Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Хорошо, что хоть удалось мне до тебя дозвониться и узнать, что наша переписка осуществляется наполовину, мои письма до тебя доходят, а твои – почти нет. Видно, мои письма для таможенной шушеры так неинтересны, что они пропускают их, а твои дела для них настолько захватывающи, что все твои письма они забирают себе в папочку и перечитывают своим друзьям за бутылкой водки. И о чём ты там таком интересном пишешь?

Ну, пока, главное, что ты здоров, а письма свои ты следующий раз посылай в бутылке, забросив её в Карповку. Вероятность того, что доплывут до меня, будет больше. О Карповка, река моя! Любил ли кто тебя, как я?!

Ну, будь.

Б.

Боренька!

Ты как-то сказал, что женщины расцветают с тобой. К сожаленью, на меня это правило не распространяется. Мои хорошие качества так и остались для тебя загадкой.

Мне искренне жаль твою бывшую жену, ведь это неимоверно тяжело – жить в чужой оболочке идеала, нарисованного тобой и только тобой. Поначалу она интуитивно, чисто по-бабьи, подыгрывала тебе, надеясь, что в один прекрасный день ты узнаешь и полюбишь её, а не образ.

Глупышка, она не видела, что ты не способен любить женщину такой, какой её сделал Бог и воспитали родители. Со мной ты делал то же самое, только я отказалась от этой роли.

Что самое интересное, так это то, что ты хочешь быть любим таким, какой ты есть на самом деле, и для этого лезешь из кожи вон. Какая несправедливость! Боря, ты можешь заниматься любовью, а любить по-настоящему (вздохи на скамейке – это не любовь) ты просто не умеешь. В этом и заключается твоя инфантильность.

Я не берусь выставлять себя как эксперта по любви. Мне всегда казалось, что любить нелегко, что над любовью надо постоянно работать. Уважение, стремление познать другого (ибо познать даже самого себя невозможно), забота и ответственность – вот составные части моей любви. А что мы знаем друг о друге? Ведь я тебе не напрасно не рассказала о своей дочке, которую зверски отобрал у меня муж. Не почувствовала я в тебе человеческого тепла, которое располагает и помогает довериться. А удовлетворять твое обывательское любопытство мне было чуждо и противно.

Мой вывод: я предлагаю тебе дружбу выше талии, если такое укладывается в твои понятия.

Всего тебе самого-самого доброго.

Целую.

3.

Зюзю, дорогуша! С кем поживаешь? Хорошо ли прожёвываешь?

Получил твоё письмо, которое прозвучало как уморительное обвинительное заключение мне, бяке.

А ведь осмелилась ты на это письмецо не иначе как из-за того, что подыскала себе резерв. Потому ты и рассказала мне наконец о своей дочке именно теперь, когда твоё доверие ко мне находится, казалось бы, на минимальном уровне. С чего бы это? Раньше, в пылу любви, молчала, а теперь, во гневе, – решилась? А рассказала ты потому, что тебе теперь терять со мной нечего, поскольку женитьбенные планы со мной не выполнились. А вначале ты просто боялась меня спугнуть своей бурной биографией и поэтому помалкивала на всякий случай. Так что давай не будем хитрить – бери с меня, осуждённого, пример в нежелании тебе лгать.

Вот ты и вернулась домой, усталая, но довольная. Или полная сил и недовольная? Нет, надеюсь, что ты сыскала свою судьбу. Или судьбину? Короче, поздравляю с мужиком. Или со стариком? Отпраздновала мудовый месяц? Или месяц с мудаком?

Так или иначе, моё приглашение навестить меня остаётся в силе и по обе стороны талии, которую ты обозначила чуть ли не как границу СССР, перейти которую невозможно. Но ничего, я как-нибудь прошмыгну. Нам обоим на радость.

Жду подробных отчётов о твоих эротических успехах, утехах и потехах. Братский привет моему(им) сменщику(ам).

Целую тебя одновременно с ублажающим тебя в настоящий момент счастливцем. Уверен, что ты уже об этом фантазировала. А мы с тобой всегда сказку можем сделать былью.

Пиши и не забывай друга, у коего страсть упруга, —

Бориса

Дорогая Марийка!

Нет, что-то нацменовское получается. Начну снова.

Дорогая Мария! (Так вроде получше.)

Как Вы поживаете? Улетели Вы, и поминай как звали. Вот я и поминаю.

«Тут у нас сложилось мнение», что Вы уехали с некоей затаённой обидой на меня. Если это действительно так, то это ошеломляюще несправедливо. Видит Бог (да и Вы видели бы, коли у Вас глаза не были закрыты от наслаждения), что я Вас ублажить пытался. И попытки мои вовсе не были пыткой, а я бы даже сказал, совсем наоборот. Вы сами были тому громогласным подтверждением. Так что сделайте милость, сообщите мне письменно или устно, что я неправ, что Вы не гневаетесь на меня за невесть какие проступки.

Я же, со своей стороны, вспоминаю нашу мимолётную (увы), но яркую (ура!) встречу с придыханием и трепетом.

Ну, а как Ваша новоиспечённая работа? Как дух? Захватывает?

Короче, повидаться с Вами опять хотелось бы очень. Не давайте оборваться нашей совсем не опасной связи.

Целую Вас во все губы.

Ваш Б.

Только я отправил Вам своё письмо, как обнаружил в почтовом ящике наговоренную Вами кассету. Сквозь смятение, сомнения и стремления Ваши светится вывод, к которому я присоединяюсь – хотелось бы встретиться и закрепить впечатления, ощущения и, наконец, чувства. Я счастлив, что мне удалось приоткрыть Вам ещё один прекрасный уголок чудесного мира. Как бы мне хотелось продолжить экскурсию по заповеднику, в котором, я уверен, Вам бы захотелось оказаться не туристкой, а коренной жительницей.

Позвонил я Вам, да дочурка Ваша сказала, что Вас аж всю ночь не будет. Это Вы что, в поход с рюкзаком да палаткой отправились?

Шлю между тем свою новую публикацию весьма невинного содержания, которая попала в окружение «греха смертного». Впрочем, соседство приятное буквально.

Всего Вам нежного. И не пропадайте.

Ваш Борис

В Академии Окололюбовных Наук Ваше письмо красовалось бы на Доске почёта в разделе «обо всём – понемногу… вранья», а фотографии были бы забраны в красную рамочку под огромными буквами: «Наши передовики».

Это просто удивительно, чтобы при всей благозвучности, гладкости, при словах, полных таинственной глубокой значимости, женщина, к которой было обращено это письмо, остолбенела от недоумения – с ней ли разговаривают? Чёткая аналогия – Стендалевский трюк с письмами. Но Вы, увы, не Жюльен Сорель, а я – ах, какая радость – не генеральша (или адмиральша, уже не помню)!

Хорошо. Чтобы не быть голословной и чтобы не показывали на меня пальцами – какая она плохая, – возьмите копию своего письма, что-что, а это уж у Вас есть.

Подождите. Для разгона. Вы, по-видимому, даже не сможете себе представить мою физиономию, когда я вытащила вместе с письмом вкладыш с «наицеломудреннейшими» иллюстрациями вокруг Вашей статейки. Ну, чтобы совсем было понятно – у нас со Светланкой заведено: первый, кто вынимает почту, тот её и вскрывает. Не читает чужие письма, а именно вскрывает, вытаскивает. Это идёт не от любопытства, нет, а от полного доверия, от того, что нет тайн друг от друга. Так что можете себе мысленно насладиться моим видом, когда Светланка протянула мне вскрытый конверт. Вытащила ли она письмо на улице или нет – я не знаю. По крайней мере, виду не подала.

Зато это сделала я. И… У меня сидели приятельницы, зашли навестить. Я тут же что-то уронила, что-то разбила, по-моему, скатерть стянула со стола и т. д. В общем, успех был ошеломляющий.

Дальше. Так я сначала даже не поняла, что письмо адресовано мне, настолько ничего не склеивалось – мой разговор и Ваш ответ. И только слово «кассета» навело меня на догадку: всё-таки, наверное, мне. Вытаскивайте, вытаскивайте свою копию. Кладите рядом и следите.

Опять-таки не поняла: «Только я отправил Вам своё письмо, как…» Это что, значит, было ещё одно письмо? Ничего не получала. Но в общем-то, мне кажется, знаю почему. Каждый раз в адресе Вы забываете что-то указать. Вот и на этот раз забыли про номер дома. Ура американским почтальонам, которые на такой большой улице нашли такую маленькую Машу.

А может быть, и не «Ура». Если принять во внимание количество разбитой посуды и качество вложенного в письмо материала.

Дальше. Следующая фраза для меня. Слово «встретиться». Насколько помню, на кассете я призналась, что Вы мне не понравились (раз уж Вам так всё надо разжёвывать), что спонтанно родилось чувство ненависти и чудовищного стыда. Так какие надо закрепить впечатления, ощущения и, наконец, чувства? Такие не надо. Такие не хочу закреплять.

Дальше. Если я ещё не полностью чокнулась и у меня не совсем отшибло память, то вроде бы говорила Вам, что сразу обо всём пожалела и была, мягко говоря, оскорблена.

«Я счастлив, что мне удалось приоткрыть Вам ещё один прекрасный уголок чудесного мира». Написано чертовски красиво, только никак не могу понять, к кому это? Уголок, в котором чувствуешь себя очень несчастной, а твой партнёр не только не старается понять, но вольно или невольно наносит оскорбления, это – ну, даже с очень большой натяжкой – нельзя назвать «прекрасным уголком чудесного мира».