Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Реакция будет иной, если родители находятся в разлуке с ребёнком и единственное, что у них осталось от него, – это его фотография. В таком случае посягательство на его фотографию будет для них значительно болезненнее. Но вряд ли они будут жертвовать своей жизнью или посягать на чужую во имя сохранения этой фотографии, тем более если они знают, что скоро соединятся со своим ребёнком и будут продолжать жить вместе.

Продолжу этот пример до своей крайней точки. А что случится, если ребёнок умер и его фотография – это всё, что у родителей от него осталось? Как тогда они будут реагировать на чью-то попытку уничтожить фотографию? Тут уже вступает в силу отчаянье. Когда нет будущего, то хватаешься за остатки прошлого с таким ожесточением, которое может привести и к трагическому исходу.

Этот примерчик можно сделать аналогией отношению к флагу. Если ты живёшь на своей родине, любишь её и никогда её не покидал, то отношение к флагу у тебя будет спокойно-любовное и ты не станешь жертвовать своей или чужой жизнью или свободой ради него. Но если ты оказываешься на войне – на своей ли территории, где поднимается угроза оккупации родины, или на чужой, где флаг устанавливается как главный символ далёкой родины, – то тут возникают чувства самопожертвования во имя него или принесения людей в жертву ради сохранения флага. Чем безнадёжнее ты разлучён с объектом своей любви, тем более ты склонен переносить накопившуюся любовь на всё, что этот объект символизирует.

В военной ситуации, если солдат видит, что флагом может завладеть противник, и если он замечает, что в то же время его боевой товарищ находится в смертельной опасности, у солдата встаёт дилемма, кого спасать. Устав любой армии гласит, и если не прямо, то косвенно, что спасать нужно флаг, даже ценою собственной жизни. То есть открыто провозглашается, что флаг ценнее человеческой жизни. Это ли не здравствующее идолопоклонство двадцатого века?

В чём, помимо сжигания, заключается надругательство над флагом? Можно ли рисовать на флаг карикатуры? Можно ли неуважительно отозваться о флаге в печати? Будет ли нанесено оскорбление флагу, если его будут стирать вместе с грязной одеждой, или его следует стирать отдельно в кристально чистой родниковой воде?

Эти вопросы вылезают наружу не случайно, потому что утверждение идола неизбежно ведёт к разработке детального церемониала поклонения ему и к возникновению множественных ритуалов.

А вот ещё один важный вопрос: ослабится ли благоговение перед флагом, если на Земле поубавится войн? Очевидно, что почтение к флагу воспитывается для будущих возможных военных действий, а вовсе не для мирной жизни.

Цель символа страны – флага – сконцентрировать любовь к родине в кусочке материи. Тогда, чтобы активизировать патриотизм населения, следует лишь взмахнуть символом, и все духовные и физические силы народа приводятся в действие.

Воспитание в человеке благоговения перед флагом весьма напоминает павловские цирковые трюки с собакой по воспитанию условного рефлекса.

Человеку внушают: ты любишь свою семью, свой дом, пейзаж, открывающийся из твоего окна, свою свободу и довольство – так это и есть твоя родина, которую ты, следовательно, тоже любишь. А вот обозначать твою родину будет этот кусок материи со звёздами и полосами, и любить этот кусок материи ты будешь как свою родину. Если же кто-то подожжёт или осквернит эту материю, то это всё равно как если бы подожгли твой дом или надругались бы над твоей семьёй.

И тут-то происходит порочная подтасовка в целях манипуляции людьми, посягательство на флаг вовсе не равно посягательству на твою семью или твою родину. Все мы в большей или меньшей степени поддаёмся манипуляции. Но не настолько унизительно быть манипулируемым, насколько унизительно самому гордиться своей манипулируемостью. Так что те, кто хочет сделать из флага бич, являются флагеллантами.

Верь или не верь, но опасность возникновения идолопоклонства символу, каковым хотят сделать американский флаг, состоит ещё и в том, что свобода, им олицетворяемая, будет во имя его попираться, и, таким образом, флаг переродится в символ несвободы – тронь его не так, как положено, и окажешься в тюрьме.

Покритиковав, я теперь для баланса должен предложить позитивное решение. Изволь. В животном мире стимул драки между самцами однозначен – это самка или самки, которые будут принадлежать победителю. Посему, чтобы флаг вызывал ту же эмоциональную силу у солдат в бою, да и у любого гражданина, флаг должен символизировать нечто совершенно конкретное, близкое любому и драгоценное для каждого.

Идеальным разрешением проблемы американского флага будет изображение вместо звёзд – пизд, а вместо полос – хуёв. Естественно, этот символ будет близок в одинаковой степени как мужчинам, так и женщинам, гетеросексуальным или гомосексуальным. Это станет возвращением к фаллическим культам золотого века.

Другой великой маниакальной идеей у великого американского народа, как я предупреждал в начале письма, – скоро закончу, потерпи – является кампания по запрещению абортов.

Замечательной иллюстрацией, невзначай объясняющей суть этой кампании, был эпизод из телевизионных новостей. А новости здесь обновляются каждые полчаса, и я, сторонник всяческих обновлений, за ними слежу. Так вот, на экране происходила словесная перепалка демонстрантов, сторонников и противников аборта. Аскетического вида женщина лет пятидесяти злобно отчитывала юную поборницу легальных абортов: «Значит, ты считаешь, что ты можешь спать с кем хочешь?» Этого вопроса было вполне достаточно, чтобы обнажить суть борьбы сторонников запрета абортов. Дело в том, что аборт воспринимается многими людьми как результат сексуальной распущенности. Замужняя женщина реже прибегает к аборту, она скорей предпочтёт иметь ещё одного ребёнка, и если ей запретить делать аборт, то она заимеет ещё одно законное дитя против своей вялой воли – нет в том греха.

«Грех» возникает тогда, когда аборт делают незамужние женщины и тинэйджеры, составляющие по статистике большинство прибегающих к абортам. Таким образом, запрещая аборты, косвенно ограничивается половая жизнь вне брака.

Сторонники запрещения абортов стараются окольным путём не только запретить внебрачную половую жизнь, но и покарать за неё. Этой карой является нежеланный ребёнок, которого, при незаконности аборта, вынуждена будет иметь незамужняя женщина. Ярых демонстрантов вовсе не волнует, что нежеланный ребёнок, как правило, вырастает человеком с деформированной психикой, – их заботит только месть женщине, посмевшей сделать то, за что, по их злобному мнению, полагается возмездие.

Мне совершенно очевидно (и не только мне), что запрет на аборты имеет тесную духовную связь с католическим запретом на противозачаточные средства. И в том и другом случае запрет использует беременность сначала как устрашение, а потом как наказание для незамужних женщин. Только католики подходят к вопросу радикально и лишают женщину всех способов защититься от интервенции сперматозоидов. Пока сторонники запрещения абортов обходят молчанием правомерность использования противозачаточных средств, но, я уверен, что, как только им удастся добиться своей цели, запрещение противозачаточных средств станет следующей задачей этих активистов.

Многие противники абортов привычно обманывают себя и других, объявляя, что они, мол, возмущены умерщвлением жизни, зародившейся во чреве. Однако их не трогает, что в мире множество людей ежедневно умирают от голода, от истязаний и пыток, – уничтожение жизней вне чрева их не тревожит. Вся их энергия, а часто и вся их жизнь подозрительно направлена на спасение существования эмбриона, не знающего и не чувствующего жутких страданий внешнего мира, которым сплошь и рядом подвергаются люди. Весь этот камуфляж гуманизма они используют как метод, позволяющий им подвести душещипательную базу под своё сознательное или подсознательное стремление ущемить половую жизнь, которая многим, очевидно, приносит значительно больше радости, чем отчаянным борцам с абортами. Все сторонники запрещения абортов – это люди, в той или иной форме неудовлетворённые своей сексуальной жизнью. Они проецируют свою неудовлетворённость на аборт, который становится символом их неудачной сексуальной жизни и с которым они хотят расправиться, и, таким образом, изъять напоминания о своей ущербности.

Люди всегда вынуждены ставить пределы своей последовательности, ибо абсолютная последовательность неминуемо доводит до абсурда. И хотя само ограничение последовательности тоже является абсурдом, но он значительно меньшего порядка, чем тот, который возникает, когда последовательность упирается лбом в свой логический тупик. А если говорить нормальным языком, то борцы за запрещение аборта обосновывают свою борьбу желанием защитить жизнь от смерти. Однако утверждая, что жизнь начинается с момента оплодотворения клетки, они останавливаются на полпути. Жизнь существует и в сперме в виде сперматозоидов. Применение противозачаточных средств убивает эти организмы, эти жизни, что даёт основание для полного запрета противозачаточных средств. Так что можно сделать ещё один шаг в защите жизни – создать Общество по охране сперматозоидов. Одним из главных отделений этого общества непременно будет отделение по борьбе с онанизмом. Другим отделением будет борьба с оральным сексом, который будет интерпретироваться как каннибализм. С анальным сексом будет бороться отделение, приравнивающее его к зверскому уничтожению сперматозоидов в газовой камере. За анальный секс, естественно, будет полагаться смертная казнь, как в старые добрые времена маркиза де Сада.