Детский сад - Джефф Райман

«А может, и нет; может, я бы и не стала ничего менять, — подумала Милена Вспоминающая. Сердце заныло от любви к ним обеим. — Может, лучше всего, чтобы именно так оно и происходило, вкрадчивой ощупью, как в незримых тенетах. А не так чтоб напролом, искушенно, по-деловому».

На лице у Ролфы появилось выражение, так хорошо теперь знакомое Милене Вспоминающей: выражение необыкновенно трепетной нежности, бесхитростной доброты; наивного желания того, чтобы мир для них был устроен лучше. В глаза Ролфе лезли ворсинки, и она моргнула.

— Да уж лучше б так, — сказала она с грустноватой улыбкой, видимо позабавленная вопросом. — Нет, на самом деле я здесь прячусь. Ну, коли уж ты совсем ничем не травишься, то, может, тебя хотя бы это заинтересует. На-ка вот, взгляни.

И она протянула партитуры.

«А я и забыла, — подумала Милена Вспоминающая. — Уже тогда между нами искрой сверкнула музыка. Музыка, которая соединит, и разлучит, и удержит нас вместе на всю жизнь».

Бумага была гладкая как кожа и еще теплая от прикосновения Ролфы.

— Я вижу, чтение партитур не составляет для тебя труда, — сказала Ролфа, как бы подразумевая, что все остальное составляет. Теперь было просто и понятно, что Ролфа среди них двоих за старшую, что верховодит именно она.

«Я-то считала, ты у нас просто большой ребенок, — думала Милена Вспоминающая. — Какая в тебе бездна, Ролфа, я тогда и не знала. Ты же гений.

Гениальность просматривается в твоей жестикуляции, в каждом движении руки. Тебе ведомо, кто ты и что ты, и ты знаешь, что «эго» — враг твоей истинной сущности. Поэтому ты защищаешься от него — от гордыни и апломба — и направляешь, управляешь мной нежно-нежно, и так же нежно меня желаешь. Ты знала, кто я, Ролфа; и знала, что способна заставить мое тело, мою душу расцвести. Я по-прежнему хочу тебя, Ролфа. Я хочу чувствовать твою руку на моем теле, на цветке у меня между ног. Желание подобно нарыву, жаждущему лопнуть.

И хитрая, ох и хитрющая же ты была: петь, зная, что только музыкой меня можно завлечь и удержать. Удержать нас обеих. Ты пела, показывая мне то, что тебе уже известно. И музыка, которая в тебе, нашла свою избранницу».

А призрак снова запел, взывая из прошлого:

Ewig… ewig… ewig…

Обещания вечности с паузами тишины.

ВНЕЗАПНО ЕЙ УЛЫБНУЛОСЬ ЛИЦО Джекоба с усталыми глазами.

— У меня для вас сообщение, Милена.

«Это уж про меня, с вашего соизволения».

«Нет, нет, нет, нет!» — нетерпеливо орал режиссер.

— От мисс Пэтель, — сказал Джекоб.

— Может, рукавички тебе выдать? — спросила Зои вполне дружелюбно в семейной столовой. Она передала Милене заношенные перчатки с отрезанными пальцами. Перчатки доброты.

«Нет, не рукавички. Palcaky».

Милена с Ролфой снова обедали в парке на Набережной. Рука об руку гуляли у буддистского храма и смотрели на акробатов. Вместе под цокот конских копыт тряслись на заду мусоровозки, возвращаясь с ночного рынка.

— А теперь, — сказал Джекоб, — благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу музыку.

И они с Миленой опять вышли на вечернюю улицу, с грустными мыслями о Ролфе. Теперь о Ролфе печалилась уже вся река, и небо, и птицы. Джекоб напоследок легонько стиснул Милене руку, передавая ей на этот раз маленькое золотое распятие.

— Ну все, пора бежать за сообщениями, — сказал он и повернулся, а Милена увидела, как в окнах здания пожаром полыхнуло закатное солнце. Джекоб шагнул в огонь, и его поглотило пламя. На мгновение огонь вспыхнул ярче.

— Пожар! — кричала Сцилла. — Горим!

Суматошным звоном зашелся колокол, и Милена опять оказалась снаружи, в холодной темени.

Сцилла открыла коробку, в которой оказалась гладкая как кожа бумага, и передала ей.

— О-ой, Сцилл, — сказала Милена признательно. — Кто же это все сделал?

— Да так, мы, Вампиры, — ответила та. — Вампиры Истории.

В лунном свете, свете прошлого, лицо у нее было ярким и вместе с тем иссиня-бледным.

Прозвучал горн: отбой тревоги. И грянул раскат труб: снова началась «Комедия», и небо заполнилось пламенем. Шла сцена «Ада». Сонмы душ, уподобленные пушинкам одуванчиков, невесомо роились, навек исчезая в огне вместе со своими грехами и прегрешениями, среди созданной мыслью вселенной. А от чего же, получается, возник огонь?

— Ты собак любишь? — спросил мужик в телогрейке. Он тоже был в огне; глаза лихорадочно блестели. На его голос грузно обернулась пьяная Ролфа и с помутневшим взором стала поднимать стол.

«Она не ту потную пьянь собиралась прихлопнуть, — поняла Милена. — Она хотела прихлопнуть меня».

А за рекой словно бы всплыла картина парка, с нарезающим по нему круги малышом в ковбойской шляпе.

— Паль-ма! Паль-ма! — звонко пел малыш.

Собака надсадно кричала:

— Не уходи! Не уходи!

«Нет, надо. Вскоре вы не увидите меня».

ЗЕМЛЯ БЫЛА КАК НА ЛАДОНИ. Аккуратными лоскутами проплывали внизу поля Англии с вкраплениями деревень, перышками фруктовых деревьев и точечками ульев. Пролетев сквозь туман облака, Милена всплыла уже как бы над Антарктикой. Бескрайний снежный простор, синее небо — и там, под его возвышенным холодным светом, была жизнь. Среди льдистых кристаллов кружились в танце паучки. «Я знаю, где я», — определила Милена.

Вот мигнуло окошко Пузыря, и среди облаков внезапно показались Жужелицы. Они отрастили себе большие лиловые крылья с прожилками как у листьев и парили на них, словно летучие мыши. Небо пронизывали жилы — прозрачные трубки, полные лениво кочующих жидкостей. Как водоросли в воде, плавно покачивались какие-то волнистые растения, крепясь к овальным пузырям с газом.

Жужелиц было полным-полно. Они сновали между растениями, взвивались бойкими стаями, словно ангелы Доре [33], питаясь исключительно светом и влагой. При этом они подобием прозрачной пуповины крепились к кромкам облаков.

«Когда это было?»

И Милена Вспоминающая вспомнила.

Ролфа, откинув назад голову, радостно кричала:

— Оно не только вспять движется. Но и вперед тоже!

«Это будущее, — поняла Милена. — Я вижу будущее».

Прошлое и будущее кружили в едином призрачном вихре. Милену подняло выше. Небо вверху потемнело, в то время как далеко внизу море приняло оттенок надраенной меди. Земля и облака обменивались между собой светом. И все это — и земная поверхность, и облачные массивы, и свет, и множество ипостасей Милены, и прошлое с будущим, и скопление Жужелиц, и хитросплетение нервов — все это держалось за счет наитончайшей системы взаимосвязей.