Сын теней - Джульет Марильер

— Помнится, ты как-то сказал мне, — заговорила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, — … сказал, что не станешь мне лгать. Мой отец, случайно, не упоминал об обещании, которое как-то дал мне?

Он долго молчал перед тем, как ответить.

— Не осложняй для нас обоих то, что и так сложно, Лиадан, — сказал он, а я подошла так близко, что увидела, как дрожат его руки, сжимающие подвеску.

— Так рассказал, или нет?

— Да.

— Отлично. Значит, ты знаешь, что выбор за мной, а не за моим отцом.

— Да какой тут может быть выбор? Оставить меня велит простой здравый смысл. Какое будущее может быть у… у…

Я встала прямо перед ним, в трех шагах. На этот раз, если кто и нарушит устав, это буду не я.

— Посмотри на меня, Бран, — попросила я. — Посмотри мне в глаза и скажи, что действительно хочешь, чтобы я уехала. Скажи мне правду.

Но он смотрел вниз, на свои руки, и не поднимал глаз.

— Ты, похоже, и впрямь считаешь меня слабым, — пробормотал он. — После такого я лишусь всяческого уважения.

И, несмотря на все его усилия, на его изрисованной щеке заблестела мокрая дорожка.

— Я бы хотела осушить эти слезы, — тихо проговорила я. — Я хотела бы утешить тебя, но не знаю, как.

На секунду, на один удар сердца, воцарилось молчание. Казалось, все вокруг затаили дыхание — и деревья и камни, даже ветер. А потом он слепо потянулся ко мне, схватил мою руку и притянул меня к себе. Я стояла, прижимаясь грудью к его голове, обнимая его за плечи, а он выплакивал наконец все те слезы, что так долго копились у него внутри.

-Ну, ну, Бран, все хорошо. Теперь все будет в порядке. Плачь, сердце мое.

Много ли времени прошло, или мало — кто знает? Нас никто не тревожил, березы вокруг молчали, а солнце карабкалось все выше в холодное осеннее небо. Мужчина тоже вполне может плакать, это не страшно. Особенно, когда за спиной восемнадцать лет горечи и печали, особенно, когда нашел наконец правду, после долгого и трудного путешествия. В конце концов, слезы все же иссякли, я отерла ему лицо уголком своего не вполне приличного одеяния и сказала, скорее сурово:

— Тебе вообще полагается лежать в постели. Ты хоть что-нибудь ел сегодня утром или только командовал?

Я села рядом с ним на камни. Близко-близко, бок о бок.

— Получилось воистину чудесное пробуждение, — дрожащим голосом произнес он. — Я просыпаюсь, а рядом лежишь ты, и между нами ни единого клочка ткани. Чудесно и одновременно жутко досадно, я ведь был так слаб, что ничего не мог делать, только смотреть. Даже сейчас я едва могу поднять руку, чтобы обнять тебя, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться преимуществами твоего любопытного костюма. Подозреваю, что под ним у тебя немного надето.

— А! — ответила я, чувствуя, что краснею. — К тебе возвращается чувство юмора. Мне это нравится. Но у нас еще будут и другие рассветы.

— Да как они могут быть, Лиадан? Как мы можем быть вместе. Ты не можешь жить одна среди мужчин, передвигаться тайком, постоянно оглядываться, убегать, скрываться. Я никогда не подвергну ни тебя, ни его подобному риску. Решение совершенно не зависит от того, чего хотим мы с тобой. В первую очередь нужно думать о твоей безопасности. Да и вообще… как ты можешь быть со мной после всего этого? Я позволил этому… человеку схватить себя. Я допустил, чтобы Альбатроса искалечили, чтобы ты и мой сын подвергались совершенно непоребному обращению. А теперь я и вовсе превратился в дрожащее, льющее слезы подобие мужчины. Что ты обо мне подумаешь?

— Я не изменила своего мнения о тебе, — уверенно сказала я.

— Да о чем ты, Лиадан? — он все так же смотрел в землю и не поднимал глаз.

Я соскользнула с камня, на котором мы сидели, и опустилась перед ним на колени, теперь он просто не мог не смотреть на меня. Я взяла его руки в свои, теперь мы вдвоем держали и защищали серебряную подвеску.

— Помнишь, — тихо проговорила я, — давно, еще в Семиводье, ты спрашивал, чего я хочу для себя самой? Я тогда ответила, что ты еще не готов это услышать. Думаешь, сейчас ты готов? Что ты помнишь из того, что здесь происходило?

— Достаточно. Достаточно, чтобы знать, что мы совершили путешествие длиной во много лет. Достаточно, чтобы понимать, что ты все время была рядом со мной. Именно поэтому мне так тяжело. Я должен приказать тебе убираться, должен покончить с этим раз и навсегда. Я точно знаю, что это правильно. Но… оказывается, на этот раз я просто не могу тебя отпустить. Я держу в руках доказательство любви моей матери и знаю, что любовь сильнее смерти. Что сердце отдают раз и навсегда.

Я кивнула, едва сдерживая слезы.

— Она спрятала все самое дорогое. Эту подвеску и то, что осталось от тех, кого она любила. Сумочку, расшитую символами ее рода, ее родины. И маленького сына. Она отдала за тебя жизнь. А Джон отдал свою жизнь на службе у своего друга и соратника. Это правда.

Он сухо кивнул.

— Я очень многого не понимал. Я до сих пор не считаю Хью из Херроуфилда героем, но думаю, он все же не лишен некоторых достоинств. Он был со мной исключительно честен. Это вызывает уважение. Он гораздо больше похож на тебя, чем мне казалось раньше.

— О его честности знают все.

— Лиадан.

Я посмотрела ему в глаза. Лицо у него было бледным как мел, осунувшимся, изможденным. Но в глазах горело нечто совершенно иное. Голод.

— Я еще не дала ответа? Еще не сказала, чего я хочу? Мне нужно обязательно произнести это вслух, Бран?

Он молча кивнул.

— Я уже говорила, что мое мнение о тебе не изменилось с тех пор, как ты пришел ко мне в Семиводье, и мы на время едва не забыли обо всем вокруг. Все произошедшее в последнее время — просто часть нашего с тобой пути. Мы вместе страдаем, терпим, меняемся и снова идем вперед, рука об руку. Я считаю тебя неимоверно сильным, иногда чересчур сильным, себе во вред. Я вижу в тебе вождя, человека способного видеть будущее и дерзать ради его воплощения. Я вижу мужчину, который до сих пор боится любви и смеха, но теперь, узнав правду о себе, учится и тому и другому. Я вижу единственного мужчину, которого хочу назвать своим мужем и отцом своих детей. Ты, и никто другой, Бран.

Он поднял руку и погладил меня по щеке. Очень осторожно, словно теперь, когда все так изменилось, ему нужно снова этому учиться.

— Это… это предложение руки и сердца? — спросил он, и в уголках его рта затеплилась слабая улыбка — впервые со дня нашего знакомства.

— Думаю, да, — ответила я и снова покраснела. — Как видишь, я делаю его как следует, стоя на коленях.

— Хммм… Однако мне кажется, что предлагаемый тобой брак — это союз равных.

— Вне всякого сомнения.