Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

буфет? Нарастить анкету? Чтоб жильцы начали письма писать? Или мне Акима обратно заикаться учить? Дайте указание — я сделаю».

В финале гостиничные проблемы чудесным образом разрешаются — даже без помощи сомнительного «гипноза»: начальство само звонит Миронову и, очень довольное нововведениями, объявляет благодарность ему и заведующей гостиницей. А собственно водевильная линия разрешается еще проще. Между Каравановым и Таней назревает конфликт: она влюбляется в него, но думает, что это тоже результат «гипноза». Однако Караванов объясняет ей, что он пытался освободить людей от гипноза, а не загипнотизировать их. А вот она действительно находится под гипнозом —

самым стойким, самым опасным — гипнозом прошлого! Самый вредный, самый ненавистный для меня гипноз — гипноз неверия в людей… Это страшный гипноз, Татьяна Алексеевна! Под его влиянием человек слепнет и перестает видеть то хорошее, что есть в людях! Нельзя, как вы, всех снимать! Всех гнать!

Иначе говоря, бездушный бюрократ, грубая начальница, вечно пьяный швейцар… словом, все герои пьесы — милые люди. И если видеть в них хорошее, то все исправится само собой. А чтобы у читателя не возникло в этом сомнения, в финале происходит последнее счастливое совпадение: Караванов прощен, и тут выясняется, что Олимпиада Александровна забронирована номер «люкс» для «одного знаменитого писателя», который все не едет. Караванов раскрывает свое имя, и тут с облегчением вздыхает Миронов: «Ты подумай, он же фельетоны пишет. Он же мог нас в прессе протащить, это похлеще любого „гипноза“! А он, так сказать, ограничился внушением. Очень благородно!»

То же можно сказать не только о писателе Караванове, но и о Дыховичном и Слободском, написавших вместо фельетона «благородную сатиру», где нет ни сатирических типов (здесь все легко превращаются в свою противоположность — бюрократ излечивается от бюрократизма подобно тому, как заика — от заикания), ни «негативных явлений», но лишь «хорошие люди» и «отдельные» легко исправляемые «недостатки» (типа неработающей бани или отсутствия занавесок на окнах). Сатира образца 1945 года говорит о том, что все плохое, что окружает советского человека, — результат «гипноза прошлого» — неверия в людей. Ведь без всякого гипноза люди начали делать все как надо, и все заработало и стало хорошо. Неясно только, что мешало им так работать и вести себя до встречи с «факиром». Ведь если бы Олимпиада Александровна руководила гостиницей не «для финплана», а начальник городского коммунального хозяйства выселил из гостиницы семьи районного начальства, они лишились бы своих постов. И непонятно, почему «большое начальство» выносит им благодарности за то, за что вчера сняло бы с работы.

Мы имеем дело с сатирой на сатиру, своего рода метасатирой. Постоянные и нарочитые апелляции к Гоголю позволяют читать пьесу как «Ревизор» наоборот. Если Хлестаков оказался, так сказать, «ревизором на час», то в пьесе Дыховичного и Слободского таким «ревизором наоборот» оказался тоже своего рода «щелкопер» Караванов. Функции этих персонажей, однако, диаметрально противоположны: появление «ревизора» у Гоголя вскрывает всю неприглядность городского начальства, тогда как в советской пьесе, наоборот, «факир» волшебным образом все в гостинице исправляет, позволяя этим людям раскрыть свою настоящую — добрую, человечную, социалистическую, словом, советскую сущность. Это Гоголь, видевший в своих героях сплошные «свиные рыла», не увидел в них хорошего, потерял «веру в людей», всецело находясь под «гипнозом прошлого». Не такова советская сатира. Ее «благородство» в том, что она отказывается от сатиры: никчемных работников не надо «снимать и гнать». В них надо увидеть хорошее, которое есть в каждом человеке. Согласно этой логике, в гоголевском городничем надо видеть хорошего семьянина, а в Собакевиче — рачительного хозяина. Вот и ситуация «Факира на час» ведет не к нагнетанию «негатива», но к его безболезненному и не требующему особых усилий снятию. Всеми героями «Ревизора» движет страх, тогда как советский «ревизор-факир», напротив, всех «излечивает» от страха.

Известно высказывание Гоголя о том, что единственным положительным героем «Ревизора» является смех. Однако главным действующим героем его пьесы является именно страх.

Хлестаков сам по себе ничтожный человек, — замечал Гоголь. — Даже пустые люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чье-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивший глаза всех, дал ему поприще для комедийной роли[728].

Страх — главная движущая сила гоголевской комедии. Им «отуманены глаза» не только чиновников, но и самого Хлестакова. Мир «Ревизора» — это мир всеобщего страха. И этим смешон. Сталинский террор пришел на смену гоголевскому страху. Как напоминание о них и понадобились «советские Гоголи».

Рассмотренный нами образец водевильного юмора, на котором основывалась бесконфликтная «положительная сатира», был сразу после войны востребован как властью, так и зрителем. Авторы активно откликались на все кампании эпохи позднего сталинизма. Не прошли они и мимо призывов 1952 года «огнем сатиры выжигать все отжившее», когда таким «отжившим» была объявлена «бесконфликтность». Поскольку Дыховичный и Слободской были склонны к саморефлексии, в их пьесах всегда есть элемент того, что можно назвать метасатирой. Сделав центральным персонажем «Факира на час» писателя-фельетониста, они создали своего рода портрет советского сатирика — этакого «факира на час» — персонажа, чудесным образом избавляющего всех от недостатков. Это и автопортрет самих драматургов, которые становились факирами на тот час, что на сцене шла их пьеса.

Откликом на призыв к появлению «советских Гоголей и Щедриных» стал их водевиль-обозрение «Где эта улица, где этот дом» (1953), где разыгрывалась своего рода пародия на советскую комедию, сатира на сатиру. В ее центре — шофер-передовик Березкин, к которому в Москву с Урала приехала невеста Галочка. Она полюбила Березкина еще до того, как к тому пришла известность, и теперь смущена тем, насколько знаменит ее возлюбленный. Потрясение ее столь велико, что она решает не выходить за Березкина замуж, считая себя недостойной его. Он же решает, что его репутацию в глазах Галочки подорвали соседи, которые якобы «наводят самокритику». Березкин решает срочно поменять квартиру, чтобы избавиться от них.

А дальше начинается «обозрение»: в поисках квартирного обмена герой открывает о себе все, что известно зрителю, но пока неясно ему самому. Он хочет обменять квартиру с провалившимся строительным начальником, который построил дом без звукоизоляции. Теперь он сам живет в этом доме и непрестанно подвергается критике соседей, но к критике он глух, а к самокритике неспособен (подобно нашему герою-передовику). Оказавшись в следующей квартире, наш герой-передовик по ошибке был принят за жениха. Приехавшая из колхоза мать невесты устраивает ему допрос: «не думает ли он, что все