Сколько стоит ваше сердце? - Татьяна Матуш

вера хоть и одна с нами, а все равно какая-то другая. И убивать и жечь имперцев для них не грех. А баб наших на спину валить — и вообще запросто, они считают, что мы благодарны будем, породу улучшили. Были совсем животные, стали наполовину люди.

— Кто тебе такую ересь спорол? — изумился барон.

— Папко. Он прошлую войну воевал, еще с отцом Оборотня. Или ты, достопочтенный, скажешь, что папко мой врал?

— Повесить смутьяна? — вкрадчиво предложил второй дворянин из свиты, мелкий и безземельный шевалье Аньос.

Слух у Тима оказался волчий, он отчаянно взглянул на шевалье и вдруг с удивительной ловкостью поднырнул под брюхо лошади и принялся проталкиваться прочь. Аньос потянулся к арбалету.

— Прекратить! — голос, искаженный амулетом был голосом Эдера, а вот интонация принадлежала стратегу Марку Винкеру. И мгновенно приморозила к месту ноги Тима, руку шевалье и языки жрецов.

— Тимоний, вернись назад. Никто тебя не тронет, Небом клянусь.

Паренек вылез из под лошади и подошел, опасливо косясь на шевалье.

— В войске многие так думают?

— Да, почитай, все, — буркнул Тим, — кто же бритых не знает?! А чтобы верить им… В соседней деревне дурачок есть, кривой Ашек. Совсем дурачок, без штанов бегает и с курами разговаривает — вот он, может, и поверит. А больше никто. У нас с деревни на прошлую войну почти половину мужиков забрали. А вернулись всего двое.

— То не твоего ума дело, с кем воевать, а с кем временные союзы заключать, — заговорил, было, лысый жрец, — нам императора-оборотня свалить надо, а после и с генералом Аргосским разберемся.

— А точно мы с ним, а не он с нами? — подозрительно переспросил Тим. Испуг его уже прошел. Он вообще был мальчишкой храбрым, не зря же остался в лагере, а не удрал ночью с односельчанами.

— С нами Святой Эдер, как можешь сомневаться в победе?

Тим потер крупный нос, из тех, что в просторечии зовут картошкой.

— Так если с нами Святой, — он размашисто осенил себя кругом, — и победа, стало быть, за пазухой… зачем нам тогда вообще тута бритые? Может, лучше их взад отправить?

Святой улыбнулся — оба жреца покосились на него с суеверным ужасом. Лицо было знакомым, насквозь привычным, стеснительным и мягким. А вот улыбка — чужой, кривой и хищной.

И движение, которым Эдер развернулся к своей свите, тоже было незнакомым — скупое и точное, оно не могло принадлежать блаженному книжнику, не знающему, куда девать собственные руки. Это было движение воина.

— Всех, кто остался — пересчитать. Караулы выставить новые. Мне — доложить. К полудню всех сотников — к моему шатру. Если кто из сотников удрал — выбрать новых. Кто еще захочет уйти…

— Повесить? — догадался барон.

— Не задерживать. Освободить коридор до ворот, пусть уходят. Но лошадей им не давать. Пропадет хоть одна лошадь — десять человек повешу. А если узнаю про самосуд… Лично так благословлю, что о петле, как о милости Небес молить будете!

Глава 40

ЛЕСС И ЛЕС

Генералу Аргосскому, великому и непобедимому Лессу, Священный Кесар легко дал бы и двадцати — и тридцатитысячное войско, тем более на святое дело — вернуть беглую невесту, но… Проход через земли Каротты…

Да, правитель честно открыл границу, но охранного амулета не дал и грамоты не написал, а значит немного — но опасался, что Лесс потерпит поражение и грамотка эта всплывет в штаб-квартире СБ Оборотня.

А потому — шесть тысяч отличных воинов, прошедших с Лессом все тяготы Пустынной Войны теперь двигались по имперским северным землям.

Генерал Аргосский не сомневался, что разобьет противника. Мятеж в Кайоре, мятеж в Виете, смута в Шатерзи, неспокойная граница со степью. Какое войско может выставить Император? Тысяч пять — семь, не больше. И маршала его, старого хитрого Кера, Аргосский на просвет видел. И — не боялся.

А получив данные разведки, что Кер убит в бою с мятежниками, и вовсе успокоился. Кто там может его заменить? Услышал бы Лесс имя Монтреза, кто знает, может, и насторожился бы… А то и послал за подкреплением, все же в Кайоре Кот знатно потрепал давних врагов империи.

Но голубиная почта — вещь ненадежная. На каждого голубя рано или поздно найдется ловчий сокол. На этого, вот, нашелся прямо сейчас и то, что у сокола были умные светящиеся глаза и крепкие когти на крыльях — ничего не меняло.

Так под полог Виетского леса генерал Аргосский ступал спокойно. Да, великий генерал больше привык воевать в пустыне, но, по большому счету — какая разница? Враг есть враг, война есть война.

То, что Лесс слегка погорячился, он понял уже к исходу третьих суток, когда пошлым образом… заблудился в лесу. Местный проводник, которого они честно наняли за золото (правда, заплатить пообещали потом, когда-нибудь) честно привел их к кромке непроходимых Тамрийских болот, пообещал разведать безопасные тропы и ушел в сопровождении десятка солдат.

Генерал честно прождал его до вечера, потом, скрепя сердце отдал приказ становится на ночлег. Куда? Ставить палатки было некуда. Кругом сырость, комары, ядовитые змеи только с деревьев за шиворот не валятся. Полтора десятка солдат слегли — и уже не встали, бросили в чаек какой-то незнакомой, но приятно пахнувшей травки… дурни!

Лесс распорядился почтить их ударом милосердия: задерживаться он не мог, а возится с идиотами, которые в незнакомом лесу всякую дрянь в рот тянут — много чести.

И все же задержаться пришлось — один боец из того десятка, что ушел с проводником, все же вернулся: страшный, как будто его демоны гоняли. Весь в какой-то тине, лицо распухшее, глаза красные.

Лесс говорил с ним в своей палатке, вдали от посторонних ушей — и не зря. Парень нес какую-то чушь про упырей, блуждающие огни, обманные тропы и прекрасных