей жажды?

Брайдерал подташнивало. Она следила, как Рутт все ближе подходит к невысокой насыпи — дороге, окружающей город без стен.