Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор - Колин Генри Уилсон

дрейфующего на плывущем листке. Я почувствовал, что у меня за спиной стоит здоровенный громила, обломком трубы намеревающийся ударить меня по затылку; едва не угодив в фонтан, я обернулся, вскинув руку, чтобы защитить голову. Никого за спиной не было, один лишь Литтлуэй, улыбающийся во весь рот из окна библиотеки.

Весь остаток дня мы провели, играя в эту чарующую игру. То было одно из самых небывалых ощущений, которые я когда-либо испытывал, — видеть, к примеру, малюсенького, как Мальчик-с-пальчик, человечка в зеленом, гуляющего по столу, — четкого, во всех деталях — и который галантно мне кланяется, держа зеленую шляпу на отлете. Жуть охватывала при взгляде за окно, где откуда ни возьмись возникала чудовищная волосатая образина, похожая на Кинг-Конга, и люто на меня таращилась. Литтлуэй попытался даже создать ради меня образ своей жены, но тому недоставало четкости — видно, потому, что отношение самого Литтлуэя к ней было двойственным.

Мы так заинтересовались перспективами этой новой силы, что я напрочь забыл о базальтовой фигурке. О ней мне напомнила Барбара, позвонив в девять вечера сообщить, что думает завтра приехать.

— Кстати, — сказала она, — в одном из воскресных цветных приложений была еще одна статья насчет Чичен-Итцы. Там есть снимок базальтовой статуэтки, очень похожей на ту, что у вас.

Воскресные газеты находились на половине Роджера; на обложке приложения я увидел великолепную фотографию извлеченной из колодца фигурки. Внутри находилась еще одна фотография на всю страницу, снятая под другим углом. Эта статуэтка была покрыта тонким орнаментом, именно поэтому ее, видимо, и сфотографировали дважды.

Я впился взглядом в снимок на обложке. По словам открывателя находки, ее орнамент совсем не походил на обычный орнамент майя: не такой прихотливый, более простой. Лицо было угловатым, жестким и сильным. Как правило, фотография не так хорошо годится для «видения времени», как реальный предмет. Но в данном случае снимки были такими четкими, а сходство с нашей собственной фигуркой таким замечательным, что мне удалось «ухватить» ее умом и исследовать почти так же глубоко, словно это был реальный предмет. Более того, было даже легче, чем с нашей фигуркой, поскольку орнамент был более характерным, а язык майя мне теперь знаком.

И тут, немея от изумления и восторга, я почувствовал, что помех нет. На секунду подумалось, что это «они» решили не блокировать больше мое видение времени. И тогда я понял. Это была фотография, в то время как блокирование включается только при воздействии на реальный предмет. Ну конечно! Несмотря на очень высокий уровень своей цивилизации, люди Му понятия не имели о фотографии, которая зависит от случайного открытия, что серебряные соли затемняются светом. Рисунок фигурки, неважно насколько четкий, из истории ее жизни не передавал бы почти ничего. А потому «они» допустили невероятную ошибку. Блокирование было связано с самим предметом, все равно что защитная сигнализация, но никак не относилось к фотографиям! В безудержном порыве торжества и восторга я помчался наверх рассказать обо всем Литтлуэю. Он в это время находился в ванной; я влетел туда без стука.

— Бог ты мой, это точно?

— Ты взгляни! — Я выставил перед собой цветное приложение.

— Погоди-погоди, дай сначала выйду, а то вода попадет.

Я оставил его обсушиться. Через десять минут возвратился, Литтлуэй голышом сидел на краю ванны, неотрывно глядя на фотографию и бормоча:

— Так, так, так…

Он был настолько поглощен этим занятием, что вздрогнул, когда я спросил:

— Ну, что ты думаешь?

Литтлуэй поднял глаза.

— Ты сам-то заглядывал? (Он имел в виду, не «заглядывал» ли я в ее прошлое.)

Я сказал, что нет: сразу побежал поделиться радостью. Он без слов подал журнал мне. Я пошел с ним к Литтлуэю в спальню, сел там в кресло и дал себе погрузиться в созерцательную объективность. Это заняло дольше обычного, настолько я был взволнован. А когда ум вызволился, взреяв над фотографией, я был в секунду ошеломлен тем же чувством суеверного ужаса, что обуяло меня на Стоунхендже, и тем же ощущением уходящего вниз на множество миль ущелья. Ум вскружился от иллюзорного эффекта огромных расстояний и бескрайних горизонтов. Но по мере того, как я неотрывно смотрел, ужас прошел; я смотрел сквозь и за его пределы, на дали гораздо более глубокие. И то, что мне тогда открылось, оглушило, потрясло все мои чувства головокружительной красотой и жизненностью. Я вглядывался в более свежий, более первозданный мир, мир, кажущийся гораздо живее и зеленее нашего. Мне почему-то вспомнилось о том, как мы с Алеком Лайеллом сидели возле глубокой, быстрой горной речки в Шотландии, глядя в зеленую воду, текущую, словно расплавленное стекло, но кажущуюся почти недвижной, если не считать легких взвихрений на поверхности. Что-то в этом видении вызывало невероятный прилив чистой радости, ощущение было каким-то весенним; вместе с тем это была буйная, тропическая весна бесконечной благости, словно романтическая мечта о рае южного моря. Я, разумеется, сознавал, что вижу не «сам предмет»; этой фигурке было немногим более полумиллиона лет, я же просматривал даль глубиной в семь миллионов лет. То, что я видел, было религией, традицией, но такими словами совершенно невозможно передать ее жизненность. То была традиция выношенная и выхоженная, в которую верили так истово, что она казалась реальной, словно повседневная жизнь. Ближайшая параллель, которая напрашивается, — это христианская история распятия и та абсолютная сила, с какой она воздействовала на такое множество умов.

Что я понял сразу же, так это то, что майя были прямыми потомками Му. Но открылось мне и кое-что еще, сразившее удивлением, едва ли не шоком. Многие тысячелетия великая традиция Великих Старых продолжалась людьми, кастой жрецов-магов, которые были всевластными правителями цивилизации. Первые полмиллиона лет после «крушения» Старые спали так глубоко, что вообще перестали как-либо влиять на человечество. Но жрецы сохраняли преданность, терпеливо дожидаясь, когда Они восстанут вновь. А величайшим из тех жрецов-магов человеком, чьи силы были настолько неимоверны, что он почитался как бог, был некто по имени К’толо из Соукиса, явно прототип лавкрафтовского Ктулху. Как гласит традиция, этот человек прожил полмиллиона лет, убыл на континент Южной Америки после уничтожения Му и погиб во время извержения на полуострове Юкатан. Но и после катастрофы, низвергнувшей Старых, Му оставались сплоченной и здоровой цивилизацией под властью К’толо. Му и была садами Эдема по библейской легенде, великой, зеленой, равнинной страной, по площади вдвое крупнее Канады. Гор там не было, лишь зеленые покатые холмы и одна гигантская расселина, пятисотмильной трещиной бороздящая восточную оконечность страны. Недра той расселины часто сотрясала вулканическая активность, поэтому