Держи меня крепче - Рида Сукре

вместо руля сжимают мою хрупкую шею, вздрогнула, пискнула и замолчала, затаившись, ругая себя за чрезмерную фантазию, но водитель даже не обернулся на меня.

Доехав до моего подъезда, он резко притормозил, я по привычке выставила руки к приборной панели, не могла привыкнуть к его дерзким торможениям, каждый раз казалось, что вылечу в лобовое стекло, хотя и была пристёгнута. Мы посидели немного, помолчав, затем я начала отстёгиваться. В этот момент Шер выдохнул и повернулся ко мне всем корпусом. Его лицо было расслаблено, ни один мускул не кривился, брови не складывались домиком, губы не были поджаты, передо мной сидел как будто другой человек. Я видела его расслабленным раньше, видела радостным, видела одухотворённым, чаще видела обозлённым, но никогда не видела печальным с грустинкой в неожиданно добрых глазах. Почему-то мне казалось, что сейчас он настоящий. Без прикрас и «грима» в виде злобы и прочего антуража.

Он сам отстегнул мой ремень безопасности и усталым голосом, растягивая слова, спросил:

— Что же ты сделала, малыш-ш?

В его тоне не было укора, издёвки, к которым стала привыкать. Всё прозвучало тихо, но в тоже время громко так, что отдавало звоном в моих ушах. Мне даже стало стыдно. Я готова была провалиться сквозь землю и никогда не выползать на поверхность.

Он мне сделал очень много чего гадкого, то есть сказал много гадкого и непотребного, и вёл себя со мной всегда ужасно, но я не должна была опускаться до его уровня и врать. Тем более говорить такие отвратительные вещи его другу. Якобы он меня бьёт. Наговаривать на человека — это грех. Один из самых постыдных.

Не знаю, о чём он конкретно думал, но догадывалась, что разочаровала парня.

Мне и дела не должно было быть до его мнения. Ведь он не гнушается своих плохих поступков, и я не должна. Но отчего-то мне не всё равно. И почему я его ревновала?

В моей груди клокотал пожар, который срочно нужно было залить. Организм требовал крепкого чая. Этот напиток всегда восстанавливал в моей голове мыслительные процессы и излечивал от наваждений. А эта ревность, эти переживания из-за Артёма — наваждение. Так и есть. На самом деле, мне было глубоко по барабану его отношение ко мне, моё отношение к нему и любые отношения между нами меня не вол-ну-ют!

Но он разочарован. И мне от этого не по себе.

Потому что я дура. А он дурак. Замечательная пара.

Не знаю, до чего бы я ещё додумалась, если бы не покинула машину, прошептав в гулкой тишине салона: «Прости», — и не убежала домой. Не включая свет и не снимая обувь, белые кеды сорок второго размера, которые кинул мне на колени Шер, которые достал из багажника, как только мы сели в машину, я сползла по стенке и опустилась на корточки возле комода.

В голове эхом отдавались его слова: «Что же ты сделала, малыш-ш?»

Как же мне было плохо.

Но я и не догадывалась, что кому-то сейчас намного хуже, чем мне.

Этот кто-то продолжал сидеть в машине во дворе, выбивая пальцами грустный мотив на руле, не решаясь повернуть ключ зажигания, чтобы покинуть самый нелюбимый двор на свете.

Нелюбимым он был по множеству причин. И все они находили пересечение в одной точке — на девятом этаже в квартире Матвеевых. Сначала они с братом конфликтовали с Егором, давно, ещё в детстве, потом он «встречался» с Соней, что и назвать таким громким словом язык не поворачивался, сейчас на нём балластом висела их старшая сестрёнка, а он даже имени её имени долго не знал, или не мог запомнить.

Всё так глупо получилось, расскажи кому — не поверят без доказательств, вот ребята из клана точно на смех поднимут и похвалят за зашкаливающую фантазию.

Хотя это ведь только началось глупо. Сейчас стало более чем серьёзно. Просто невероятно серьёзно.

Начало его не пугало. Тогда не пугало. И потом не пугало. Сейчас пугает. Потому что сначала у него всё было под контролем. То есть до свадьбы, этот контроль ненадолго исчезал, но после — сразу вернулся и обещал служить до гроба, только не предупредил, что скончается так быстро.

Ему нравилось видеться с Соней, он считал её родной душой, к тому же его в ней всё устраивало, кроме возраста, что не позволяло перейти на тот уровень отношений, который хотелось его телу. Соня с первого дня знакомства притягивала взгляд: яркая, весёлая, душа компании. И он знал, что нравится ей. Но школьницы — не его уровень, поэтому чуть ли не год отшивал её всеми правдами и неправдами, а в один вечер, когда тренировал её для сольного выступления, не удержался и повёлся, поцеловав. С того вечера девушка сказала, что они встречаются. И он не мог найти в себе силы отвергнуть её. Они постоянно спорили, избрав споры их фишкой разговора, могли спокойно обозвать друг друга, как это принято среди близких друзей, и если бы не разница в возрасте, она стала бы его подругой во всех смыслах. Понимая, что такие отношения изживут себя достаточно быстро, а предавать принципы и тянуть в постель несовершеннолетнюю девчонку он не собирался, Шер избрал стратегией грубость и игнор. А также хотел «унизить», попросив держать всё в секрете. Подпольные отношения её устроили, за что ему стало стыдно, и улучив момент, он решился прекратить всякие вообще, так они и расстались.

Изначально он питал слабые надежды на воссоединение, может через несколько лет, злился и срывался на новой подруге, так некстати оказавшейся под тяжёлой рукой, да ещё и окольцевавшей его, но постепенно они сошли на «нет», а его этот факт даже не расстроил. Ему неплохо жилось без Соньки, он не скучал по ней, обои в квартире не рвал, и понял, что не любил её, но испытывал грусть, словно терял хорошего друга. Это осознание долго блуждало в его голове, и какое-то время он пытался убедить себя в обратном, мотивировал в себе чувства, симулировал их, но понял и принял факт их отсутствия только сейчас.

Какое может быть воссоединение после женитьбы на её сестре? По иронии судьбы случилось именно так. Или по иронии судьбы Соня тоже жила в этом дворе.

Для него Соня не стала тем человеком, о котором он думал чуть ли не сутки напролёт. Это вакантное место, сама того не зная, заняла мадам Охренчик. Мася. Детка. Малышка. А ведь он к ней только так обращался. И никогда не