Нежные юноши (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт

– Не правда ли, Бэзил, здесь чудесно? Мне еще никогда не было так хорошо…

Стоя среди нетанцующих мужчин и разговаривая с Ле-Мойном, Бэзил почувствовал что-то вроде ревности и некую незнакомую робость. Долговязая фигура, упорно нависавшая над Минни во время танца, вызывала у него раздражение, но никакой неприязни к нему он не испытывал, а рассудительные замечания, которыми Ле-Мойн обменивался с проходящими мимо девушками, его даже забавляли. Бэзил и Уильям Гаспар были здесь самыми младшими ребятами, а Бесси Белл и Минни – самыми юными девушками, и впервые в жизни Бэзилу страстно захотелось стать постарше, чтобы быть не столь впечатлительным и не столь впечатленным. Ему хотелось выглядеть пресыщенным и спокойным, но он вздрагивал всякий раз, услышав какой-нибудь новый запах, новую мелодию или замечая нечто доселе невиданное. Недовольный собой, он чувствовал, как целый прекрасный мир струится по нему, словно лунный свет, давит на него, заставляя то вздыхать, то задыхаться, а он беспомощно барахтается в своем избытке юности, за который не меньше сотни присутствовавших здесь взрослых отдали бы, не задумываясь, несколько лет своей жизни.

На следующий день, когда он встретился с ней в мире, вновь ужавшемся до обычной реальности, все вокруг стало выглядеть более естественным, но чего-то все-таки не хватало, и он никак не мог заставить себя быть любезным и веселым. Это смотрелось бы, словно храбрость после битвы. Ведь именно таким ему надлежало быть вчера вечером! Вчетвером, но не парами, они поехали в центр города, в фотоателье, чтобы забрать фотографии Минни. Бэзилу понравилась одна фотография, которая не понравилась больше никому, – ему показалось, что на ней Минни выглядела как тогда, в Сент-Поле, так что он заказал напечатать две штуки – одну для нее, а вторую для себя; карточку должны были прислать ему в Йель. Весь день она вела себя рассеянно, что-то тихо напевала; но когда они вернулись в особняк Чиверов, она буквально взлетела по ступенькам, услышав донесшийся из дома звук телефонного звонка. Разговор длился минут десять; вышла она угрюмой и хмурой, и Бэзил случайно услышал, как она коротко сказала подруге:

– Он не сможет!

– Как жаль!

– … вернется только в пятницу…

Уехать куда-то мог только Ле-Мойн – и для Минни это что-то значило! В тот же миг, не в силах более выдержать крушение своих надежд, он с несчастным видом встал и предложил Уильяму ехать домой. К его удивлению, у него на руке тут же оказалась рука Минни, хотевшей его задержать.

– Не уходи, Бэзил! Я ведь с самого твоего приезда, кажется, и минутки с тобой не побыла!

Он грустно рассмеялся:

– Разве ты заметила?

– Бэзил, не валяй дурака! – Она закусила губу, словно обидевшись. – Пойдем посидим на веранде.

Он тут же просиял, исполнившись надежды на счастье. Его успокоила ее нежная улыбка, словно порожденная самой свежестью чувств, и он с благодарностью принялся жадно пить ее лживые уверения, словно прохладную воду. Свет заходящего солнца окрасил ее щеки неземным сиянием, которое он видел на них и раньше, и она ему сказала, что вовсе не хотела принимать приглашение Ле-Мойна и что она удивилась и обиделась, когда вчера вечером Бэзил к ней даже не подошел.

– Тогда, прошу тебя, Минни, – взмолился он, – позволь мне хоть раз тебя поцеловать!

– Только не здесь, глупенький! – воскликнула она.

– Тогда пойдем в беседку; мы ведь ненадолго…

– Бэзил, я не могу! Бесси Белл и Уильям на крыльце. Как-нибудь в другой раз.

Он в смятении на нее посмотрел, не в силах решить, верить или не верить, и она тут же сменила тему разговора:

– Бэзил, я уезжаю учиться в школу мисс Бичер. Она находится всего в паре часов езды от Нью-Хейвена. Осенью ты сможешь приехать меня навестить. Единственное «но»: я слышала, что там приходится встречаться в специальных застекленных комнатах, вроде оранжерей, где за тобой присматривают. Ужас, правда?

– Да, ужас! – с чувством согласился он.

Уильям и Бесси Белл ушли с веранды и стояли перед притормозившим на дороге автомобилем, с кем-то болтая.

– Минни, пойдем сейчас же в беседку! Всего на минутку! Они далеко!

Ее лицо стало упрямым и неподвижным.

– Я не могу, Бэзил. Разве ты не видишь – я не могу?

– Почему? Ведь завтра я уезжаю…

– О, нет!

– Но я не могу не ехать! У меня осталось всего четыре дня, чтобы подготовиться к экзаменам. Минни…

Он взял ее за руку. Ее рука спокойно устроилась в его руке, но когда он попытался потянуть ее и заставить подняться, она резко выдернула руку. Качели, на которых они сидели, пришли от этой борьбы в движение, и Бэзил выставил ногу, чтобы их остановить. Какой ужас – качаться, находясь в столь безнадежной ситуации!

Она положила руку ему на колено:

– Я больше не целуюсь, Бэзил. Честное слово! Я выросла: в мае мне исполнится семнадцать.

– Могу поспорить, что с Ле-Мойном ты целовалась! – с горечью сказал он.

– Это – довольно дерзкое замечание…

Бэзил встал с качелей.

– Я, пожалуй, пойду…

Взглянув на него, она подвергла его хладнокровной оценке – раньше она никогда этого не делала; у него было сильное и изящное тело; под загорелой кожей просвечивал густой и теплый румянец; волосы были черные и блестящие – когда-то это казалось ей столь романтичным… И еще она чувствовала – впрочем, это чувствовали все, даже те, кому он не нравился, – что в его лице было нечто особенное: какой-то знак судьбы, какая-то отметка, что-то такое настойчивое, что было сильнее обычной воли, – некая присущая ему потребность оставить свой след в этом мире и заставить его крутиться по-своему. Но для нее ничего не значило, что он, скорее всего, станет популярной фигурой в Йеле и что было бы здорово попасть туда в качестве его девушки в этом году. Ей никогда не требовалось прибегать к расчету. Все еще во власти сомнений, она мысленно представила себя рядом с ним, и тут же его от себя оттолкнула. На свете было так много мужчин, и все они желали ее! Если бы прямо сейчас рядом оказался Ле-Мойн, она бы не испытывала вообще никаких сомнений – ничто было не в силах помешать таинственному блаженству этого зарождавшегося романа; но Ле-Мойн уехал на три дня, и она не могла прямо сейчас отпустить от себя Бэзила.

– Оставайся до среды, и я… Я сделаю то, что ты хочешь! – сказала она.

– Но я не могу! У меня ведь экзамены, мне надо готовиться. Мне вообще было бы лучше уехать сегодня днем.

– Подготовишься в поезде, по дороге.

Она изогнулась, сложила руки на коленях и улыбнулась ему. Внезапно он схватил ее за руку, потянул – она встала, и он повел ее в прохладную тьму, к увитой плющом беседке.

В Нью-Хейвен Бэзил вернулся в следующую пятницу и приступил к занятиям, пытаясь втиснуть в два дня то, на что требовалось дней пять, не меньше. В поезде он ничего не делал; вместо занятий всю дорогу он провел в трансе, думая о Минни и силясь угадать, что же там происходит сейчас, когда вернулся из своей поездки Ле-Мойн. Она сдержала свое обещание в буквальном смысле – поцеловала его в беседке на следующий вечер, всего раз и без всякой охоты. В день его отъезда принесли телеграмму от Ле-Мойна, и в присутствии Бесси Белл она не осмелилась поцеловать его даже на прощание. В качестве утешения ему было дано разрешение навестить ее в первый же день, когда в школе мисс Бичер будут разрешены свидания.

Начались занятия в университете; вместе с Бриком Уэльсом и Джорджем Дорси Бэзил поселился в Райт-холле, в квартире с двумя спальнями и кабинетом. До объявления результатов экзамена по тригонометрии играть в футбол ему не разрешалось; он сходил на тренировку команды первокурсников, проходившую на йельском стадионе, и выяснил, что роль квотербека сейчас оспаривали Каллум, капитан прошлогоднего состава команды Андовера, и Данзигер, из старшей школы в Нью-Бедфорде. Ходили слухи, что Каллума все же поставят халфбеком. Все остальные квотербеки показались ему так себе, и Бэзилу страстно захотелось поскорее оказаться на пружинистом торфе этого поля вместе со своей командой. Он не сомневался, что ему вполне удастся, по крайней мере, вписаться в команду и сыграть несколько игр.