Нужные вещи - Кинг Стивен

Это была попытка порвать со старой жизнью, которая так ее мучила, во всех ее проявлениях. Никогда, в самые темные ночи, когда она лежала, не в силах заснуть, она не позволяла себе даже мечтать о том, что ее раны затянутся сами собой. В Сан-Франциско не было ни Триши, ни Патрисии; только Полли. Она три раза заполняла формы запроса на получение помощи, и во все три было вписано: Полли Чалмерс.

Если бы Алан действительно написал запрос в Детский фонд в Сан-Франциско, он бы, наверное, указал ее имя как Патрисия, и в ответ получил бы скорее всего «в списках не значится». И даже адрес бы не совпал, потому что тогда, давным-давно, она вписала в графе МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА адрес своих родителей, а они жили вообще на другом конце города.

А если Алан дал им оба имени? Полли и Патрисия?

Даже если и так. Она достаточно знала о том, как работают правительственные конторы, и понимала, что это не важно, какое имя — или имена — дал им Алан; если бы они захотели отправить ей письмо, они бы указали тот адрес и имя, которые стоят в ее личном деле. У Полли была подруга в Оксфорде, которая получала письма из Мэнского университета, отправленные на ее девичью фамилию, хотя она уже двадцать лет замужем.

Но этот конверт был адресован Патрисии Чалмерс, а не Полли Чалмерс. А кто сейчас в Касл-Роке называет ее Патрисией?

Тот же самый человек, кто знал, что и Нетти Кобб на самом деле Нетишия. Ее добрый знакомый Лиланд Гонт.

Эта игра с именами — вещь, конечно, интересная, неожиданно заговорила тетя Эвви, но не такая уж важная. Ты бы лучше подумала о своем мужчине. Он ведь твой мужчина? Даже сейчас. Ты знаешь, что он никогда не стал бы действовать у тебя за спиной, хотя письмо и утверждает обратное. И не важно, какое имя стоит на конверте и насколько убедительно это письмо… ты ведь знаешь, что это неправда?

— Да, — прошептала она. — Я знаю его.

Неужели она и вправду поверила?! Скорее просто старалась забыть о своих сомнениях по поводу этого совершенно абсурдного, неправдоподобного письма, потому что боялась — и не просто боялась, а очень боялась, — что Алан узнает неприятную правду про ацку и заставит ее сделать выбор.

— Нет, это было бы слишком просто, — прошептала она. — Ты поверила, дорогая моя. Пусть на полдня, но поверила. Господи. Господи, что я наделала?!

Она швырнула смятое письмо на пол с таким видом, словно держала в руках дохлую крысу.

Я не сказала ему, из-за чего разозлилась; не дала ему возможности объясниться; просто… просто поверила — и все. Почему? Ради Бога, почему?!

Разумеется, она знала. Причина была в остром, стыдливом страхе, что ее ложь насчет гибели Келтона раскроется, снова вспомнятся все те трудности, которые она пережила в Сан-Франциско, взыграет комплекс вины за смерть ребенка… и все это свалится на единственного в мире человека, мнение которого ее волновало.

И это было еще не все. Далеко не все.

Самое главное — это ее гордость: оскорбленная, раненая, взбешенная, проглоченная зловредная гордыня. Последняя монетка, без которой ее кошелек был бы уже совсем пуст. Она поверила, потому что впала в панику от стыда — стыда, порожденного гордыней.

Я всегда наслаждаюсь, работая с дамами, сохранившими в себе каплю гордости.

Горячая волна нестерпимой боли прокатилась по ее рукам; Полли застонала и прижала руки к груди.

Еще не поздно, мягко сказал мистер Гонт. Еще не поздно, Полли, даже сейчас.

— А, на хрен гордость! — крикнула Полли и сорвала ацку с шеи. Она подняла ее в зажатом кулаке высоко над головой и почувствовала, как серебряный шарик треснул, словно яичная скорлупа. — НА ХРЕН ГОРДОСТЬ!

Боль немедленно вгрызлась ей в руки, как злой и голодный зверь… но Полли вдруг поняла, что боль совсем не такая сильная, как она боялась; как говорится, даже близко не стоит. Она это знала, как знала и то, что Алан никогда не писал письма в Детский фонд Сан-Франциско, выспрашивая о ее прошлом.

— НА ХРЕН ГОРДОСТЬ! НА ХРЕН! НА ХРЕН! НА ХРЕН! — прокричала она и запустила ацкой в стену.

Талисман отскочил от стены, упал на пол и раскололся. Сверкнула молния, и Полли увидела две волосатые ножки, появившиеся в трещине. Ацка разломилась на две половинки, из нее выполз маленький паучок и деловито посеменил в ванную. Другая молния осветила комнату, запечатлевая на полу свою изломанную длинную тень, как электрическую татуировку.

Полли спрыгнула с кровати и побежала за пауком. Его надо убить, и немедленно… потому что эта тварь росла буквально у нее на глазах. Паук напитался ядом, высосанным из ее тела, и теперь, освобожденный из своего заточения, он может достичь невероятных размеров.

Полли ударила по выключателю, и лампа дневного света над умывальником сонно заморгала. Паук направлялся к ванне. На пороге ванной он был не больше жука. Теперь же он стал размером с мышь.

Когда Полли вошла, паук развернулся и побежал к ней, отвратительно скрежеща ножками по плиткам. Полли успела подумать: эта тварь висела у меня на груди, я носила ее на себе, НОСИЛА ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ…

Тело паука было покрыто темно-коричневыми щетинками. Ими же заросли и тонкие ножки. Глаза, тусклые, как фальшивые рубины, таращились на нее… и она заметила два жала, торчавшие у него изо рта, как изогнутые вампирские клыки. Они сочились какой-то прозрачной жидкостью. Там, где капли попадали на пол, оставались маленькие, дымящиеся дырочки.

Полли завопила и схватила вантуз, стоявший рядом с унитазом. Ее руки вопили в ответ нестерпимой болью, но она заставила их обхватить деревянную ручку вантуза и со всей силы врезала им по пауку. Тот отступил, волоча сломанную ногу. Полли пустилась в погоню.

Раненый или нет, он по-прежнему продолжал расти. Теперь он стал величиной с крысу. Набрякшее тельце едва волочилось по кафельным плиткам пола, но на душевую занавеску эта тварь забралась с неожиданным проворством. Ножки барабанили по прозрачному пластику, как маленькие водяные капельки. Кольца на стальной перекладине, державшей занавеску, позвякивали от его перемещений.

Полли замахнулась вантузом, как бейсбольной битой, тяжелая резиновая чаша со свистом прорезала воздух и снова ударила по отвратительной твари. Мембрана покрыла большой кусок, но, к сожалению, не нанесла существенного урона. Занавеска легко подалась, и паук сочно шлепнулся в ванну.

В ту же секунду свет погас.

Полли стояла в темноте, держа наготове свое импровизированное оружие и прислушиваясь к паучьей возне. Во время очередной вспышки молнии она увидела, что его выпуклая, волосатая спинка приближается к краю ванны. Чудище, вылезшее из ацки величиной с наперсток, теперь было размером со взрослую кошку — чудовище, питавшееся кровью из ее сердца, хотя оно и утолило боль у нее в руках.

Конверт, который я оставила на заброшенной ферме… что было в нем?

Теперь, когда ацка больше не висела у нее на шее, когда боль проснулась и заставила руки молить о пощаде, она больше уже не могла убеждать себя, что ее задание не имело отношения к Алану.

Паучьи клыки щелкали по фаянсовому краю ванны, как будто кто-то нетерпеливо постукивал монеткой по твердой поверхности, пытаясь привлечь к себе внимание. Из-за края уже показались его лишенные выражения глаза тупой куклы.

Слишком поздно, говорили эти глаза. Поздно для Алана, поздно для тебя. Для всех. Слишком поздно.

Полли пошла в атаку.

— Что ты заставил меня сделать? — закричала она. — Что ты заставил меня сделать? Чудовище, ЧТО ТЫ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ СДЕЛАТЬ?!

Паук поднялся на расставленных задних ногах, для равновесия цепляясь передними за занавеску. Он был готов к сражению.

5

Туз Мерилл сразу же зауважал дядьку, когда тот достал из кармана ключ и открыл замок ангара с большой красной надписью ВЗРЫВЧАТЫЕ ВЕЩЕСТВА на двери. Он зауважал его еще больше, когда, войдя внутрь, почувствовал прохладу, услышал ровный гул кондиционера и увидел штабели ящиков. Промышленный динамит. МНОГО промышленного динамита. Это, конечно, не оружейный склад, набитый «стингерами»… но все равно, есть где развернуться. О да…