Гроза над Миром - Венедикт Ли

Нынешняя 3-я война станет последней. Хозяйка заплатит за все.

– Госпожа Аркато! Вы задержаны на основании пункта сто тридцать семь закона о военном положении. Вскоре вас допросит один наш сотрудник. «Работа для Полины».

Угрозы, высказанные почтенной мадам в письме Президенту Эгваль – скорее всего результат старческого расстройства психики. Только… проверка не помешает. Эта, похожая на исхудалую крысу особа, утверждает, что знает, почему Ариэль Солтиг ведет войну против Острова. Она утверждает, что несет личную ответственность за происходящее, поскольку в свое время плохо воспитала засранца. Она утверждает, что достаточно паре слов вылететь из ее украшенного вставными зубами рта, как политической карьере, а может, и жизни Солтига настанет конец.

– Ты плохо выглядишь, любовь моя…

– Мотаюсь по твоей воле, как чертик на резинке, – Полина скривила губы, ее лицо в свете настольной лампы стало злым, чуждым. – Ты стал бояться меня, Бруно.

– Да.

«Когда нечего сказать, говори правду». С Полиной от этой пословицы осталась тривиальная вторая половинка.

– Загляни в меня.

– Не буду.

– Странная ты. Очень странная. Обладать невероятным могуществом и не пользоваться им…

– Ты не понимаешь, Бруно. Никто не понимает. Чем больше человека любишь, тем легче читать его мысли – эмпирически давно известный факт. Но… Если он личность более сильная, то охотник становится жертвой. Ты подчинил меня себе… во многом. Прости, но я хочу оставить в целости немножко себя… Я говорю непонятно?

– Я тупой, но до меня постепенно доходит, – Бруно несмело улыбнулся. – Множество одинаково мыслящих людей смогут подчинить себе телепата – вот силки, из которых не вырваться.

– Вообрази… Человека чуткого, ранимого, тем более, что все спрятанные в карманах фиги ему отчетливо видны. Случилось так, что его сочли великим вождем, гением, и неслыханным в истории злодеем, жестокой воле которого невозможно противиться…

– И он стал таким…

– Да. Не владычица, а раба Острова. Жизнь проходящая впустую в самой страшной из тюрем – из чуждых тебе стремлений, надежд и чаяний, ставших твоими… Так вот, Я НЕ ХОЧУ!

Я «просыпалась» медленно, еще будучи невольницей. Удивлялась, как наяву сбываются обстоятельства, увиденные во сне – часто это помогало избегнуть неприятностей, да! Потом сообразила, что тайно и незаметно для себя воспринимаю мысли окружающих. Оказалось, могу воздействовать на людей. Я уверилась в своей власти над ними и ходила пьяная от счастья… Легко могла добиться освобождения, а отбыла весь срок. Знаешь, почему? Мне не пришло в голову искать свободы, потому что никто вокруг меня этого для себя не ждал, на это не надеялся.

Отрезвела уже на воле. И выстроила защиту. Я не заглядываю ночью в чужие окна – ты понимаешь, о чем я?! Да, я могу воздействовать на твою волю. Могу заставить думать так, как я этого хочу. Могу изменить тебя… переделать,… только стружка брызнет. Но… как резец тупится о твердую сталь… так, пытаясь изменить кого-то – меняешься сам…

– Не вешай носа… любовь моя…

Она улыбнулась.

– Давай, выкладывай. Я – возможный противник?

– Полина! В наши дни никто не болеет крэгом. И юная Полина Ждан не могла подхватить лихорадку – вакцинацию начинали с восточных провинций и именно с детей. След от прививки до сих пор просматривается на твоем плече. Ты бездетна, как бывает с перенесшими крэг. Все поступающие на работу в ОСС проходят тщательный медицинский осмотр и это мой промах, что я невнимательно прочитал соответствующую страничку в твоем личном деле. Обратимая стерильность. Методика этой тонкой операции придумана на Острове, где проституция прировнена к прочим профессиям и жрицы любви, «выйдя в тираж», получают солидную пенсию… Еще это умеют делать в ГИН, где тебя «лечили».

– Я, в самом деле, ничего не помню о себе. Мне застрелиться в знак искренности?

– Тогда я – за компанию. Ты согласишься на допрос под гипнозом? Сейчас. Немедленно.

– Ради тебя, да.

Приглашенный Бруно психолог погрузил Полину в глубокий гипнотический транс. Затем они начали задавать ей вопросы. Полина отвечала охотно, но не вспомнила ничего из происходившего с ней до того дня, когда она осознала себя находящейся в ГИН. Очнувшись от транса, она внимательно выслушала Бруно, не скрывшего от нее неудачи эксперимента. Сказала невесело:

– Уволить меня нельзя, я слишком осведомлена о всяких всякостях… Пристрелить – жалко, ты меня любишь. Но именно это ты должен сделать, Бруно.

– Будешь работать, как раньше.

– Пока не сработает то, что во мне заложено и укрыто так глубоко, что наши спецы углядеть не могут. Я сама не знаю, что таится во мне. И сама себя боюсь.

– «Не умножай сущностей, сверх необходимых».

– Э?..

– Не усложняй объяснений. Твоя память о юности убита. Ты долго была государственной рабыней, возмещая некий грандиозный ущерб.

– Так я – преступница?

– Хозяйка, демонстративно подчеркивая свою свирепость, все ж бережлива с человеческим материалом. Мало ли, что могла сотворить юная, глупая девушка… Подростки и женщины склонны к жесточайшим поступкам при отсутствии явного мотива. А то, что с тобой произошло, походит на новый метод смертной казни.

– Большое спасибо. Премного благодарна. Позволь пожать твою мужественную руку. Теперь начнешь искать по хроникам… Что поужасней отыщешь, повесь на меня.

– Обязательно. Иди, работай. И… выкинь дурацкие мысли из головы!

Уходя, Полина обернулась к Бруно, глаза ее озорно сверкнули.

– Не наложу на себя руки, раз ты не требуешь. Мне жить не скучно, я это занятие люблю. И еще… Отчего-то знаю: ты добьешься успеха, разберешься в этой непонятице. И от этого быть беде.

– Иди, работай. Да… можешь взять себе еще три дня…

– Я не устала. Не так сильно, как думаешь…

– Андрей встречался с Ивом, потом уехал в Гану. Купил авиетку – я не подозревал, что он пилот.

– Куда ему! Он не умеет водить самолет по приборам. Так, забава. Подменял иногда приятеля на пожарном дозоре. Летающий лесник…

– Если хочешь окончательно выяснить отношения, вот адрес и телефон.

– Ревнуешь?

– Нет. То есть… да.

Бруно попытался улыбнуться широко и мужественно.

– Косметичку мою отдайте! – госпожа Аркато с неудовольствием услышала в своем голосе визгливые ноты. Полтора суток предварительного заключения почти превратили ее из пожилой дамы в истеричную старуху. «Крепись, Глория…»