От легенды до легенды (сборник) - Алексей Мороз

— И знаете, — внезапно понизил голос комиссар, — слуги клянутся, что видели в гостиной эту вашу ящерицу…

За вечерним чаем обсуждали все ту же статью и написавшего ее газетчика. Отцу было любопытно, но дядю беспокоило отнюдь не басконское проклятье. Он подозревал, что «барон Пардон» ездил в колонии, чтобы по приказу премьера разыскать «этого Пайе де Мариньи». Самому дяде, как нынешнему наследнику титула, наводить справки было неудобно, и по его просьбе это сделал де Шавине. Капитан Анри в самом деле являлся законным правнуком шуазского роялиста.

— Если он предъявит права, — объяснил барон, — исход представляется мне спорным. Не думаю, что нашего хозяина могут лишить титула, но в вопросе наследования все не столь очевидно. Принятые по нашему настоянию поправки в данном случае…

Поднялся шум. Дядя требовал немедленных действий, мсье Дави, папин банкир, желал знать, кто таков барон Пардон, тетя в очередной раз объясняла, что премьер из страха перед дядей развязал газетную травлю. Никогда не одобряющий политических устремлений брата-погодка маркиз расспрашивал смущенного кюре о загробных проклятиях, а маркиза в новом «чайном» платье обсуждала со «своими» гостями новый роман мсье Вида́, Эжени его еще не прочла. Сидевший рядом с девушкой де Шавине негромко спросил:

— Мы вас утомили?

— Эжени утром испугалась! — заявил через стол маркиз. — Даже побледнела. Этот щелкопер нагнал на курочку такого страху… Будь я помоложе, вызвал бы паршивца на дуэль и проколол правое запястье. Чтобы не пугал девиц своей писаниной хотя бы месяц.

— Вы в самом деле испугались? — удивился де Шавине. — Но чего?

— Я… Я бы не хотела, чтобы с Гарсией что-нибудь случилось. И с другими…

— У нее доброе сердечко, — маркиз слегка подался назад, позволяя лакею наполнить рюмку, — и очень чуткое, однажды она нас просто спасла… Не захотела осматривать монастырь Сан-Джакопо, мы вернулись в отель и там узнали, что оборвался фуникулер… Так вот, святой отец, если пресловутого волка выдумала жена, чтобы объяснить исчезновение мужа, последующие события…

Дядя принялся что-то доказывать де Шавине, тетя отвлекла маму от любовных похождений еще не коронованного красавца Луи, папа рассеянно посоветовал дорогому наследнику отказаться от титула и вступить в партию радикалов прежде, чем титул откажется от него. Дядя от возмущения расплескал чай, мадам Дави живо заметила, что великий астролог ошибся, посулив галльскую корону королю Баскони, мамин знакомый столь же быстро возразил, что ошибся не предсказатель, а те, кто трактовал его катрены. Папа сходил за книгой и зачитал:

Избранный Марсом, он явится из Баскони,Унизив Остров и возвысив себя.Белая голова укажет путь армии,Кровавое море успокоится на полстолетия…

Вам это ничего не напоминает?

— Но это же очень просто, — поднял брови защитник астролога. — В виду имелся не белый рыцарский султан, а белый берет. Современники короля Баскони об этом знать не могли!

— Эта фальшивка давно разоблачена, — вмешался дядя. — По приказу узурпатора было подделано множество…

Папа протянул раскрытую книгу мадам Дави.

— Издание 1756 года, — улыбнулась та. — Император родился двенадцать лет спустя.

— Отвратительно, что это еще помнят…

Эжени не выдержала и сбежала в дальний угол террасы, где между кадок с олеандрами стояло несколько шезлонгов. Папа шутил, а она в самом деле боялась. «Барон Пардон» вряд ли написал о проклятии все, что знал. Скорее всего, о главном он умолчал, как молчит сама Эжени о снах, в которых к ней раз за разом приходит невысокий горбоносый человек в белом берете, берет за руку и ведет в беседку с видом на море. Цветут канны, по густо-синей воде скользит парусная лодка. Одна и та же… Это началось на Золотом берегу. Шестилетняя маркиза уснула в садовом лабиринте, и к ней по разобранной задолго до рождения Эжени лестнице спустился покойный император, правда, тогда девочка не знала, кто это…

— О чем вы думаете?

Барон де Шавине стоял рядом с Эжени, и в петлице у него была… веточка отцветшего жасмина.

— Ни о чем. Не слушайте дядю, он раздражен. Понимаете, он хочет со временем стать маркизом.

— Это очевидно, но чего желаете вы? Никогда не поверю, что юную девицу не занимает доблестный колониальный родственник, который к тому же хорош собой.

— Так пишет «Бинокль»…

— Вы ему не верите?

— Ему не верите вы, мне этого довольно.

— Вы удивительное создание, мадемуазель де Мариньи. Каюсь, не думал, что в наше время можно встретить подобное сокровище. Мне казалось, я знаю жизнь, а я не знал о ней ничего.

— Почему вы носите в петлице отцветший жасмин?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Неважно…

— Нет, важно. Очень важно! Прежде чем я переговорю с вашим отцом, я должен спросить вас. Вы согласитесь стать баронессой де Шавине?

— Так… так сразу?

— Сразу?! Жасмин отцвел целую вечность назад. Я ждал, сколько был в силах.

— Вот вы где! — Маркиз с рюмкой ликера в руке вышел из-за олеандров. Он был вне себя. — Мне это, в конце концов, надоело! Мой брат и его жена спорят о моем титуле так, будто я завтра наступлю на хвост василиску и разобью себе голову. Омерзительно… Я найду Анри де Мариньи или хотя бы этого писаку. Будет забавно, если с проклятием он окажется прав. Вы бы в этой вашей палате оставили в покое колонну… Стоит себе и стоит!

— Папа, — тихо сказала Эжени, — мсье де Шавине хочет с вами поговорить, а я… Я ему разрешила.

Глава 3

«Жизнь» ответила на день позже, чем ожидалось, — видимо, из-за траура по Пишану. Дюфур завтракал в кофейне неподалеку от квартиры, которую снимал; через два столика от журналиста допивал свой кофе лекарского вида господин. Он читал, и в глаза журналисту бросился крупный, набранный знакомым шрифтом заголовок: «Мы НЕ боимся». К статье лепилось интервью Маршана, судя по подзаголовку, в очередной раз объяснявшего, почему строительство канала через Трансатлантидский перешеек должно быть передано в частные и честные руки.

Обладатель «Жизни» поймал заинтересованный взгляд, аккуратно сложил газету и через гарсона передал Полю.

— Впрочем, — завязал он разговор, — если вы не видели вторничный «Бинокль», то вряд ли поймете, что к чему.

Поль слегка развел руками, давая понять, что не довелось. Господин, спросив еще кофе, пересел к обретенному собеседнику. Он в самом деле был врачом, придерживался самых радикальных взглядов и очень хотел поговорить. Узнав немного о бароне Пардоне и много о правительстве, обеих палатах и муравьином спирте, Дюфур сунул в карман визитную карточку с эмблемой госпиталя Святого Варфоломея и откланялся. По дороге в редакцию ему попался торговавший «Оракулом» мальчишка, из чьих выкриков следовало, что «Оракул» предрекал врагам покойного императора страшные беды еще зимой.

В редакции было тихо и суетливо. Поль понял, что приехал патрон, еще до того, как папаша Леру, красноречиво скосив глаза в сторону коридора, прошептал:

— У себя… Дважды спрашивали про мсье.

— Спасибо.

— Рад служить мсье… Вы так верно написали про этих ящериц! Мадам Леру одну такую видела. Еще в прошлую субботу, а ребеночек-то и умер. Мадам Леру сразу все поняла…

Мадам Леру была повитухой. Она всегда все понимала и предвидела. После того, как оно случалось.

— Значит, уже в прошлую субботу?

— Мсье Дюфур не пришел?! — Разогнавшийся рассыльный замер в ладони от конторки швейцара; казалось, беднягу осадили, как лошадь. — Мсье, вас желают видеть…

Восседавший в клубах дыма патрон напомнил Полю ритуальные аксумские фигуры черного дерева, только эта «фигура» дымила как паровоз и обладала белоснежной шевелюрой.

— Хорошая работа, — при желании патрон мог скупить дюжину табачных фабрик, но предпочитал крепкие дешевые папиросы, — однако, как мы видим, не оконченная.

— Ты уже читал? — Что именно, Жоли не уточнил, и Поль не преминул ввернуть:

— «Оракул» настаивает, что предсказал гибель де Гюра и Пишана еще зимой.

— Шулерство. — Патрон сунул окурок в пепельницу, и Дюфура осенило, что на ней уже лет сорок красуется бронзовый кокатрис. — Но бульварщина никого не волнует. «Жизнь» имеет наглость обвинять нас в нечистоплотности, сговоре с полицией, мракобесии и невежестве. Придется отвечать.

— Я видел статью, она не подписана. — Патрон любил военную краткость, сейчас это Поля вполне устраивало. — Я бы предложил ответ от редакции. В том духе, что барон Пардон имеет обыкновение опасаться за тех, кто может стать безвинной жертвой чужой глупости. На тех же, кто является жертвой собственной, его опасения никоим образом не распространяются. Впрочем, барон не откажется для общего развития узнать имена некоторых из этих господ и засвидетельствовать им свое почтение.