Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице - Шери Финк

и он сам. Позже он узнал, что присяжные расспрашивали о нем одну из медсестер, вызванных для дачи свидетельских показаний. Ему удалось выяснить, что она всего лишь подтвердила, что знала его лично, а также охарактеризовала его как хорошего врача. Другими словами, она не сказала ничего такого, что привлекло бы к нему внимание.

Адвокат Тиля запретил ему общаться с Анной Поу, Шери Ландри и Лори Будо – из опасений, что их могут обвинить в сговоре. Тиль очень сочувствовал Поу и испытывал глубокое чувство вины из-за того, что в то время, когда жюри присяжных решало ее судьбу, ничем не мог ей помочь. Именно поэтому он был рад, что смог поучаствовать в митинге в ее поддержку.

* * *

Доктор Хорас Бальц был возмущен активностью тех, кого он называл «лоббистами эвтаназии». По его мнению, заявление членов движения в поддержку Поу о том, что признание ее виновной приведет к бегству медиков из штата Луизиана, было своего рода угрозой. Врачи и медсестры словно бы намекали, что, если исход дела окажется не таким, какого они добивались, они бросят своих больных и уедут. Их поведение казалось Бальцу неразумным и недопустимым. Он не понимал, как его коллеги могут, фигурально выражаясь, приставлять к виску общества пистолет со словами: «Делайте то, что мы говорим, выполняйте наши условия!» Ему никогда не приходилось сталкиваться с настолько истеричной реакцией на обвинения, пусть даже весьма серьезные.

Анна Поу на митинге не появилась, но словно бы незримо присутствовала среди собравшихся. Хотя друзья Поу рассуждали о том, что случившееся «серьезно повлияло» на брак Анны, ее муж, Винс Панепинто, тоже пришел в городской парк, чтобы поддержать супругу – как ранее на мероприятие по сбору средств в Хьюстоне. Он стоял в толпе с видеокамерой в руках. Анна Поу обратилась к участникам митинга через своего брата Майкла. Он зачитал заявление сестры, в котором была приведена цитата из пророка Исайи: «Ибо Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «Не бойся, Я помогаю тебе»… именно это сделал для меня Господь».

Анна Поу не присутствовала на митинге, потому что у нее были назначены две сложные операции, которые продолжались с утра и до полудня следующего дня. Ей даже пришлось приехать в больницу ночью, поскольку у одного из прооперированных пациентов возникло осложнение.

Поу не оставляли мысли и о другом ее больном – Джеймсе О’Брайанте. В течение предыдущей недели она несколько раз разговаривала с Брендой. Та рассказала, что ее муж почти перестал есть и ослаб настолько, что с трудом передвигал ноги. К тому же у него возникли проблемы со сном. По словам Бренды, сестра хосписа считала, что Джеймсу осталось жить всего несколько дней.

Поу сказала Бренде, что не смогла выбраться к ним, так как была страшно занята из-за организации митинга и текущей работы. Коллега Анны, доктор Дэн Нусс, навестил супругов О’Брайант и рассказал ей о состоянии Джеймса. Выслушав его, Поу сказала: «Я буду у них сегодня вечером». По пути из Нового Орлеана в Батон-Руж она сделала большой крюк, чтобы заехать к супругам О’Брайант, которые жили в небольшом красном домике на берегу ручья.

«Доктор Поу здесь!» – сообщила Бренда мужу, открыв Анне дверь. Поу, присев на кровать, обняла и поцеловала Джеймса. Он открыл неповрежденный правый глаз. На месте левого темнел провал, доходивший до реконструированной левой щеки, кожа на которой была заметно светлее, чем на правой. Ниже, вдоль границ носа, начинался еще один провал.

«Мне кажется, или я вижу на вашем лице улыбку?» – спросила Поу.

Джеймс что-то сказал, но Анна не смогла разобрать, что именно: воздействие морфия и деформация лица не позволяли О’Брайанту внятно произносить слова. Бренда, тоже приятно удивленная подобием улыбки на лице мужа, перевела для гостьи: «Как ваши дела? Вы в порядке?»

«Обо мне не беспокойтесь, – сказала Поу. – Со мной все будет хорошо. Все будет как надо».

Анна Поу, разумеется, лишь повторяла ставшие уже привычными фразы. Но Джеймс О’Брайант искренне переживал за нее и иногда, думая о ее проблемах, даже плакал. «Все это просто несправедливо», – часто говорил он. Бренде очень хотелось, чтобы ее муж дожил до того момента, когда неопределенность судьбы Поу останется позади.

Бренда спросила Поу о ее муже, сказав, что, должно быть, все происходящее так же тяжело для него, как и для самой Анны. Поу ответила, что у них с мужем бывают хорошие дни и плохие, но в целом они держатся и у них все в порядке.

* * *

Через несколько дней после митинга члены большого жюри присяжных собрались на очередное заседание. Всю неделю до этого на город одна за другой обрушивались сильные грозы. Дождь лил как из ведра, то и дело сверкала молния, а удары грома порой достигали такой силы, что, казалось, вздрагивала земля, а вместе с ней и обшитые досками дома. Можно было подумать, что Новый Орлеан кто-то проклял.

Ненастная погода словно стала еще одним наказанием жителям города, которые и так пребывали не в самом лучшем настроении. Как обычно в подобных случаях, оптимизм и взаимопомощь непосредственно после стихийного бедствия сменились унынием и недовольством: люди начали сознавать, что восстановление полностью разрушенных и ремонт пострадавших домов займут годы, и к тому же полностью воссоздать все в прежнем виде в любом случае не удастся. В то время как население других мест давно уже и думать забыло о событиях конца августа – начала сентября 2005 года, новоорлеанцы продолжали каждый день говорить об урагане «Катрина». Ни одного дня не проходило без того, чтобы на первой странице «Таймс-Пикаюн» не появлялись откровения какой-нибудь местной жительницы. И почти все они без исключения обличали местные власти, обвиняя их в халатности и бездействии.

В ходе очередного заседания большого жюри присяжные закончили слушать свидетельские показания и заявили, что готовы вынести вердикт. Они поклялись, что будут принимать решение беспристрастно и непредвзято и ни с кем, даже друг с другом, не станут обсуждать ни само дело, ни его детали, пока не завершится голосование. Помощник окружного прокурора, допрашивавший свидетелей, мог при необходимости проконсультировать членов жюри, но обдумывать свое решение и принимать его они должны были самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи. Давая присяжным последние инструкции, помощник прокурора призвал их действовать исключительно в соответствии с их собственным мнением о сути дела и представленных им уликах и показаниях.

Для вынесения решения требовалось участие девяти присяжных. Всего же полный состав большого жюри